В 20-е - начале 30-х годов отношения СССР с Германией были лучше, чем с какой-либо другой капиталистической страной. К 1933 году Германия далеко обошла другие страны Запада по объёму торговли с Советским Союзом.
После прихода Гитлера к власти экономические, политические и военные связи СССР и Германии были в короткий срок свёрнуты. Гитлеровское правительство объявило недействительным недавно подписанное советско-германское торговое соглашение, в результате чего уже за первую половину 1933 года советский экспорт в Германию сократился почти вдвое. По инициативе советской стороны летом 1933 года были разорваны военно-политические связи, установленные между руководством Красной Армии и немецкого рейхсвера после заключения Раппальского мирного договора 1922 года.
Правда, на протяжении всего 1933 года советские государственные деятели неоднократно делали заявления германским дипломатам о желательности сохранения и укрепления дружественных отношений с Германией[1]. Эти заявления нашли публичное подтверждение в выступлениях Молотова и Литвинова на сессии ЦИК СССР (декабрь 1933 года). В докладе на XVII съезде ВКП(б) (январь 1934 года) Сталин, говоря о стремлении Советского Союза к сохранению хороших отношений с Германией, сослался на то, что существующий в Италии фашистский режим не помешал советскому правительству подписать с этой страной договор о дружбе, ненападении и нейтралитете.
На первых порах аналогичные заявления делались по дипломатическим каналам и германскими руководителями. Так, в беседе с советским послом Хинчуком 28 апреля 1933 года Гитлер заявил: "Оба наших государства должны как бы признать непоколебимость фактов взаимного существования на долгое время и исходить из этого в своих действиях... Независимо от разницы миросозерцания обеих стран их связывают взаимные интересы, и эта связь носит длительный характер"[2].
Вместе с тем в кругу своих приближенных Гитлер не скрывал приверженности своим прежним экспансионистским замыслам в отношении Советского Союза, изложенным в его книге "Моя борьба". Уже 3 февраля 1933 года, т. е. на пятый день после прихода нацистов к власти, он заявил на совещании руководителей армии, что восстанавливаемую им "политическую мощь Германии" он намерен использовать прежде всего "для завоевания нового жизненного пространства на Востоке и его безграничной германизации"[3].
В нацистской пропаганде доминировали идеи "борьбы против еврейско-большевистской революции". В сентябре 1935 года один из главных идеологов нацизма Розенберг говорил на съезде национал-социалистической партии: "Когда пробил роковой час для мягкотелого и разложившегося русского народа, взбудораженная степная кровь под руководством евреев одержала верх над русско-европейскими силами... Таким образом, шестая часть земного шара стала ареной образования руководимой евреями мировой империи"[4].
В свою очередь в официальной советской пропаганде 1933-1939 годов доминировала самая резкая антифашистская риторика. В качестве примера можно привести заявление Молотова 29 ноября 1936 года на VIII Всесоюзном съезде Советов: "У нас нет других чувств к великому германскому народу, кроме чувства дружбы и истинного уважения, но господ фашистов лучше бы всего отнести к такой нации, "нации" "высшего порядка", которая именуется "нацией" современных каннибалов-людоедов"[5].
Можно полагать, что некоторое время после нацистского переворота Сталин разделял иллюзии, нашедшие отражение в официальных документах Коминтерна, - о непрочности власти Гитлера, которая вскоре будет сброшена оппозиционными ему силами. Положение круто изменилось после кровавой чистки, учинённой Гитлером в июне 1934 года в рядах собственной партии. Как впоследствии рассказывал бывший глава советской резидентуры в Европе, "невозвращенец" В. Кривицкий, Сталин на заседании Политбюро оценил эту чистку как показатель прочности и долговечности гитлеровского режима. Комментируя это свидетельство Кривицкого, Троцкий писал: "Вот это вождь! - сказал медлительный московский диктатор себе самому. С того времени он явно подражает Гитлеру. Кровавые чистки в СССР, фарс "самой демократической в мире конституции", наконец, нынешнее вторжение в Польшу - всё это внушено Сталину немецким гением с усами Чарли Чаплина"[6].
