От философии Троцкий переходил к более конкретным проблемам, которыми занимается марксистская социология. Один из главных результатов сознательного применения диалектики Марксом он видел в том, что "вульгарно-описательную классификацию обществ и государств, которая ещё сейчас процветает на университетских кафедрах, марксизм заменил материалистически-диалектической классификацией"[1]. В соответствии с этой классификацией исходным пунктом социологического анализа "является классовое определение данного явления: государства, партии, философского направления, литературного течения и пр.". Это объясняется тем, что "скелетом и мышечной системой общества являются производительные силы и классовые (имущественные) отношения".
"Голого классового определения, - продолжал свою мысль Троцкий, - бывает, однако, в большинстве случаев недостаточно, ибо класс состоит из разных слоёв, проходит через разные этапы развития, попадает в разные условия, подвергается воздействию других классов. Эти факторы второго и третьего порядка необходимо бывает привлекать для полноты анализа, разрозненно или совместно, в зависимости от преследуемой цели"[2].
В этой связи Троцкий подвергал критике ту разновидность извращения марксистской теории, которую примерно в то же время лучшие марксистские философы в СССР (Д. Лукач, М. Лифшиц) называли вульгарной социологией. "Взгляд, будто экономика прямо и непосредственно определяет творчество композитора или хотя бы вердикты судьи, - писал Троцкий, - представляет старую карикатуру на марксизм, которую буржуазная профессура всех стран неизбежно пускала в ход, чтобы прикрыть свою умственную импотенцию"[3].
Троцкий упрекал Бернхема и Шахтмана в том, что они отрывают не только социологию от диалектического материализма, но и политику от марксистской социологии. Такой отрыв представляет отход от принципов и традиций марксизма, поскольку "во всех без исключения принципиальных конфликтах марксисты неизменно стремились повернуть партию лицом к основным проблемам доктрины и программы, считая, что только при этом условии "конкретный" вопрос найдет своё законное место и законные пропорции"[4].
Коренные вопросы марксистской социологической доктрины связаны прежде всего с тем, что, "если экономика определяет политику не прямо и непосредственно, а лишь в последней инстанции, то она всё же определяет её"[5] - и в том случае, когда экономические отношения развиваются стихийно или полустихийно, и тогда, когда они сознательно регулируются политикой. Во втором случае политика оказывает сильное обратное воздействие на экономику. Разъясняя в этой связи ленинское определение политики как концентрированной экономики, Троцкий писал, что "правильность политики, с марксистской точки зрения, определяется именно тем, в какой мере она глубоко и всесторонне "концентрирует" экономику, т. е. выражает прогрессивные тенденции её развития". "Когда экономические процессы, задачи, интересы получают сознательный и обобщённый ("концентрированный") характер, они тем самым входят в область политики, образуя её существо. В этом смысле политика, как концентрированная экономика, возвышается над повседневной, раздробленной, неосознанной, необобщённой экономической действительностью"[6].
Осознание и обобщение экономической и политической действительности позволяет дать социологический прогноз дальнейших путей общественного развития. При этом, однако, важно помнить, что "исторический прогноз всегда условен, и чем он конкретнее, тем он условнее. Это не вексель, по которому можно в определённый день требовать оплаты. Прогноз вскрывает лишь определённые тенденции развития. Но рядом с ними действуют силы и тенденции другого порядка, которые в известный момент выдвигаются на первый план. Кто хочет точного предсказания конкретных событий, пусть обращается к астрологии. Марксистский прогноз лишь помогает ориентации"[7].
ПРИМЕЧАНИЯ
[1] Бюллетень оппозиции. 1940. № 82-83. С. 17.<<
[2] Там же. С. 27-28.<<
[3] Там же. С. 25.<<
[4] Троцкий Л. Д. В защиту марксизма. С. 105.<<
[5] Бюллетень оппозиции. 1940. № 82-83. С. 25.<<
[6] Там же. С. 27.<<
[7] Троцкий Л. Д. В защиту марксизма. С. 191-192.<<