На основе изложенных выше философских и социологических идей Троцкий рассматривал политическую проблему, которая широко обсуждалась в троцкистском движении на протяжении нескольких предшествующих лет и вновь была поднята лидерами оппозиции в Социалистической Рабочей Партии, прежде всего Бернхемом. Бернхем повторял уже давно подвергнутое критике Троцким определение СССР как "не рабочего и не буржуазного государства", обосновывая его тем, что сталинская клика перешла к явно реакционной не только внутренней, но и внешней политике[*]. Троцкий же по-прежнему считал это определение теоретически и политически бесплодным, поскольку оно "является чисто негативным, вырвано из цепи исторического развития, висит в воздухе, не заключает в себе ни одного грана социологии и представляет попросту теоретическую капитуляцию прагматика перед противоречивым историческим явлением"[1].
Троцкий отмечал, что люди, ограничивающиеся таким определением социальной природы СССР, будучи справедливо возмущены "поведением Москвы, перешедшим все границы подлости и цинизма", дают своему возмущению чисто эмоциональный выход, прибегая к крепким выражениям, ругательствам и проклятиям. В этой связи он приводил следующее сравнение: "Когда нервный механик осматривает автомобиль, в котором, скажем, гангстеры спасались от преследования полиции по дурной дороге, и находит исковерканный кузов, искривлённые колёса и частично испорченный мотор, то он может с полным правом сказать: "Это не автомобиль, а чёрт знает что такое!" Подобное определение не будет иметь научно-технического характера, но оно выразит законное возмущение механика перед работой гангстеров. Представим себе, однако, что тот же механик вынужден ремонтировать предмет, который он назвал "чёрт знает что такое". В этом случае он будет исходить из признания, что перед ним - исковерканный автомобиль. Он определит здоровые и больные части, чтобы решить, как приступить к работе. Подобным же образом сознательный рабочий относится к СССР. Он имеет полное право сказать, что гангстеры бюрократии превратили рабочее государство в "чёрт знает что такое". Но когда он от этого взрыва возмущения переходит к решению политической проблемы, он вынужден признать, что перед ним - исковерканное рабочее государство, в котором экономический мотор поврежден, но продолжает ещё действовать и может быть восстановлен при замене некоторых частей. Разумеется, это только сравнение. Но над ним стоит всё же задуматься"[2].
Выражая эти мысли в более строгой научной форме, Троцкий напоминал, что уже с 1923 года левая оппозиция стала открыто говорить о возрастающем противоречии между заложенным Октябрьской революцией и сохранившимся экономическим и социальным фундаментом советского общества (государственная собственность и плановое хозяйство), с одной стороны, и тенденциями правительственной "надстройки" - с другой. Усугубление этого противоречия породило непримиримый антагонизм между социальными основами Советского государства и управляющей им бюрократией. "Новые экономические основы в общем и целом сохранились в СССР, хотя и в искажённом виде. Политическая система, наоборот, совершенно выродилась: зачатки советской демократии раздавлены тоталитарной бюрократией"[3].
Конкретизируя эту мысль, Троцкий напоминал, что Октябрьская революция преследовала две взаимосвязанные задачи: "Во-первых, социализировать средства производства и повысить, при помощи планового хозяйства, материальный уровень страны; во-вторых, создать на этом фундаменте общество без классовых различий, следовательно, и без профессиональной бюрократии, общество социалистического самоуправления трудящихся. Первая задача в грубых чертах разрешена; преимущества планового хозяйства, несмотря на гибельное влияние бюрократизма, обнаружили себя с бесспорной силой. Иначе обстоит дело с социальным режимом, который не приближается к социализму, а удаляется от него"[4]. Таким образом, если национализация средств производства и плановое ведение хозяйства приближают СССР к социализму, то политическая надстройка сближает Советский Союз с худшими проявлениями империалистического режима (фашизмом).
