Оглавление


Глава IV


V
Старая партийная гвардия: опасность раскола

Взвешивая и анализируя альтернативы возможного развития партии, Ленин обращал внимание на то, что партия в её тогдашнем виде ещё не представляла такой политический организм, который позволял бы ей в целом (а не какой-то одной, пусть даже лучшей её части) осуществлять функции единственной правящей партии. Недостаточную подготовленность партии к выполнению этой её роли Ленин объяснял, во-первых, тем, что "партия наша теперь является менее политически воспитанной в общем и среднем (если взять уровень громадного большинства её членов), чем необходимо для действительно пролетарского руководства в такой трудный момент, особенно при громадном преобладании крестьянства, которое быстро просыпается к самостоятельной классовой политике"[1].

Во-вторых, укрепление внутреннего и международного положения страны, новые успехи Советской республики с неизбежностью порождали "соблазн вступления в правительственную партию" для карьеристских, мелкобуржуазных элементов, напор которых в партию мог возрасти в гигантских размерах. "Если не закрывать себе глаза на действительность, - прибавлял к этому Ленин, - то надо признать, что в настоящее время пролетарская политика партии определяется не её составом, а громадным, безраздельным авторитетом того тончайшего слоя, который можно назвать старой партийной гвардией. Достаточно небольшой внутренней борьбы в этом слое, и авторитет его будет если не подорван, то во всяком случае ослаблен настолько, что решение будет уже зависеть не от него"[2]. (Курсив авт. - В. Р.)

Под старой партийной гвардией Ленин понимал большевиков с подпольным стажем, а также тех, кто вступил в партию в 1917 году. О величине и доле этого "тончайшего слоя" свидетельствуют обнародованные на XIII съезде РКП (б) данные, согласно которым из 600 тыс. человек, состоявших в партии на 1 мая 1924 года, вступивших в неё до 1905 года было 0,6 процента, вступивших в 1905- 1916 годах - 2 процента, вступивших в 1917 году - менее 9 процентов. Именно эта часть партии занимала в начале 20-х годов практически все ключевые посты в руководстве партией и страной (в центре и на местах).

Впервые говоря о возможности раскола партии, Ленин видел пути его предотвращения прежде всего в том, чтобы "разрядить" сложившуюся чрезмерную концентрацию власти в руках узкого круга партийных лидеров, поставить все руководящие партийные органы под контроль передовых рабочих-коммунистов, создать систему политических гарантий, обеспечивающих свободу выражения взглядов и оценок обстановки в рядах единственной легальной, единственной правящей и потому - несменяемой партии. Только на этих путях было возможно обеспечить учёт социальных интересов всех трудящихся групп и слоёв советского общества, свободное обсуждение ещё никогда не встававших в истории проблем, связанных со становлением нового общественного строя.

Эти мысли составили, как мы увидим далее, основное содержание последних работ Ленина, а затем - платформ всех послеленинских оппозиций в партии. Однако последующее развитие событий с лихвой "перекрыло" тот прогноз, который Ленин считал самым неблагоприятным вариантом развития партии и революции. В рядах старой партийной гвардии произошла целая серия расколов; внутренняя борьба в этом слое достигла предельной остроты; в итоге не только был подорван авторитет старой партийной гвардии, но и вся она (за небольшими персональными исключениями) постепенно была устранена с политической арены и в дальнейшем физически истреблена Сталиным; политические решения уже с конца 20-х годов стали осуществляться не волей этого слоя (и тем более не волей партии как самодеятельного политического организма), а единоличной волей Сталина.

В начале 20-х годов такое развитие событий не могло представляться сколько-нибудь вероятным руководителям партии, включая, по-видимому, и самого Сталина. Лишь некоторые первоначальные моменты этого движения были предугаданы Лениным, который в своих последних письмах и статьях фиксировал внимание партии на возможности действия центробежных сил внутри старой партийной гвардии (прежде всего - внутри ЦК) и предлагал систему политических мер, направленных на обеспечение устойчивости партии и её Центрального Комитета.

