ОГЛАВЛЕНИЕ


ГЛАВА ПЕРВАЯ
Характер производительных сил и форма собственности на средства производства при феодализме


ГЛАВА ВТОРАЯ
Феодальная рента

1. Феодальная рента как реализация феодальной собственности. Основной экономический закон феодализма

Всем типам земельной ренты, наблюдающимся в разных общественных формациях, по словам Маркса, обще то обстоятельство, что присвоение ренты есть экономическая форма, в которой реализуется земельная собственность[1]. В форме земельной ренты собственник земли присваивает себе продукт труда непосредственных производителей. Земельная рента может выступать в форме трудовых повинностей, в форме поставок продуктов, в форме денежных платежей. Феодальную земельную ренту Маркс назвал политико-экономическим выражением феодальной собственности[2].

В 47-й главе III тома "Капитала" Маркс осветил вопрос об особенностях, формах, закономерностях феодальной земельной ренты в ее отличие от капиталистической. Положения этой главы служат фундаментом марксистской экономической теории феодализма. На эту главу целиком опирается В. И. Ленин, характеризуя "основные черты барщинного хозяйства" в 3-й главе "Развития капитализма в России". Хотя В. И. Ленин в данном случае ограничивал свою задачу характеристикой лишь одного типа феодального хозяйства, того, который господствовал в России "в эпоху крепостного права", в дореформенный период, тем не менее эта характеристика имеет огромное общетеоретическое значение. Здесь в краткой форме В. И. Ленин определил сначала "сущность тогдашней хозяйственной системы", а затем важнейшие частные экономические закономерности, необходимо сопутствующие этой системе и вытекающие из ее "сущности".

В таком построении отразилась одна из неотъемлемых черт марксистского диалектического метода в политической экономии: выделение во всякой системе производственных отношений, как бы сложна она ни была, ее сущности, ее основного закона. Каждой общественной формации присущ не один экономический закон, а ряд законов, возникающих на базе данных исторических условий. Эти законы управляют той или иной стороной экономической жизни, той или иной группой экономических явлений. Но среди них выделяется один, основной закон. Правильно определить основной экономический закон какой-либо формации - значит найти правильный путь к пониманию всей этой общественной формации в целом[3].

Отличие основного экономического закона от остальных экономических законов данной формации состоит в том, что он определяет не какую-либо отдельную сторону данного способа производства, не какие-либо отдельные процессы его развития, а самое его существо, т.е. все главные стороны, все главные процессы, все важнейшие явления этого способа производства; он дает возможность понять и объяснить весь ход его исторического развития в целом.

Следовательно, основной экономический закон каждой формации, с одной стороны, является ее специфическим законом, т.е. он отличается от тех экономических законов, которые общи для всех формаций. С другой стороны, он отличается и от всех прочих экономических законов данной формации, являясь ключом к их пониманию и объяснению; последние опираются на основной экономический закон и во всем сообразуются с его логикой, с его существом.

Основной экономический закон капитализма в общей форме, относящейся ко всем стадиям капитализма, был открыт Марксом.

В своем титаническом творении "Капитал" Маркс дал анализ базиса капиталистического общества, сложной совокупности капиталистических производственных отношений. Тем самым Маркс вооружил рабочий класс знанием объективных законов развития и гибели капиталистического строя. Что же должно быть названо основным экономическим законом капитализма? Правильный ответ на этот вопрос имеет общее методологическое значение и поможет нам в понимании основного экономического закона феодализма.

В сложнейшей и многогранной экономической теории капитализма В. И. Ленин указывает нам главное звено: "Учение о прибавочной стоимости есть краеугольный камень экономической теории Маркса"[4]. Основным экономическим законом капитализма является закон прибавочной стоимости, закон образования и возрастания капиталистической прибыли. Он и определяет основные черты капиталистического производства.

Этот вывод неразрывно связан с учением марксизма о том, что вообще следует понимать под экономическими, производственными отношениями: если характеристика состояния производительных сил отвечает на вопрос о том, какими орудиями производства производят люди необходимые им материальные блага, то характеристика состояния производственных отношений отвечает на другой вопрос: в чьих руках, в чьей собственности находятся на деле средства производства - в распоряжении всего общества или в распоряжении общественных групп, классов, использующих их для эксплуатации людей из других классов. Вот то главное, что определяет экономический базис любой общественной формации. Соответственно этому главному вопросу основной экономический закон говорит не о лежащих на поверхности явлениях, как бы ни были они экономически важны и характерны, как, например, денежно-рыночные отношения или натуральное хозяйство, анархия производства или плановое хозяйство. Основной закон прежде всего раскрывает и определяет самое глубинное в данном экономическом строе: либо перед нами общество, основанное на общественной собственности на средства производства, из чего вытекают отношения равенства и сотрудничества между свободными от эксплуатации людьми, либо перед нами общество, основанное на отделении непосредственных производителей от средств производства, из чего вытекают отношения эксплуатации, т.е. господства одного класса над другим, экономически подчиненным классом. Если это общество, где непосредственные производители лишены средств производства, где царит эксплуатация, то каждая особая, специфическая для рабовладельческого, феодального или капиталистического общества форма получения прибавочного продукта и составляет основной экономический закон этого общества. Закон прибавочной стоимости, закон образования и возрастания прибыли потому и является основным экономическим законом капитализма, что в прибавочной стоимости, в прибыли выражается основное производственное отношение капиталистического способа производства - отношение между классом капиталистов, являющихся частными собственниками средств производства, и классом эксплуатируемых ими наемных рабочих. Капитализм - это система эксплуатации наемных рабочих капиталистами.

Маркс открыл общие законы этой системы. Он раскрыл тайну образования и возрастания капиталистической прибыли, тайну происхождения прибавочной стоимости, осветив таким образом самую глубинную сущность капитализма. Он объяснил тем самым и все капиталистическое общество: его великое творение "Капитал" явилось далеко не узко экономическим сочинением, оторванным от живых проявлений антагонизма классов в их борьбе, а подлинно научным объяснением живой, многогранной истории капиталистической эпохи. Охарактеризовав содержание "Капитала", Ленин пишет: "Таков скелет "Капитала". Все дело, однако, в том, что Маркс этим скелетом не удовлетворился, что он одной "экономической теорией" в обычном смысле не ограничился, что - объясняя строение и развитие данной общественной формации исключительно производственными отношениями - он тем не менее везде и постоянно прослеживал соответствующие этим производственным отношениям надстройки, облекал скелет плотью и кровью. Потому-то "Капитал" и имел такой гигантский успех, что эта книга "немецкого экономиста" показала читателю всю капиталистическую общественную формацию как живую - с ее бытовыми сторонами, с фактическим социальным проявлением присущего производственным отношениям антагонизма классов, с буржуазной политической надстройкой, охраняющей господство класса капиталистов, с буржуазными идеями свободы, равенства и т.п., с буржуазными семейными отношениями"[5].