С 1933 года Сталин начал стимулировать усилия секретной дипломатии, направленные на поиск путей сближения с Гитлером. В Германии проводником этой линии был советник советского посольства Бессонов, переговоры которого с немецкими официальными лицами в 1935-1936 годах касались даже условий заключения советско-германского договора о ненападении[7].
Ещё до этого проведение аналогичных переговоров с немецкими дипломатами в Москве было поручено Сталиным Радеку. Этот- факт был установлен Е. Гнединым, который, изучая рассекреченные документы немецких архивов, пришёл к выводу, что человеком, которого немецкие дипломаты даже в секретной переписке между собой называли не по имени, а кодовым обозначением "наш друг", был не кто иной, как Радек. "Сообщения о неофициальных контактах Карла Радека с советником германского посольства Хильгером и лично с послом Брокдорф-Ранцау, - писал Гнедин, - позволяют высказать обоснованное предположение, что именно Радек был участник тех переговоров с советником посольства фон Твардовским, о которых говорилось в опубликованной теперь секретной переписке посольства"[8].
В телеграмме от 20 октября 1933 года, адресованной в германский МИД, фон Твардовский писал: "Наш советский друг пожелал со мной беседовать. Он сообщил: "Атмосфера сильно ухудшилась. До конца процесса о пожаре рейхстага трудно ждать улучшения (советско-германских отношений - В. Р.). Надо не допустить, чтобы конфликт из-за журналистов ускорил подобный ход дела, потому что здесь, как, возможно, и в Германии, действуют силы, стремящиеся углубить конфликт"... Оценка беседы: информатор пришёл ко мне, имея на то полномочия"[9].
Отправленная фон Твардовским спустя четыре дня телеграмма носила более оптимистический характер. В ней сообщалось, что "наш друг устроил беседу вчера. Он считает, что атмосфера в отношении Германии настолько улучшилась за последние дни, что в связи с последними затруднениями имперского правительства... нужен только небольшой толчок, дабы можно было начать обсуждение ликвидации спора. Поскольку Молотов отменил свою поездку в Анкару, наш друг специально предложил своё посредничество"[10].
В 1937-1938 годах Бессонов и Радек оказались подсудимыми на московских процессах, где они оба "признались" в установлении тайных заговорщических связей с нацистскими политиками и дипломатами ради поддержки гитлеровцами прихода к власти троцкистов после войны между СССР и Германией - в обмен на территориальные уступки и другие кабальные условия.
Надуманность этих признаний была ясна проницательным и непредвзятым зарубежным наблюдателям. Комментируя показания Радека, меньшевистский журнал "Социалистический вестник" писал: "Нельзя же считать доказанным актом те разговоры с германскими и японскими дипломатами, которые стали известны лишь из собственных "признаний" Радека и Сокольникова и которые, если и имели место, то вряд ли были чем-либо иным, кроме обычного дипломатического "зондажа" и, конечно, - с ведома, а то и по прямому поручению Сталина!"[11].
Долгие годы свидетельства поисков Сталиным путей к сближению с Гитлером были скрыты от советской и мировой общественности. Ещё в 1989 году Яковлев заявлял, что "в дипломатической документации СССР за 1937-1938 гг. не обнаружено свидетельств, которые говорили бы о советских намерениях добиваться взаимопонимания с Берлином"[12]. Однако это высказывание отражало только степень недобросовестности яковлевской комиссии, не желавшей углубляться в потайные советские архивы. Уже спустя два года после столь категоричного заявления Яковлева были опубликованы материалы архива Политбюро ("Особая папка"), подтверждавшие давние сообщения Райсса, Кривицкого и Бармина о конфиденциальных переговорах в Берлине, проводимых советским торгпредом Канделаки по личному поручению Сталина. В начале 1937 года Канделаки сделал доклад на заседании Политбюро о своих секретных переговорах с президентом рейхсбанка Шахтом и другими германскими официальными лицами. Вслед за этим был утверждён "проект устного ответа Канделаки", завизированный Сталиным, Молотовым, Кагановичем и Ворошиловым. В этом документе говорилось, что "советское правительство не только никогда не уклонялось от политических переговоров с германским правительством, но в своё время даже делало ему определённые политические предложения. Советское правительство... не прочь и теперь вступить в переговоры с германским правительством в интересах улучшения взаимоотношений и всеобщего мира. Советское правительство не отказывается и от прямых переговоров через официальных дипломатических представителей; оно согласно также считать конфиденциальными и не предавать огласке как наши последние беседы, так и дальнейшие разговоры, если германское правительство настаивает на этом"[13].