Статьи и письма, продиктованные Лениным в декабре 1922 - марте 1923 годов, явились результатом его напряжённых размышлений о том, как может пойти работа в Политбюро и ЦК, если дальнейшее ухудшение здоровья вынудит его отключиться от активной политической деятельности.

Ленинские предостережения об угрозе раскола, как мы увидим дальше, явились неожиданными и не были в должной мере оценены не только рядовыми членами партии, но и значительной частью её руководителей. Ленин, знавший лучше, чем кто-либо, и историю партии, и подспудные тенденции, и конфликты в её руководстве, пришёл к выводу, что раскол партии возможен в результате действия ряда, на первый взгляд, случайных и незначительных обстоятельств. Очевидно, в последние месяцы своего участия в политической деятельности он подверг глубокому переосмыслению огромное количество фактов, лишь часть из которых стала известна нам, да и то - в самое недавнее время.

В этом отношении существенный интерес представляют сообщённые в 1989 году ветераном немецкой компартии И. Штейнбергером факты, о которых он узнал в конце 30-х годов от старых большевиков, находившихся вместе с ним в сталинских тюрьмах. Один из них рассказал ему о своей беседе с Н. А. Скрыпником, из которой следовало, что Сталин в 1921 году использовал любую возможность, чтобы настойчиво внушать Ленину о якобы угрожающих партии опасностях из-за того, что он не располагает твёрдым большинством в Центральном Комитете, и о том, что Сталин - единственный человек, способный обеспечить Ленину такое стабильное большинство. Аналогичные сведения сообщил и В. И. Невский, считавший, что введение поста генсека и назначение на него Сталина объяснялось тем, что в ходе профсоюзной дискуссии он перехитрил Ленина, с помощью ложных слухов убедив его в угрозе расщепления партии на фракционные группировки. Невский говорил, что в 1922 году он высказал Ленину свои сомнения по поводу этих сталинских интриг, но Ленин заверил его, что решения об ограничении дискуссий в партии недолговечны и что он внимательно следит за деятельностью Секретариата. По словам Невского, позднее Ленин глубоко сожалел о том, что доверился Сталину, и стремился исправить эту свою ошибку в "Завещании"[3].

Определённые подтверждения этих свидетельств содержатся в заключительной речи Троцкого на октябрьском объединённом пленуме ЦК и ЦКК 1923 года. Троцкий вспоминал, что после X съезда у Ленина некоторое время существовало опасение, что он, Троцкий, создаёт свою фракцию. "Когда я это почувствовал, - говорил Троцкий, - я явился к нему специально для того, чтобы сказать, что ничего подобного нет. У нас был с ним длинный разговор, и мне кажется, что я его убедил, что никаких группировок и фракций я не создаю и что у меня этого и в мыслях нет"[4].

С середины 1921 года развёртывается всё более доверительное сближение Ленина с Троцким. Ни в одном ленинском документе после X съезда мы не встречаем хотя бы малейшего выражения недоверия, недружелюбия и отчужденности по отношению к нему. Многочисленные письма Ленина Троцкому этого периода, затрагивающие широкий круг теоретических, внутриполитических, партийных, коминтерновских проблем, неизменно выдержаны в уважительно-товарищеском тоне. В письмах, рассылаемых членам Политбюро, и в публичных выступлениях того времени Ленин высоко оценивал качества Троцкого в области дипломатии и военного дела, с одобрением писал о его выступлениях по вопросам новой экономической политики, философии и т. д.