Если правильно установлен основной экономический закон какой-либо общественной формации, то открывается широкий путь к монистическому, строго научному объяснению всех сторон этой общественной формации. Раз перед нами формация антагонистическая, основанная на эксплуатации классом, владеющим средствами производства, класса непосредственных производителей, лишенных средств производства, значит ее основной экономический закон не может быть ничем иным, как законом, выражающим специфическую для этой классовой формации форму эксплуатации, экономическое отношение двух основных классов этой формации. Вопрос об основном экономическом затоне феодализма, т.е. формации, предшествовавшей капитализму и в ходе своего развития приведший к капитализму, не мог быть обойден Марксом в "Капитале". Хотя Маркс и ограничивал здесь свою задачу изучением одной формации, капиталистической, он должен был говорить об ее генезисе, следовательно, хоть кратко, но глубоко заглянуть в предшествующую эпоху. Маркс сделал гениальное открытие и в отношении этой предшествующей эпохи.

Если в политической экономии капитализма Маркс имел дело с огромным наследием буржуазной экономической мысли, то политическая экономия феодализма была в лучшем случае в зародыше. Теоретические воззрения о феодализме не поднимались выше туманных определений Гизо: феодализм - это соединение земельной собственности с политической властью, и тому подобных. Это особенно оттеняет научное величие того наброска основ экономической теории феодальной формации, который мы находим в 47-й главе III тома "Капитала", являющейся ныне исходным теоретическим пунктом для экономистов и историков, изучающих любую проблему феодальной эпохи.

Маркс установил здесь в главных чертах именно основной экономический закон феодализма.

Правильно ли было бы утверждать, что основным экономическим законом феодализма является закон натурального хозяйства? Правильно ли было бы утверждать, что основным экономическим законом феодализма является закон внеэкономического принуждения? Нет, это было бы так же ошибочно, как принимать за основной экономический закон капитализма закон товарного производства или закон свободной конкуренции. Основным экономическим законом для всякого классового, антагонистического общества может быть только закон, определяющий данную специфическую форму эксплуатации, данную особую форму присвоения прибавочного, неоплаченного труда. Маркс развивает эту мысль в "Капитале". Он пишет: "Та специфическая экономическая форма, в которой неоплаченный прибавочный труд выкачивается из непосредственных производителей, определяет отношение господства и порабощения, каким оно вырастает непосредственно из самого производства, и, в свою очередь, оказывает на последнее определяющее обратное действие. А на этом основана вся структура экономического общества... вырастающего из самых отношений производства, и вместе с тем его специфическая политическая структура. Непосредственное отношение собственников условий производства к непосредственным производителям - отношение, всякая данная форма которого каждый раз естественно соответствует определенной ступени развития способа труда, а потому и общественной производительной силе последнего, - вот в чем мы всегда раскрываем самую глубокую тайну, сокровенную основу всего общественного строя, а следовательно, и политической формы отношений суверенитета и зависимости, короче, всякой данной специфической формы государства"[6].

Эти слова Маркса показывают, насколько неправильно было бы считать за основу такие экономические категории, как товар, натуральное хозяйство и т.п., а не отношения антагонистических классов. Специфическая форма эксплуатации, отношение двух основных классов, отвечающее уровню развития производительных сил и в свою очередь оказывающее на него определяющее обратное воздействие, - вот что Маркс выделяет как основу всего общественного строя.

Перед Марксом и стояла задача раскрыть эту "сокровенную основу" феодализма: установить, каково же было при феодализме "отношение собственников условий производства к непосредственным производителям", какова же была при феодализме "та специфическая экономическая форма, в которой неоплаченный прибавочный труд выкачивается из непосредственных производителей".

Маркс нашел ответ на этот вопрос, исходя из своего анализа капиталистического строя. При капитализме, как он показал в III томе "Капитала", земельная рента является всего лишь частью совокупной капиталистической прибавочной стоимости, некоторым излишком над средней прибылью, добавком, который класс капиталистов принужден уступать собственникам земли. В экономическом смысле земельная рента здесь целиком подчинена прибыли и зависит от нее.

Переходя к феодализму, Маркс установил прямо противоположную картину. Если тут и наблюдается прибыль (на ростовщический или купеческий капитал), то она "самое большее, представляется той частью... прибавочной стоимости, которую капиталист оттягал у земельного собственника"[7]. Не прибыль и, следовательно, не прибавочная стоимость, как при капитализме, а именно "рента здесь нормальная, все поглощающая, так сказать, законная форма прибавочного труда..."[8] Если в феодальном обществе и встречается прибыль, говорит Маркс, то не прибыль является тут границей ренты, как при капитализме, а наоборот, рента является границей прибыли[9]. Установив, таким образом, что по своему экономическому содержанию феодальная земельная рента представляет нечто совершенно иное, чем капиталистическая земельная рента, ибо она нимало не зависит от капиталистической прибавочной стоимости и прибыли, Маркс тем самым открыл феодальную земельную ренту как самостоятельное экономическое явление, как господствующее и, по его выражению, "нормальное" отношение феодализма.

Мы видели, что основным экономическим законом капитализма в наиболее общей форме следует считать закон прибавочной стоимости, закон образования и возрастания капиталистической прибыли. Соответственно можно сделать вывод, что для феодализма основным экономическим законом в наиболее общей форме является закон феодальной ренты, природа и развитие которой были в главных чертах исследованы Марксом. Можно утверждать, что открытый Марксом закон феодальной ренты действительно определяет все основные черты феодального производства. Маркс анализировал капитализм для того, чтобы выяснить источник эксплуатации рабочего класса, прибавочную стоимость. Маркс анализировал феодализм для того, чтобы выяснить источник эксплуатации класса крепостных крестьян, феодальную ренту. В законе феодальной ренты, как в едином фокусе, отражены все производственные отношения феодализма: феодальная форма собственности на средства производства, положение в производстве и взаимоотношения социальных групп, форма распределения продуктов. Как бы ни изменялись конкретные виды и формы феодальной земельной ренты, ее существо, говорит Маркс, "состоит в том, что земельная рента есть единственная господствующая и нормальная форма... прибавочного труда; а это, в свою очередь, выражается в том, что она представляет единственный прибавочный труд или единственный прибавочный продукт, какой непосредственный производитель, владеющий условиями труда, необходимыми для его собственного воспроизводства, должен доставить собственнику того условия труда, которое в этом состоянии охватывает все, т.е. собственнику земли; и что, с другой стороны, только земля и противостоит ему как находящееся в чужой собственности условие труда, обособившееся по отношению к нему и олицетворенное в земельном собственнике"[10].