"Проект" был оглашен Канделаки в беседе с Шахтом, состоявшейся в феврале 1937 года. Свидетельства об этом содержатся в письме министра иностранных дел Германии Нейрата Шахту, обнаруженном после войны в архивах германского МИДа. Нейрат сообщал, что предложения советского руководства отклонены Гитлером, но, если события в СССР будут и дальше развиваться в сторону установления абсолютного деспотизма, то в этом случае можно будет вновь обсудить германскую политику по отношению к СССР[14].
В апреле 1937 года Канделаки привёз в Москву обсуждённый им с некоторыми немецкими официальными лицами проект предварительного соглашения о заключении советско-германского договора, во многом предвосхищавший положения пакта "Молотов-Риббентроп"[15]. С этого времени Канделаки сошёл с дипломатической арены. Как и все другие участники зондажных переговоров с деятелями третьего рейха, он был арестован и расстрелян.
Весной 1937 года в европейских политических кругах и прессе распространялись сообщения о секретных переговорах между СССР и Германией[16]. После решительного опровержения нацистскими источниками этих слухов Литвинов предложил советским представителям за рубежом также опровергать такие сообщения[17].
30 июля 1937 года советский посол Юренев (вскоре отозванный из Германии, а затем расстрелянный как "троцкист") в беседе с заведующим политическим отделом германского МИДа Вейцзекером подчеркнул, что советское правительство желает создания "нормальных" и даже "хороших" отношений с Германией; "для этого необходимо, чтобы германское правительство прониклось сознанием необходимости конкретного пересмотра своей нынешней политики в отношении нас"[18].
Однако к тому времени Гитлер распорядился прервать тайные переговоры с представителями Сталина. Можно предполагать, что на это его решение повлиял процесс над советскими военачальниками в июне 1937 года, во многом явившийся результатом провокации, учинённой им совместно со Сталиным[19]. Уничтожение восьми высших командиров Красной Армии, а вслед за ними и большей части остального советского командного состава, по-видимому, устранило страх фюрера перед военной мощью СССР, заставлявший его искать "взаимопонимания" со Сталиным.
ПРИМЕЧАНИЯ
[1] Документы внешней политики СССР. Т. XVI. М., 1970. С. 120, 136.<<
[2] Там же. С. 271.<<
[3] Цит. по: Розанов Г. Л. Сталин - Гитлер. Документальный очерк советско-германских отношений. 1939-1941 гг. М., 1991. С. 14.<<
[4] РЦХИДНИ. Ф. 495, оп. 83, д. 328, л. 17.<<
[5] Чрезвычайный VIII Всесоюзный съезд Советов. Стенографический отчет. Бюллетень № 9. М., 1936. С. 20.<<
[6] Троцкий Л. Д. Портреты революционеров. С. 59.<<
[7] Некрич А. М. 1941, 22 июня. М., 1995. С. 23-24.<<
[8] Гнедин Е. А. Из истории отношений между СССР и фашистской Германией. Документы и современные комментарии. Нью-Йорк, 1987. С. 27.<<
[9] Там же. С. 9-10.<<
[10] Там же. С. 12.<<
[11] Социалистический вестник. 1937. № 3. С. 3.<<
[12] Правда. 1989. 24 декабря.<<
[13] Вопросы истории. 1991. № 4-5. С. 150.<<
[14] Некрич А. М. 1941, 22 июня. С. 26.<<
[15] Вопросы истории. 1991. № 12. С. 101.<<
[16] Документы внешней политики СССР. Т. XX. М., 1976. С. 164.<<
[17] Там же. С. 174-175.<<
[18] Там же. С. 429.<<
[19] Подробно об этом см.: Роговин В. З. 1937. М., 1996. С. 379-386.<<