Пожалуй, единственный вопрос, по которому позиция Троцкого вызывала у Ленина в этот период сомнения, - этот вопрос о роли Госплана. Однако в предназначенном для XII съезда письме "О придании законодательных функций Госплану" (декабрь 1922 года) Ленин писал: "Эта мысль выдвигалась тов. Троцким, кажется, уже давно. Я выступил противником её... Но по внимательном рассмотрении дела я нахожу, что, в сущности, тут есть здоровая мысль... В этом отношении, я думаю, можно и должно пойти навстречу тов. Троцкому..."[5]

Но и ранее Ленин прилагал немало усилий для опровержения упорно муссировавшихся на протяжении целого ряда лет слухов о якобы кардинальных политических разногласиях и недоброжелательных отношениях между ним и Троцким. По поводу этих разговоров, получивших в первые годы Советском власти широкое хождение в народе, и Ленин, и Троцкий дали публичную отповедь ещё в начале 1919 года, причём Ленин писал, что это "самая чудовищная и бессовестная ложь, распространяемая помещиками и капиталистами, или их вольными и невольными пособниками"[6]. Однако эти слухи искусно раздувались и в последующие годы, причём становилось всё яснее, что дело идёт о преднамеренной интриге, идущей из верхов партии. О реакции Ленина на всё это выразительно рассказал Горький в первом варианте очерка "В. И. Ленин":

"...Даже о тех, кто по слухам - будто бы не пользовался его личными симпатиями, Ленин умел говорить, воздавая должное их энергии.

Удивленный его лестной оценкой одного из таких товарищей, я заметил, что для многих эта оценка показалась бы неожиданной.

"Да, да - я знаю! Там что-то врут о моих отношениях к нему. Врут много и, кажется, особенно много обо мне и Троцком".

Ударив рукой по столу, он сказал: "А вот указали бы другого человека, который способен в год организовать почти образцовую армию, да ещё завоевать уважение военных специалистов. У нас такой человек есть. У нас всё есть! А - чудеса будут!"[7].

Этот текст сохранялся в многочисленных изданиях воспоминаний Горького о Ленине вплоть до 1931 года, когда в очередном издании очерка "В. И. Ленин" появился текст, прямо противоположный по смыслу. Последний абзац, содержавший высокую оценку деятельности Троцкого, был изъят, а вместо него появился абзац, в котором Ленину приписывались слова о Троцком: "А всё-таки не наш! С нами, а - не наш".

Основанная на многочисленных документах версия о сближении Ленина и Троцкого после X съезда партии, казалось бы, разбивается свидетельством Микояна, содержащимся в его воспоминаниях, опубликованных в начале 70-х годов. В них Микоян рассказывал, что в начале 1922 года он был вызван Сталиным, который дал ему тайное поручение в связи с подготовкой XI съезда партии.

Сталин заявил, что главная опасность на съезде может идти от Троцкого и его сторонников. Поскольку выборы в центральные органы партии будут проходить не по платформам, а по соображениям только персональных достоинств кандидатов, то в ЦК может быть избрано относительно много бывших "троцкистов". Поэтому следует добиваться того, чтобы среди делегатов съезда их оказалось как можно меньше.

В этом отношении Сталина особенно беспокоила Сибирь, где "троцкисты" пользовались значительным влиянием в своих организациях, и поэтому была велика вероятность, что многие из них окажутся избранными на съезд.

Сообщив Микояну об этом, Сталин предложил ему поехать в Новониколаевск (ныне Новосибирск) к председателю Сибревкома Лашевичу, который "сделает практические выводы, чтобы среди сибирских делегатов оказалось поменьше троцкистов". К этому Сталин присовокупил, что Микояну следует сделать вид, будто он едет в Сибирь "как бы по личным, семейным делам", и скрыть переданную ему информацию от других сибирских руководителей.

Во время этого разговора, по словам Микояна, в комнату неожиданно вошёл Ленин и спросил: "Вы свои кавказские разногласия обсуждаете?". Сталин, как пишет затем Микоян, сказал, что "он передал мне всё, что было условлено, и что я согласен во всём и поеду через день к Лашевичу". Далее Микоян прибавляет, что почему-то "был смущен этой неожиданной встречей с Лениным и поторопился уйти, попрощавшись с Лениным и Сталиным"[8].