В феодальном, антагонистическом обществе именно это отношение пронизывает собой всю жизнь, предопределяет все экономические явления и все антагонистические, враждебные друг другу экономические интересы. Как целью капиталистов при капиталистическом производстве является получение прибыли, так целью феодалов при феодальном производстве является получение ренты, т.е. феодальных повинностей и податей. Феодальная рента - крестьянские отработки, барщинные повинности, оброки, платежи помещику и т.п. - является реализацией собственности феодалов на землю и неполной их собственности на работников производства. Феодализм - это система эксплуатации крепостных крестьян землевладельцами-феодалами.

Точно так же, как Маркс, разъясняет и В. И. Ленин "сущность", т.е. основной закон, барщинно-крепостнического хозяйства в дореформенной России: "Сущность тогдашней хозяйственной системы состояла в том, что вся земля данной единицы земельного хозяйства, т.е. данной вотчины, разделялась на барскую и крестьянскую; последняя отдавалась в надел крестьянам, которые (получая сверх того и другие средства производства - например, лес, иногда скот и т.п.) своим трудом и своим инвентарем обрабатывали ее, получая с нее свое содержание. Продукт этого труда крестьянина представлял из себя необходимый продукт, по терминологии теоретической политической экономии; необходимый - для крестьян, как дающий им средства к жизни, для помещика, как дающий ему рабочие руки; совершенно точно так же, как продукт, возмещающий переменную часть стоимости капитала, является необходимым продуктом в капиталистическом обществе. Прибавочный же труд крестьян состоял в обработке ими тем же инвентарем помещичьей земли; продукт этого труда шел в пользу помещика... "Собственное" хозяйство крестьян на своем наделе было условием помещичьего хозяйства, имело целью "обеспечение" не крестьянина - средствами к жизни, а помещика - рабочими руками"[11].

Надо помнить, конечно, что эти слова В. И. Ленина относятся не к феодализму вообще, а к определенной стадии феодализма в конкретных условиях места и времени. Но основной закон данного способа производства проявляется на любой стадии его развития, в любых конкретных условиях. Если отдельные частные черты в приведенном определении В. И. Ленина требуют некоторого видоизменения применительно к другому этапу, к другой стадии феодального общества (прибавочный продукт мог производиться не на помещичьей земле, а на крестьянском наделе; хозяйство крестьян могло обеспечивать помещика не рабочими руками для барщины, а поступлениями оброка), то все главное, все наиболее существенное в нем останется неизменным для любого этапа.

Дав такое определение сущности феодального способа производства, В. И. Ленин далее переходит к всецело отвечающим этой сущности отдельным экономическим категориям и законам, характеризующим разные стороны феодальной экономики: во-первых, господство натурального хозяйства, во-вторых, наделение крестьянина землей и прикрепление его к ней, в-третьих, личная зависимость крестьянина от помещика, в-четвертых, низкое и рутинное состояние техники в связи с мелким характером хозяйства.

По отношению ко всем этим и другим отдельным, специфическим явлениям и закономерностям закон феодальной ренты играет роль основного экономического закона.

Основной экономический закон феодализма, как видим, по содержанию и существу был установлен К. Марксом и В. И. Лениным.

Всякий основной экономический закон, о какой бы общественной формации ни шла речь, указывает цель производства и те средства, которыми достигается эта цель.

Целью феодального производства являлось получение феодалами прибавочного продукта, феодальной ренты. Речь идет при этом не только о субъективной цели тех или иных лиц, но об объективном экономическом законе подчинения общественного производства при антагонистическом строе целям и интересам эксплуататорского меньшинства. Следовательно, речь идет о цели, которая во всяком классовом антагонистическом обществе противостоит интересам, потребностям, целям непосредственных производителей. Целью производства может быть лишь одно из двух: либо целью производства является удовлетворение потребностей человека, всего общества (в обществе, не разделенном на антагонистические классы), либо целью производства выступает лишь присвоение прибавочного продукта господствующим классом, а удовлетворение потребностей непосредственных производителей большинства общества выступает только как одно из необходимых средств для обеспечения этой цели. В рабовладельческом, феодальном и капиталистическом обществах целью производства является именно производство прибавочного продукта для присвоения его господствующими классами.

При капитализме часть прибавочной стоимости используется как капитал, потребляется производительно, т.е. вкладывается в производство. Извлечение прибавочной стоимости капиталистом в виде прибыли служит не только его нетрудовым доходом для удовлетворения его разнообразных потребностей, но и для извлечения новой и новой прибавочной стоимости в виде прибыли для неограниченного расширения производства, т.е. становится самоцелью. Напротив, прибавочный продукт, присваиваемый феодалом в виде ренты, не становится самоцелью. Выше уже было сказано, что он служит, как правило, только для удовлетворения потребностей феодала, его семьи и челяди (свиты, дружины). Такое использование прибавочного продукта политическая экономия называет паразитическим.

Сопоставляя эти два разных принципа использования прибавочного продукта, Маркс писал: "В противоположность стародворянскому принципу, который, по справедливому замечанию Гегеля, "состоит в потреблении имеющегося в наличии" и особенно ярко проявляется в роскоши личных услуг, буржуазная политическая экономия считала исключительно важным провозгласить накопление капитала первой обязанностью гражданина и неустанно проповедывать это: не может накоплять тот, кто проедает весь свой доход вместо того, чтобы добрую долю его расходовать на наем добавочных производительных рабочих..."[12]

Средством для обеспечения цели феодального производства является принуждение крестьян отдавать прибавочный продукт, ренту. Это принуждение достигается как путем реализации собственности феодала на землю - наделением крестьян землей для ведения мелкого хозяйства, созданием тем самым экономической зависимости крестьян (отчасти и ремесленников, как увидим ниже), - так и путем реализации неполной собственности феодала на работников производства - крепостных. В результате последние были принуждены отчуждать прибавочный продукт феодалам, довольствуясь только необходимым продуктом, обеспечивающим удовлетворение их самых минимальных потребностей.

Как мы уже знаем, феодальная рента являлась экономической реализацией феодальной собственности. Поскольку феодальная собственность была завуалирована "публичноправовой", политической формой, постольку и ее экономическая реализация часто выступала в этом причудливом виде, скрывающем суть экономических отношений людей.

Так, феодальная рента очень часто была облечена в форму налогов, государственных податей. В условиях раннего феодализма, при господстве политической раздробленности, когда существовали "поместья-государства", рента и налог совпадали; в тех поборах, которые взимал феодал с населения, нельзя различить налог в пользу государства и повинность в пользу землевладельца, то и другое совершенно сливается. Точно так же и в тех странах Востока, где собственность на землю принадлежала государству, рента, взимавшаяся этим земельным собственником с крестьян, полностью совпадала с государственными налогами.