Троцкий указывал, что опыт СССР - не первый встречавшийся в истории случай классовой противоположности между государством и экономикой. Специфику социально-экономической и политической ситуации, сложившейся в Советском Союзе, он усматривал в следующих трёх особенностях: "1) те черты, которые являлись в 1920 г. "бюрократическим извращением" советской системы (в этом году Ленин выдвинул данное определение. - В. Р.), стали ныне самостоятельной бюрократической системой, пожравшей Советы; 2) диктатура бюрократии, несовместимая с внутренними и международными задачами социализма, внесла и продолжает вносить глубокие извращения также и в экономику страны; 3) в основном, однако, система планового хозяйства, на базисе государственных средств производства, сохранилась и продолжает оставаться грандиозным завоеванием человечества"[5].
Поэтому политику Кремля можно свести "к национализированной экономике, преломленной через интересы бюрократии". Эта экономика имеет собственные законы, ограничивающие стремление бюрократии полностью отказаться от социальных завоеваний Октябрьской революции. "Анализируя и обличая возрастающую политическую независимость бюрократии от пролетариата, мы никогда не упускали из виду объективные социальные пределы этой "независимости", именно национализированную собственность, дополняемую монополией внешней торговли"[6]. Поэтому "мы вовсе не боремся против того, что бюрократия охраняет (по-своему!) государственную собственность, монополию внешней торговли или отказывается платить царские долги. Между тем в войне между СССР и капиталистическим миром - независимо от поводов войны и "целей" того или другого правительства - дело будет идти о судьбе этих именно исторических завоеваний, которые мы защищаем безусловно, т. е. независимо от реакционной политики бюрократии"[7].
Опыт СССР показывает, как велики возможности, заложенные в рабочем государстве, и как велика в нём сила сопротивления реакционной бюрократии. Социальные завоевания Октябрьской революции укоренились в Советском Союзе так глубоко, что в случае победы в СССР буржуазной контрреволюции новому правительству пришлось бы в течение определённого периода опираться на национализированное хозяйство. Такое временное противоречие или классовая противоположность между государством и экономикой не раз встречалась в истории, означая либо революцию, либо контрреволюцию. Но такое состояние раздвоения, являющееся необходимым моментом всякого социального переворота, не имеет ничего общего с теорией бесклассового государства, которое при отсутствии настоящего хозяина эксплуатируется приказчиком, т. е. бюрократией.
Отмечая, что бюрократизм как система стал главным тормозом технического и культурного развития СССР, Троцкий писал, что этот факт до известного времени маскировался перенесением и усвоением советским хозяйством техники и организации передовых капиталистических стран. Этот период заимствований и подражаний ещё мог уживаться с бюрократическим абсолютизмом, т. е. с удушением инициативы и творчества. Но чем выше поднималось хозяйство, чем сложнее становились его требования, тем более невыносимым препятствием для успешного развития экономики и культуры становился бюрократический режим. Постоянное противоречие между потребностями экономики и тоталитарной властью вело к непрерывным политическим конвульсиям, к систематическому истреблению наиболее выдающихся творческих элементов во всех областях деятельности. "Таким образом, прежде чем бюрократия могла успеть выделить из себя "господствующий класс", она пришла в непримиримое противоречие с потребностями развития. Объясняется это именно тем, что бюрократия является не носительницей новой, ей свойственной, без неё невозможной системы хозяйства, а паразитическим наростом на рабочем государстве"[8].
Троцкий указывал, что советская бюрократия обладает всеми пороками прежних господствующих классов, не имея их исторической миссии - двигать вперёд хозяйство и культуру. Поэтому она превращается в величайший тормоз производительных сил. Отсюда постоянный недостаток предметов потребления и всеобщая стихийная борьба за обладание ими. Чтобы как-то упорядочить эту стихию, бюрократия, способная действовать только административно-приказными и карательными методами, превращается в жандарма, который захватывает управление всей сферой распределения. Свою роль распределителя скудных жизненных благ бюрократия использует в первую очередь для обеспечения собственного благополучия и могущества. "Враждебное давление извне возлагает на жандарма роль "защитника" страны, придаёт ему национальный авторитет и позволяет ему грабить страну вдвойне"[9].