Сегодня трудно сказать, почему Микоян, которому нельзя отказать ни в уме, ни в политическом опыте[9*], спустя полвека после этого события, никак не украшающего ни его, ни того, кому он беспрекословно служил на протяжении многих лет, решился на такое откровенное признание. Он превосходно понимал, что его свидетельство не может быть опровергнуто ни документами (ведь эта закулисная махинация Сталина происходила в форме устных конфиденциальных переговоров и не оставляла никаких письменных следов), ни воспоминаниями других участников событий (все они умерли задолго до публикации воспоминаний Микояна).

Основная канва сообщения Микояна, на наш взгляд, не может вызывать сомнений - настолько точно передан в ней интригантский почерк Сталина. Косвенным подтверждением этого сообщения является и то, что Микоян за участие в конспиративной сталинской интриге получил "награду": на XI съезде он впервые был избран кандидатом в члены ЦК.

Вместе с тем, нельзя отказать в убедительности и комментарию старого большевика А. Зимина к этому фрагменту воспоминаний Микояна: "Конечно, Микоян не был бы сам собой, если бы не припутал Ленина к этому сталинскому "мероприятию", не просто антипартийному и аморальному, но представляющему собой тяжёлое преступление против партии, носящему характер внутрипартийного заговора. Сталин, видите ли, сказал ему, что передаёт поручение Ленина. Очень вероятно, что Сталин так и сказал: свои надругательства над большевистской партией и её партийными нормами Сталин старался прикрывать именем Ленина. Но не удивительно было бы, если бы оказалось, что Микоян эту ссылку на Ленина сам присочинил: чтобы перед нынешним читателем оправдаться в исполнении предложения Сталина. Так или иначе, перед нами грязная инсинуация против Ленина, - впрочем, совершенно в неосталинистской манере подделывать политический портрет Ленина под Сталина, а ленинизм изображать прообразом сталинщины. Ленину было органически чуждо и отвратительно интриганство во внутрипартийных отношениях, а уж о тайных махинациях по подтасовке партийного съезда и говорить нечего. Да у Ленина и не было оснований бояться Троцкого и опасаться его авторитета и успехов в партии, особенно в этот период их нарастающего взаимного доверия и сближения - политического и личного. Сталин же, как мы видели, при его характере и планах, мог быть полон зависти, ненависти, подозрительности, страха по отношению к Троцкому"[10].

С 1921 года Сталин начал интриговать и против Ленина, не страшась даже вступать с ним в острые конфликты. Об этом свидетельствует, в частности, запись М. И. Ульяновой, которую она сделала в результате размышлений о действительном характере взаимоотношений между Лениным и Сталиным в последние годы жизни Владимира Ильича. Она отмечала, что ещё до лета 1922 года слышала о недовольстве Сталиным со стороны Ленина. "Мне рассказывали, - писала в подтверждение этого Ульянова, - что, узнав о болезни Мартова, В. И. просил Сталина послать ему денег. "Чтобы я стал тратить деньги на врага рабочего дела! Ищите себе для этого другого секретаря", - сказал ему Сталин. В. И. был очень расстроен этим, очень рассержен на Сталина"[11].

Далее Ульянова писала, что у Ленина были и другие поводы для недовольства Сталиным. В подтверждение этого она ссылалась на рассказ старого большевика Шкловского о письме к нему Ленина, из которого "было видно, что под В. И., так сказать, подкапываются. Кто и как - это остаётся тайной"[12].

В этом письме, написанном 4 июня 1921 года и впервые полностью опубликованном лишь в 1989 году, говорилось: "Вы вполне правы, что обвинять меня в "протекционизме" в этом случае - верх дикости и гнусности. Повторяю, тут интрига сложная. Используют, что умерли Свердлов, Загорский и др. ...Есть и предубеждение, и упорная оппозиция, и сугубое недоверие ко мне в этом вопросе. Это мне крайне больно. Но это - факт... Я видел ещё такие примеры в нашей партии теперь. "Новые" пришли, стариков не знают. Рекомендуешь - не доверяют. Повторяешь рекомендацию - усугубляется недоверие, рождается упорство. "А мы не хотим"!!!"[13]