Но и для всех видоизменений и стадий феодального строя характерно хотя бы частичное слияние ренты и налога. Поскольку феодал "держал" свою землю от сюзерена - от государя, короля, постольку он как бы пользовался лишь правом удерживать в свою пользу ("иммунитет") те подати, которые в противном случае население платило бы этому сюзерену, т.е. верховному государю. С другой стороны, и собственно налоги, формировавшиеся по мере укрепления и возвышения центральной государственной власти, сохраняли черты феодальной ренты. Сами названия налогов, взимавшихся феодальной монархией (например, "талья" во Франции), сплошь и рядом сохранялись от тех времен, когда они обозначали простые феодальные повинности; ведь в период феодальной раздробленности "короли" были такими же феодалами, как и другие, взимая поборы лишь со своих собственных поместий, и только понемногу они настолько поднялись над другими феодалами, что стали в известной мере собирать свои поборы и с их поместий. Как и при взимании обычной ренты, налогами облагались или земельные владения (держания) крестьян, или их хозяйства, или, наконец, сами люди (поголовная, подушная подать).

Таким образом, даже обособившиеся от обычной ренты государственные налоги или подати при феодализме продолжали по существу оставаться не чем иным, как модифицированной феодальной рентой ("централизованной", или "концентрированной" феодальной рентой). Эта составная часть совокупной феодальной ренты, которую выплачивали трудящиеся, была подчас очень тяжела. На практике случалось, конечно, что она захватывала и необходимый крестьянский продукт, вела к полному разорению части крестьянских хозяйств. Народные восстания в средние века нередко были направлены в первую очередь против непосильных феодальных налогов, а в истории антифеодальных революций XVI-XVIII вв. требования и лозунги, направленные против налогового гнета, неизменно занимали самое видное место.

Среди доходов любого феодала немалую долю составляли те поборы и "права", которые он брал с населения не прямо как земельный собственник, а как государь данной территории. Таковы, например, пошлины и поборы за проезд по его территории, пошлины, собираемые на рынках и ярмарках, и т.д. Многие феодальные барщинные повинности, например строительство замков, укреплений, дорог, мостов, и многие поборы продуктами или деньгами мотивировались военно-оборонительными нуждами и тем самым выступали как непосредственные государственные службы населения, как налоги в широком смысле. Однако все это было по существу феодальной рентой.

Мы отмечали, что не только собственность феодала на землю юридически и политически оформлялась как его государственная власть над данной территорией; неполная собственность феодала на работников производства выступала как "подданство" последних. Рента как экономическая реализация этой неполной собственности на работников производства могла поэтому приобретать, например, характер доходов от судебных прав феодала по отношению к населению своих поместий. Следует подчеркнуть, что судебные штрафы составляли очень важную статью доходов феодалов почти на всех этапах развития феодализма. При всей кажущейся нерегулярности этих доходов они в массе представляли постоянную и существенную часть совокупной феодальной ренты. Сеньор и его служащие отлично знали достаток каждого "подданного" и умели придраться к какому-нибудь случаю, чтобы в виде судебного штрафа изъять "излишки" его имущества. Если недоставало предлогов, сеньор издавал новые законы и административные распоряжения, за нарушение которых привлекал "подданных" к суду.

Такова специфическая оболочка, в которой нередко выступает феодальная рента. Но эта оболочка не должна заслонить от нас экономическое существо феодальной ренты и феодальную собственность как подлинную экономическую основу любых модификаций и видоизменений феодальной ренты.

Остается добавить, что для конкретных экономических исследований подчас оказывается более легким делом обнаружить феодальную ренту, чем лежащую глубже нее феодальную собственность. Так, в странах средневекового Востока собственность господствующего класса на землю настолько сливается с господством над всей государственной территорией, что наблюдатель может видеть только ренту, совпадающую с налогом, и по этой экономической реализации умозаключить о наличии и характере земельной собственности. В ряде других конкретных экономических условий феодальную земельную собственность или собственность на работников производства можно, так сказать, нащупать только через факт наличия ренты и ее особенности.

Только наличие феодальной собственности на землю придает земельной ренте характер абсолютной ренты. Это очень важно подчеркнуть для понимания того положения Маркса и Ленина, что при капитализме абсолютная рента вообще не является экономической необходимостью, так как представляет собой лишь пережиток феодализма. Уничтожение средневековых монополий и средневековых отношений в земледелии означало бы в условиях капитализма, теоретически говоря, вполне осуществимую и, с точки зрения капиталистического развития, прогрессивную ликвидацию всякой абсолютной ренты при сохранении только дифференциальной земельной ренты[13].

Абсолютная рента является экономическим выражением монопольной собственности на землю класса землевладельцев. Как известно, теория земельной ренты при капитализме противопоставляет абсолютной ренте категорию дифференциальной ренты. Обнаруживается ли дифференциальная рента в экономике феодализма? На этот вопрос должен быть дан безусловно положительный ответ. При покупках, продажах, закладе земли на ее цене неизменно отражалось качество земельного участка. Но оно сказывалось и непосредственно на высоте феодальной ренты, разумеется, если дело идет о прогрессивном виде ренты. Так, например, земельная подать в России XVI в., называвшаяся "соха", взималась по сложному расчету, учитывавшему не только количество, но и качество земли.

2. Формы феодальной ренты

Всякий основной экономический закон, о какой бы общественной формации ни шла речь, есть в то же время закон, характеризующий развитие производства. Он не только качественно отличает один тип производственных отношений от другого, но определяет и ход исторического движения каждого данного способа производства.

Так, капитализму присущ всеобщий закон капиталистического накопления, неумолимо углубляющий экономическую поляризацию общества. При капитализме производство развивается циклически - через кризисы. Капиталистическое производство закономерно переходит от домашинного - к машинному; от свободной конкуренции - к монополистическому империализму.

Закон феодальной ренты также обязан удовлетворять этому методологическому требованию: должен вести к пониманию характера развития, движения феодального производства.

Постоянное, хотя бы и прерывистое возрастание, какое свойственно капиталистической прибыли, феодальной ренте не свойственно. Феодальному производству присуща крайняя рутинность техники, а в экономических отношениях феодализма традиция, как отмечает Маркс, играла преобладающую роль: если, скажем, повелось требовать два дня в неделю барщинного труда для земельного собственника, то уже эти два дня барщинного труда прочно установились, являлись постоянной величиной, законно урегулированной обычным или писаным правом. В истории феодального производства бывали длительные периоды, характеризующиеся не расширенным, а простым воспроизводством, долгим застоем. Словом, феодальной ренте отнюдь не свойственно было постоянное возрастание. Это связано опять-таки с вопросом о цели феодального производства: с господствующим принципом паразитического потребления феодалами "имеющегося в наличии".