Не признавая советскую бюрократию особым классом, Троцкий тем не менее чётко прослеживал тенденцию к "обуржуазиванию" этой социальной группы, полной утрате ею революционного духа и смене его консервативным стремлением к сохранению своего привилегированного положения. Он согласился с выводами Лондонского Королевского института внешних сношений, который в своём докладе о положении в СССР (март 1939 года) указывал, что "внутреннее развитие России направляется к образованию "буржуазии" директоров и чиновников, которые обладают достаточными привилегиями, чтобы быть в высшей степени довольными статус-кво... В различных чистках можно усмотреть приём, при помощи которого искореняются все те, которые желают изменить нынешнее положение дел. Такое истолкование придаёт вес тому взгляду, что революционный период в России закончился и что отныне правители будут стремиться лишь сохранить те выгоды, которые революция доставила им"[10].
В своём определении Советского государства Троцкий называл его комплексом общественных учреждений, который продолжает существовать, несмотря на то что идеи бюрократии вступили в полное противоречие с идеями Октябрьской революции[11].
Критикуя тезис, выдвинутый Шахтманом: "Раз мы против Сталина, значит, мы должны быть и против СССР", Троцкий саркастически замечал: "Сталин такого мнения держится уже давно"[12].
Троцкий писал, что американские либералы до советско-германского пакта примирились с существованием СССР, вернее - с московской бюрократией, и считали, что "советский режим в целом есть "прогрессивный факт", что отрицательные черты бюрократии ("о, конечно, они существуют!") будут постепенно отмирать и что таким образом будет обеспечен мирный и безболезненный прогресс". После же заключения союза Сталина с Гитлером и особенно после советской интервенции в Финляндии большинство американских интеллектуалов объявило о своём отходе от сталинизма, что означало для них "полный разрыв с революцией и пассивное примирение с национальной демократией. Такие "разочарованные" образуют своего рода питательную среду для бацилл скептицизма и пессимизма"[13].
С этих позиций Троцкий исходил в полемике против теории, которая несла более глубокое содержание, чем идеи Бернхема и Шахтмана, и была названа её автором - бывшим итальянским троцкистом Бруно Рицци - теорией "бюрократического коллективизма".
ПРИМЕЧАНИЯ
[*] Такого рода взгляды имели хождение в марксистских диссидентских кругах и в последующие годы. Как отмечал Д. Белл, "идея, что в Советском Союзе возникла новая форма общества, не являющаяся ни капитализмом, ни социализмом, была широко распространена среди социалистов и марксистов не сталинской ориентации в 40-50-е годы" (Bell D. The Post-Industrial Society: The Evolution of an Idea Survey. 1971. P. 143). Однако, несмотря на живучесть этой идеи, её сторонники не могли противопоставить что-либо существенное аргументации Троцкого, его концепции двойственного характера советского общества и государства: с одной стороны, промежуточная между капитализмом и социализмом формация, с другой стороны, политическая тирания, наиболее жестокая из всех встречавшихся в истории.<<
[1] Бюллетень оппозиции. 1940. № 82-83. С. 17.<<
[2] Бюллетень оппозиции. 1940. № 81. С. 9.<<
[3] Бюллетень оппозиции. 1940. № 82-83. С. 12.<<
[4] Бюллетень оппозиции. 1940. № 85. С. 7.<<
[5] Бюллетень оппозиции. 1940. № 82-83. С. 27.<<
[6] Там же. С. 25.<<
[7] Там же. С. 29.<<
[8] Бюллетень оппозиции. 1939. № 79-80. С. 3.<<
[9] Там же. С. 3.<<
[10] Троцкий Л. Д. Портреты революционеров. С. 157-158.<<
[11] Троцкий Л. Д. В защиту марксизма. С. 63.<<
[12] Бюллетень оппозиции. 1940. № 82-83. С. 28.<<
[13] Бюллетень оппозиции. 1939. № 74. С. 11.<<