Из содержания письма не ясно, какой и с кем конкретно конфликт имел в данном случае Ленин, но вполне ясно, что Ленину приходилось уже к тому времени неоднократно сталкиваться с резким противодействием его предложениям и даже со "сложными интригами" против него (по-видимому, прежде всего в вопросах распределения высших партийных кадров, которыми ведало Оргбюро ЦК). Активизации интриганских действий Сталина в 1921 - 1922 годах благоприятствовали частые отключения Ленина от непосредственного участия в работе центральных органов партии и государства в результате ухудшения его здоровья. В начале декабря 1921 года Ленину по предписанию врачей пришлось уехать в подмосковную деревню, где в мае 1922 года его поразил первый удар, после которого в течение двух месяцев он не был способен ни двигаться, ни говорить, ни писать.

Об этом ударе Троцкий, тогда тоже болевший, узнал лишь на третий день от посетившего его Бухарина. "И вы в постели!" - воскликнул он в ужасе. "А кто ещё кроме меня?" - спросил я. "С Ильичем плохо: удар - не ходит, не говорит. Врачи теряются в догадках"[14].

Впоследствии Троцкий пришёл к выводу, что ему не сообщили немедленно об обострении ленинской болезни не случайно. "Те, которые давно готовились стать моими противниками, в первую голову Сталин, стремились выиграть время. Болезнь Ленина была такого рода, что могла сразу принести трагическую развязку. Завтра же, даже сегодня могли ребром встать все вопросы руководства. Противники считали важным выгадать на подготовку хоть день. Они шушукались между собою и нащупывали пути и приёмы борьбы. В это время, надо полагать, уже возникла идея "тройки" (Сталин - Зиновьев - Каменев), которую предполагалось противопоставить мне"[15].

Именно в эти месяцы стал складываться триумвират ("тройка"), состоявший из Зиновьева, Сталина и Каменева, который постепенно перешёл к конспирированию не только против Троцкого, но и против больного Ленина.

С июля Ленин стал выздоравливать. Продолжая оставаться в деревне, он следил за всеми политическими новостями и через встречи с товарищами и записки принимал участие в работе Политбюро. Уже в этот период Ленин столкнулся со стремлением "тройки" отсечь Троцкого "от руководства. На соответствующее предложение Каменева Ленин откликнулся крайне нервной запиской, из которой следует, что он воспринял это предложение как грязную интригу, направленную не только против Троцкого, но и против него, Ленина. "Я думаю преувеличения удастся избегнуть, - гласила записка. - "Выкидывает (ЦК) или готов выкинуть здоровую пушку за борт", - Вы пишете. Разве это не безмерное преувеличение? Выкидывать за борт Троцкого - ведь на это вы намекаете. Иначе нельзя толковать - верх нелепости. Если вы не считаете меня оглупевшим до безнадёжности, то как вы можете это думать!!! Мальчики кровавые в глазах..."[16] В дальнейшем, после сближения с Троцким, Зиновьев и Каменев, сообщившие ему немало фактов о собственных интригах против него, учинённых в союзе со Сталиным, по-видимому, умолчали об этой ленинской записке. В противном случае, Троцкий, крайне болезненно воспринимавший измышления сталинистов о якобы неприязненных отношениях между ним и Лениным и проявлявший поэтому особое внимание к малейшим фактам, которые раскрывали действительный характер этих взаимоотношений, обязательно упомянул бы об этой записке.

Публикатор данной записки В. Наумов полагает, что она была написана после возвращения Ленина в Москву 2 октября 1922 года. В таком случае можно предположить, что интрига триумвиров, вызвавшая столь резкую отповедь со стороны Ленина, была своего рода ответом на внесённое им в сентябре в Политбюро предложение утвердить Троцкого первым заместителем председателя Совнаркома, то есть доверить ему высший государственный пост в случае затягивания или обострения болезни Ленина.