Однако, как было сказано в предыдущей главе, производительные силы в феодальную эпоху все же никак не стояли на месте. Хотя медленно, с застоями, они все же развивались. Из данного выше определения цели феодального производства, как и из основного экономического закона феодализма в целом, следует, что это развитие производительных сил не могло идти по преимуществу на повышение дохода непосредственных производителей, а должно было идти по преимуществу на повышение дохода феодалов, на увеличение феодальной ренты.

Правда, надо помнить, что источником роста производительных сил в феодальном обществе была прежде всего инициативность, заинтересованность в результатах труда самих непосредственных производителей. Они, конечно, повышали производительность своего труда не для того, чтобы повысить доход феодала, а для того, чтобы улучшить свое собственное материальное положение. Но временные успехи, которых добивались непосредственные производители, феодалы как господствующий класс рано или поздно в сложной экономической борьбе все-таки отнимали у них, обращали рост производительных сил к своей экономической выгоде. Среди непосредственных производителей обычно лишь та или иная небольшая прослойка оказывалась в материальном выигрыше, основная же масса оставалась по-прежнему нищей и в лучшем случае в этой борьбе завоевывала некоторые уступки, например в отношении увеличения личной свободы, словом, добивалась лишь несколько более благоприятных позиций для дальнейшей борьбы, ничего не получая в руки непосредственно. Таково было неумолимое действие основного экономического закона феодализма.

Развитие феодальной ренты осуществлялось преимущественно путем последовательной смены одной формы ренты качественно другой формой, отвечающей более высокому уровню производительности труда непосредственных производителей и более высокому уровню эксплуатации. Самые ранние формы, по известному саркастическому выражению Маркса, ограничивали эксплуатацию крестьян емкостью желудка феодала; рост производства и эксплуатации отражался преимущественно в росте числа этих потребляющих желудков: в разрастании дружины или свиты феодала, количества его паразитической челяди, - однако этот рост был все же ограничен рядом условий. Напротив, высшая форма феодальной ренты - денежная, открывает простор для "неутолимой жажды прибавочного труда", ибо на деньги феодал может приобрести самые разнообразные товары для удовлетворения неограниченно разнообразных потребностей.

Таким образом, закон феодальной ренты является не статическим законом, а законом экономического развития феодальной формации. Эксплуатация ширится и углубляется при историческом переходе от одной формы феодальной ренты к другой. Впрочем, возрастание ренты могло происходить и в рамках господства той или иной одной формы, особенно на ступени развития в феодальном обществе товарно-денежных отношений.

Итак, открытие Маркса состояло не только в установлении новой научной категории - феодальной земельной ренты как категории, объясняющей весь феодальный экономический строй, но и в установлении последовательных, закономерно вытекающих друг из друга форм феодальной ренты.

Маркс различает три главные формы феодальной ренты: отработочную ренту, ренту продуктами и денежную ренту. Они могут быть обозначены так же как барщина, натуральный оброк и денежный оброк.

Что касается отработочной ренты, наиболее простой и первоначальной формы ренты, то присвоение землевладельцем неоплаченного чужого труда существует здесь еще в своем очевидном, обязательном виде, так как труд непосредственного производителя на самого себя здесь еще отделен в пространстве и времени от его труда на земельного собственника, и этот труд непосредственно выступает в грубой форме принудительного труда на другого[14]. Крестьянин производит при этой системе необходимый продукт в своем хозяйстве, на своем "наделе", а прибавочный продукт - в барском поместье, на барской запашке. Условием этой системы является лишь то, чтобы уровень производительности труда крестьянина, развития его рабочей силы, так же как и естественные свойства земли, давали ему возможность производить нечто сверх продукта, нужного для удовлетворения его собственных необходимых потребностей. Это единственное условие, указанное Марксом, объясняет, почему феодализм был возможен не только у тех народов, которые прошли через рабовладельческий строй, но и у тех народов, которые еще только выходили из первобытнообщинной формации.

Однако возможность еще не есть действительность. Эту возможность превращает в действительность, показывает Маркс, во-первых, отношение земельной собственности (монополия феодалов на землю) и, во-вторых, крепостническое принуждение. Благодаря этому и возникает отработочная рента - первая форма феодальной ренты, т.е. прибавочного труда, принудительно выполняемого для собственника земли.

Исторические памятники раннего средневековья на Западе, как и ранней поры феодализма в России, содержат неисчерпаемый материал для изучения конкретных проявлений отработочной ренты. Важно подчеркнуть, что сюда должны быть отнесены не только работы на господском поле и луге, не только работы по строительству замков, укреплений, дорог, но и не отделившиеся еще вполне от сельского хозяйства ремесленные работы, производившиеся теми же крестьянами (или частью из них) на господском дворе.

Вторая форма феодальной ренты - рента продуктами (натуральный оброк) - представляет существенное изменение первой, хотя экономическое существо остается тем же самым. Она соответствует более поздней стадии развития феодального общества; в Западной Европе мы наблюдаем ее на монастырских землях и землях крупных светских феодалов как характерное явление в X-XI вв. Она отличается от предыдущей формы тем, что прибавочный труд выполняется уже не в его натуральном виде, как особый труд на господина, а вместе с необходимым трудом в хозяйстве непосредственного производителя. Последний выполняет его под собственной ответственностью и располагая своим временем, а не под прямым надзором и плетью земельного собственника или его представителя. Следовательно, рента продуктами предполагает более высокий культурный и производственный уровень непосредственного производителя, более высокий уровень развития труда. При ренте продуктами крестьянин производит и необходимый и прибавочный продукт в своем хозяйстве, на своем "наделе", он уже не трудится на барской запашке, а должен отдавать помещику часть продукции своего хозяйства. По словам Маркса, "при этом отношении непосредственный производитель, применяя свой труд, более или менее располагает всем своим рабочим временем, хотя часть этого рабочего времени, первоначально почти вся избыточная часть его, по-прежнему даром принадлежит земельному собственнику, с той только разницей, что последний уже получает его непосредственно не в его собственной натуральной форме, а в натуральной форме того продукта, в котором это время реализуется"[15].

Рента продуктами может рассматриваться как переходная, промежуточная форма между отработочной и денежной рентой. Одни черты общи у нее с денежной рентой в отличие от отработочной, другие, напротив, общи у нее с отработочной рентой в отличие от денежной.

Так, общим с денежной рентой у нее является то, что прибавочный продукт производится в хозяйстве крестьянина вместе, в нерасчлененном единстве, в общей валовой продукции с необходимым продуктом и только затем отделяется и присваивается феодалом-землевладельцем; труд производителя на самого себя и его труд на земельного собственника здесь уже не отделяются осязательно во времени и пространстве. Как мы видели, феодальное хозяйство состоит как бы из двух половин - хозяйства крестьян и хозяйства феодалов, иначе говоря, из обработки крестьянских наделов и барской земли (барской запашки). В разных исторических условиях центр тяжести производства феодальной ренты переносится то на одну половину, то на другую: при отработочной ренте - на барское хозяйство, при ренте продуктами и денежной ренте - на крестьянское хозяйство. В первом случае феодал присваивает себе непосредственно прибавочный труд, во втором и третьем - прибавочный продукт. В связи с этим следует отметить, что именно рента продуктами окончательно подготавливает экономическое обособление ремесла от сельского хозяйства при феодализме. Уже не только отдельные крестьяне специализируются на том или ином ремесле для нужд господского двора, как при отработочной ренте, но и целые крестьянские хозяйства могут приобретать специализированный уклон, внося ренту по преимуществу тем или иным особым продуктом (изделиями).

Другая черта, напротив, объединяет ренту продуктами с отработочной и отличает ее от денежной: это натуральный характер ренты. При ренте продуктами прибавочный продукт присваивается феодалом-землевладельцем в натуральном виде, т.е. в виде зерна, мяса, птицы, полотна и т.п., а не в виде выручки крестьянина от продажи этих продуктов. Обе ранние формы феодальной ренты, первая и вторая, носят натуральный характер, тогда как третья носит денежный характер.

Необходимо подчеркнуть, что речь идет о натуральном характере именно ренты, а не хозяйства непосредственных производителей. В самом деле, и в период господства денежной ренты условия хозяйствования в подавляющей части возмещаются и воспроизводятся прямо из валовой продукции крестьянского хозяйства без содействия рынка. В деньги превращается не весь крестьянский продукт, а лишь та его часть, которая составляет ренту (и в некоторой мере излишки над необходимейшими потребностями). Несомненно и то, что частицы, элементы денежной ренты можно наблюдать и в раннем средневековье в виде небольших второстепенных денежных платежей. Но они не играли сколько-нибудь существенной экономической роли. Во всяком случае период господства денежной ренты знаменует совершенно новый этап в истории феодального общества, противостоящий времени господства первых двух натуральных форм ренты.

Денежная рента не могла стать господствующей до тех пор, пока в феодальном обществе не началось широкое развитие городов - покупателей сельскохозяйственных продуктов. Исследователем аграрной истории средневековой Франции А. В. Конокотиным убедительно показано, что, хотя развитие городов во Франции началось в X-XI вв., однако еще и в XII-ХIII вв. в сумме крестьянских повинностей преобладала рента продуктами, и только в XIV в. денежная рента прочно завоевывает первое, господствующее место[16]. Но нарастание удельного веса денежной ренты шло именно с X-XI вв., вместе с ростом средневековых городов.

Сначала спорадическое, затем принимающее все более всеобщий характер превращение ренты продуктами в денежную ренту предполагает, говорит Маркс, уже более значительное развитие торговли, городской промышленности, вообще товарного производства, а с ним и денежного обращения. Оно предполагает далее рыночную цену продуктов и то, что они продаются более или менее близко к своей стоимости, чего может и не быть при прежних формах[17].

Под денежной рентой, как показал Маркс, мы понимаем земельную ренту, возникшую путем простого изменения ("метаморфоза") формы ренты продуктами, так же как и последняя была в свою очередь лишь превращенной отработочной рентой. Основа, или, по выражению Маркса, база денежной ренты совершенно та же, что и ренты продуктами. Разница состоит лишь в том, что "вместо продукта непосредственному производителю приходится здесь уплачивать своему земельному собственнику (будет ли то государство или частное лицо) цену продукта"[18]. Следовательно, крестьянину недостаточно только произвести в своем хозяйстве избыток продукта над тем количеством, которое нужно для покрытия необходимых потребностей и для воспроизводства хозяйства. Он должен еще отвезти в город этот избыток, продать его, превратить его в денежную форму. Иными словами, часть его продукта должна быть произведена как товар, именно та часть, которая составляет прибавочный продукт.

Сама денежная рента в экономическом смысле представляет лишь изменение формы ("метаморфоз") ренты продуктами и не выражает каких-либо абсолютно новых производственных отношений. Как и при ренте продуктами, "непосредственный производитель по-прежнему является наследственным или вообще традиционным владельцем земли, который должен отдавать господину как собственнику этого существеннейшего условия его производства избыточный принудительный труд, т.е. неоплаченный, выполняемый без эквивалента труд в форме прибавочного продукта, превращенного в деньги"[19].

Однако при всем сходстве с рентой продуктами денежная рента знаменует серьезное изменение феодальной экономики, а вместе с тем и всего феодального общества. Маркс отмечает, например, что господство денежной ренты сопровождается: 1) значительным укреплением личной собственности крестьянина на орудия и другие условия труда, отличные от земли; 2) превращением прежнего традиционного обычноправового отношения между зависимым крестьянином и земельным собственником в договорное отношение, определяемое законом, в чисто оброчное денежное отношение; 3) появлением неимущих поденщиков, нанимающихся за деньги к лучше обеспеченным крестьянам; 4) появлением цены земли (капитализированной ренты) и купли-продажи земли. Все эти и подобные им изменения мало-помалу создают условия для возможности возникновения и качественно новых производственных отношений в деревне - капиталистических отношений. Однако Маркс подчеркивает, что отнюдь не саморазвитие денежной ренты приводит к этому результату: формирование капиталистов в деревне, говорит он, "зависит от общего развития капиталистического производства вне пределов сельского хозяйства..."[20] Это положение чрезвычайно важно. Оно подчеркивает, что товарно-денежная форма феодальных производственных отношений отнюдь не перерастает автоматически в капиталистические производственные отношения.

Углубленную разработку этого аспекта теории феодально-денежной ренты мы находим у советского историка М. А. Барга[21], который убедительно показал, что денежная рента знаменует на определенном этапе не упадок или разложение, а прогресс феодального способа эксплуатации, открывая для него новый простор, новые возможности роста и развития, что эта форма ренты не только совместима с дальнейшим восходящим развитием феодальной формации, но на известный исторический срок делает возможной новую, более высокую фазу его развития. Именно по мере исчезновения в Западной Европе домениального хозяйства, т.е. в XIV-XV вв., складывается наиболее "чистая" или "классическая" организация феодального производства, связанная с расцветом мелкокрестьянского хозяйства и господством денежной ренты. По справедливым словам М. А. Барга, "прогресс феодального способа производства при денежной форме ренты заключается прежде всего в том, что с ней связано громадное расширение возможностей феодальной эксплуатации; рамки феодальной ренты раздвигаются настолько, что рента, получавшаяся непосредственно сеньором, представляется теперь лишь частью, постепенно оттесняемой на задний план другими ее составными частями (например, фискальным ограблением)".

Столь же справедливо и теоретически четко аргументировано М. А. Баргом заключение, что, по Марксу, разложение феодальной ренты начинается отнюдь не с появлением или преобладанием денежной формы этой ренты, а лишь с возникновением капиталистического уклада в производстве. До этого денежная рента играла для феодальных производственных отношений не разрушительную, а, напротив, созидательную роль.