Троцкий сам отказался от этого предложения. Разъясняя мотивы этого отказа на октябрьском пленуме ЦК 1923 года, он ссылался на "один личный момент, который, не играя никакой роли в моей личной жизни, так сказать, в быту, имеет большое политическое значение. Это - моё еврейское происхождение"[17]. В этой связи Троцкий напоминал, что по этим же мотивам он возражал уже 25 октября 1917 года против предложения Ленина назначить его наркомом внутренних дел. Он считал, что "нельзя давать такого козыря в руки нашим врагам... будет гораздо лучше, если в первом революционном советском правительстве не будет ни одного еврея"[18], поскольку в противном случае контрреволюционные силы смогут играть на самых тёмных предрассудках масс, изображая Октябрьскую революцию "еврейской революцией".

Не менее решительными были возражения Троцкого по тем же мотивам и при назначении его на посты наркома иностранных дел и наркома по военным и морским делам. Ретроспективно оценивая эту свою позицию, он говорил: "...После всей работы, проделанной мною в этой области, я с полной уверенностью могу сказать, что я был прав... быть может, я мог бы сделать гораздо больше, если бы этот момент не вклинивался в мою работу и не мешал бы. Вспомните, как сильно мешало в острые моменты, во время наступлений Юденича, Колчака, Врангеля, как пользовались в своей агитации наши враги тем, что во главе Красной Армии стоит еврей... Я никогда этого не забывал. Владимир Ильич считал это моим пунктиком и не раз так и говорил в беседах со мной и с другими товарищами как о моем пунктике. И в тот момент, когда Владимир Ильич предложил мне быть зампредсовнаркома (единоличным замом) и я решительно отказывался из тех же соображений, чтобы не подать нашим врагам повода утверждать, что страной правит евреи"[19].

От этого мотива - "пунктика" - Троцкий, по-видимому, решил отказаться только тогда, когда Ленин в конце ноября или в начале декабря 1922 года сказал ему, что чувствует ограниченность сил, которые может отдавать руководящей работе, и вновь предложил ему стать заместителем председателя Совнаркома. Принципиальное согласие Троцкого на это предложение, на наш взгляд, было обусловлено событиями, развернувшимися после избрания Сталина генсеком.


ПРИМЕЧАНИЯ

[1] Ленин В. И. Полн. собр. соч. т. 45. С. 19, 20.<<

[2] Там же.<<

[3] См.: Вопросы истории. 1989. № 9. С. 175, 176.<<

[4] Вопросы истории КПСС. 1990. № 5. С. 37.<<

[5] Ленин В. И. Полн. собр. соч. т. 45. С. 349, 350.<<

[6] Ленин В. И. Полн. собр. соч. т. 37. С. 478.<<

[7] Комсомольская правда. 1990. 21 января.<<

[8] Микоян А. И. Мысли и воспоминания о Ленине. М., 1970. С. 194 195.<<

[9*] О беспримерной политической гибкости Микояна свидетельствует объективный факт - бессменное пребывание его в составе ЦК на протяжении 44 лет, намного больше, чем кто-либо другой из членов Центрального Комитета. Комментирует этот факт народное изречение о Микояне: "От Ильича до Ильича - без инфаркта и паралича".<<

[10] Зимин А. У истоков сталинизма. 1918-1923. Париж, 1984, С. 400, 401.<<

[11] Известия ЦК КПСС. 1989. № 12. С. 197.<<

[12] Там же.<<

[13] Там же. С. 201.<<

[14] Троцкий Л. Д. Моя жизнь. Опыт автобиографии. М., 1991. С. 446-449.<<

[15] Там же.<<

[16] Цит. по: Наумов В. 1923 год: судьба ленинской альтернативы. - Коммунист. 1991. № 5. С. 36.<<

[17] Вопросы истории КПСС. 1990. № 5. С. 36.<<

[18] Там же.<<

[19] Там же.<<


Глава VI


Используются технологии uCoz