Действительно, только так и можно понимать данный Марксом анализ денежной формы феодальной ренты.

В характеристике Марксом денежной ренты можно различить две стороны. С одной стороны, он говорит о "чистой форме" денежной ренты[22], о денежной ренте, "поскольку она является в чистом виде, т.е. как просто превращенная форма ренты продуктами..."[23] В этом качестве денежная рента еще полностью отвечает феодальным производственным отношениям и не содержит в себе чего-либо отрицающего феодализм. С другой стороны, она подготовляет благоприятные условия для проникновения в сельское хозяйство капиталистических отношений, если капитализм вообще зародился в данном обществе, первоначально в промышленности. В этих исторических условиях денежная рента выступает как форма разложения феодализма.

Итак, данный Марксом анализ логической и исторической преемственности трех форм феодальной ренты говорит о развитии, о восходящем движении, о возрастании феодальной ренты[24]. Иначе и не может быть, ибо смена форм феодальной ренты отражает развитие производительных сил феодального общества, рост производительности крестьянского и ремесленного труда, а в условиях антагонистического общества этот рост производительности труда никак не мог пойти целиком или преимущественно на пользу самим трудящимся. Смена форм феодальной ренты отражает усиление эксплуатации и углубление классового антагонизма.

Оба антагонистических класса феодального общества были каждый по-своему заинтересованы в постепенном переходе от одной формы ренты к другой, но интересы их были при этом противоположны.

Маркс особо подчеркнул заинтересованность непосредственных производителей. Крестьянину каждая более высокая форма открывала возможность уделить больше времени своему хозяйству, открывала больший простор для его хозяйственной инициативы, делала его более заинтересованным в результатах своего труда.

Уже при отработочной ренте некоторая возможность такого рода открывалась: здесь от относительных размеров барщинного труда зависело, "в какой мере у непосредственного производителя окажется возможность улучшать свое положение, обогащаться, производить известный избыток сверх необходимых средств существования"[25]. Допустим, он обязан был два дня в неделю работать на барщине; это величина постоянная, но производительность остальных дней в неделю, которыми может располагать сам непосредственный производитель, есть величина переменная, которая необходимо развивается в процессе его опыта. Характерно, что в числе стимулов, поощряющих крестьянина к усиленному напряжению рабочей силы в земледелии и домашней деревенской промышленности, уже на этой ступени, когда рента носит еще натуральный характер, Маркс указывает "расширение рынка для его продукта"[26]. Избыток своего продукта, ускользающий от феодала, крестьянин стремится превратить в товар, чтобы на вырученные деньги удовлетворить какие-либо новые потребности.

Тем более при ренте продуктами прибавочный труд, достающийся феодалу, может и не исчерпывать всего избыточного труда крестьянской семьи. "Напротив, - говорит Маркс, - производителю дается здесь, по сравнению с отработочной рентой, больший простор для того чтобы найти время для избыточного труда, продукт которого принадлежит ему самому совершенно так же, как продукт его труда, удовлетворяющий его необходимейшие потребности"[27]. Следовательно, при ренте продуктами крестьянин стремится повысить производительность своего труда, хотя и немногие из крестьян практически выигрывают от этого.

Наконец, при денежной ренте еще более возрастает возможность извлечения крестьянином из своего хозяйства избытка дохода сверх всех феодальных платежей, и он в самом деле ищет всяческих средств к этому, вплоть до эксплуатации своих более бедных соседей в качестве батраков.

Таким образом, при переходе от одной формы ренты к другой феодальные производственные отношения не только соответствовали характеру производительных сил, но и служили силой, определявшей развитие производительных сил: смена форм феодальной ренты, отражавшая состояние производительных сил, в свою очередь побуждала непосредственных производителей повышать производительность и интенсивность своего труда. Но господствующий феодальный класс обращал основную долю этих усилий в свою пользу. Феодалы тоже были заинтересованы в переходе от одной формы феодальной ренты к следующей, так как это открывало возможность увеличить объем получаемой ренты. Если при натуральных формах ренты феодал в общем брал крестьянского продукта не больше, чем потреблял в натуре сам со своей дворней и дружиной, то при денежной ренте, покупая товары на рынке, он все более и более расширял свои потребности. Переход от одной формы ренты к другой, будучи выражением роста производительных сил, совершался в процессе столкновения и борьбы этих противоположных стремлений крестьян и феодалов и неумолимо все более углублял противоположность их интересов. Если, с одной стороны, личная несвобода крестьянина ослабевала, то, с другой, - возрастала его экономическая зависимость от земельного собственника, возрастали налоги, задолженность, рыночные и судебные пошлины и т.д.

Следует подчеркнуть, что в чистом виде три формы феодальной ренты существуют лишь в экономической теории. В исторической действительности разные формы наблюдаются одновременно и совместно, только какая-либо одна из форм всегда оказывается господствующей, ведущей. Маркс неустанно подчеркивает это в 47-й главе III тома "Капитала". Так, например, в разделе о ренте продуктами он пишет, что в какой бы мере рента продуктами ни представляла господствующую и наиболее развитую форму земельной ренты, она все же постоянно в большей или меньшей мере сопровождается остатками предыдущей формы, т.е. ренты, которая должна доставляться непосредственно в виде труда, следовательно, барщинным трудом. И в свою очередь "обломки" ренты продуктами встречаются позже, при господстве денежной ренты[28]. Одним из конкретно-исторических примеров, на который ссылается Маркс, служит слияние денежной ренты с остатками ее прежних форм во Франции перед революцией XVIII в.[29] Однако, оговаривается Маркс, "мы не можем разбирать бесконечные различные комбинации, в которых различные формы ренты могут сочетаться, фальсифицироваться и сливаться"[30]. Действительно, это выходит за рамки экономической теории.

Тем не менее об одной такой комбинации здесь необходимо сказать несколько слов. Хотя она и не рассмотрена в 47-й главе III тома "Капитала", Маркс в других главах уделяет ей немало внимания, так же как и Энгельс в своих работах. Дело идет о барщинно-крепостнической системе, которая развилась в поздние столетия феодальной эпохи в некоторых странах Восточной Европы: в России, Пруссии, Польше и т.д. Суть ее кратко охарактеризована В. И. Лениным в уже цитированном нами определении барщинно-крепостнической системы. На первый взгляд это просто регресс, возврат к господству первой формы ренты - к отработочной ренте (барщина). Однако в действительности это особая смешанная форма: с одной стороны, здесь налицо признаки первой формы (прибавочный продукт производится в хозяйстве феодала, применяется жесточайшее принуждение), с другой, - признаки третьей формы, так как продукт производится не для потребления в натуре, а для продажи, для рынка, но только связь с рынком осуществляется, не крестьянским хозяйством, а хозяйством феодала. Рынок крупный помещик-крепостник находил либо внутри страны, сбывая продукт крестьянского труда в городах, либо вне ее, сбывая этот продукт в те страны, где собственного производства сельскохозяйственных продуктов было недостаточно. Так или иначе, но эта форма ренты необходимо подразумевает уже совершившееся и далеко зашедшее отделение города от деревни - будь то внутри страны или в виде обособления промышленно развитых стран от преимущественно аграрных на международном рынке.

Конкретной иллюстрацией этой комбинированной формы может служить пример, который разобран Марксом в главе 8-й I тома "Капитала" ("Рабочий день"): пример валашского и молдавского барщинно-крепостнического хозяйства. С одной стороны, Маркс подчеркивает здесь те черты, которые свойственны первой форме феодальной ренты: "Необходимый труд, который выполняет, напр., валашский крестьянин для поддержания собственного существования, пространственно отделен от его прибавочного труда на боярина. Первый труд он выполняет на своем собственном поле, второй - в господском поместье. Обе части рабочего времени существуют поэтому самостоятельно, одна рядом с другой. В форме барщинного труда прибавочный труд точно отделен от необходимого труда"[31]. Маркс подчеркивает также, что здесь, как и обычно при отработочной ренте, из барщины возникало крепостное состояние[32]. Но, с другой стороны, Маркс, характеризуя валашский и молдавский аграрный строй XVIII-XIX вв., отмечает такие признаки, которые отнюдь не свойственны самой ранней форме феодальной ренты, а, напротив, свойственны самой поздней форме. При ранней форме, при натуральной отработочной ренте, "прибавочный труд ограничивается более или менее узким кругом потребностей... из самого характера соответственного производства не вытекает безграничной потребности в прибавочном труде"[33], напротив, в Валахии и Молдавии эксплуатация характеризуется "неутолимой жаждой прибавочного труда". Анализируя валашский "Органический регламент" 1831 г., Маркс устанавливает, что он был "положительным выражением неутолимой жажды прибавочного труда, которая узаконивается каждым параграфом"[34]. Маркс показывает необычайно высокую норму эксплуатации, царившую в Валахии и Молдавии, почти приближавшуюся к норме эксплуатации на капиталистической фабрике: "узаконенное" отношение барщинного труда к необходимому здесь составляло 66,6%, фактически же оно было еще значительно выше. Один "упоенный победой боярин" восклицал, что на деле барщина составляет 365 дней в году! Из всего этого видно, что комбинированная форма ренты, подобная валашской, отвечает не ранней, а поздней ступени развития производительности труда и нормы эксплуатации в феодальном обществе. По аналогии с валашско-молдавским примером, рассмотренным Марксом, возможен такой же анализ барщинно-крепостнической системы и в других странах Восточной Европы[35].

Впрочем, другие варианты той же комбинированной формы ренты могут наблюдаться и на более ранних ступенях феодальной истории, в менее развитых странах. Так, в Индии XV-XVIII вв. в некоторых областях храмы и другие крупные землевладельцы вели настоящее товарное крепостническое хозяйство путем эксплуатации трудящихся из касты "неприкасаемых", имевших собственные хижины, но получавших пропитание от господина за свой тяжелый труд в условиях полурабской зависимости.

Таковы главные формы феодальной земельной ренты и их историческое движение.

Мы видели, что отработочная и продуктовая формы объединены общей чертой - натуральным характером повинностей, а денежная и рассмотренная выше комбинированная формы объединены противоположной общей чертой - превращением прибавочного продукта в деньги, т.е. продажей его на рынке. Другая общая черта объединяет отработочную ренту и комбинированную, а именно производство прибавочного продукта в хозяйстве феодала, тогда как продуктовая и денежная формы объединены противоположной чертой - производством прибавочного продукта в хозяйстве крестьянина. Мы видели, наконец, что политическая экономия вправе рассматривать отработочную и денежную формы как два наиболее далеких, полярных типа, в наиболее чистом виде выражающих логически и исторически исходный и заключительный пункты феодального развития; напротив, продуктовая и комбинированная формы являются переходными и смешанными.

Следует рассмотреть еще классификацию феодальной ренты на три вида: эпизодическую, фиксированную и прогрессивную.

Эпизодическая рента в общем не типична для феодализма, она наблюдается преимущественно в раннее средневековье в виде "даров", "подношений", дани. Дань как экономическая категория представляет большие трудности для анализа. Когда она является регулярной, она подчас может быть сближена с налогом, с рентой в продуктовой или денежной форме. Но, пожалуй, та или иная степень нерегулярности, необеспеченности или эпизодичности входит в самое определение дани. Все дело в том, что генезис дани уходит в глубь общинно-родовых и общинно-племенных отношений. Дань, какой мы застаем ее в древней и средневековой истории, в сущности представляет собой утилизацию рабовладельцами и феодалами, рабовладельческим и феодальным государством этих глубоко архаичных видов экономической связи и зависимости. В феодальном обществе дань может служить выражением как эпизодического, так и фиксированного вида ренты.

Фиксированная рента - это подушное (поголовное) обложение, побор с хозяйства или с главы хозяйства, с зависимой территории или главы территории. Словом, размер фиксированной ренты не стоит в прямой зависимости от производительности труда или доходности хозяйства того, кто ее платит. Это делает ее выгодной для последнего в условиях повышения производительности и доходности, но и гибельной в условиях неблагоприятной конъюнктуры, природных бедствий, сокращения числа рабочих рук, падежа скота.

Прогрессивная рента, которую можно также назвать относительной, пропорциональной или функциональной, является фиксированной долей урожая или дохода. Она наблюдается при продуктовой и денежной ренте в виде "двадцатины", "десятины", "пятины", "половничества", издольщины. В сущности и всякая рента, зависящая от размера надела-держания, следовательно, от размера хозяйства, есть тоже прогрессивная рента. Она налицо и при отработочной ренте, на любой ступени феодализма. Прогрессивная рента в разные периоды выгодна то одной, то противоположной стороне, она, как наиболее гибкая, отвечает росту производительных сил в развивающемся феодальном обществе, но она же в наибольшей степени сталкивается с присущим ему традиционализмом, с силой обычая. В условиях зарождения капитализма именно издольщина является тем видом рентных отношений, которые более всего пригодны для наполнения старой феодальной формы новым капиталистическим содержанием.

Отработочная форма ренты таит в себе необходимость собственного отрицания: отделение в пространстве и во времени необходимого труда от прибавочного (барщинного) приводит к возникновению разницы в производительности труда крестьянина, так как он повышает производительность труда в своем личном хозяйстве. Неминуемо получаются два различных уровня производительности труда. Интерес феодала требует такой перестройки ренты, чтобы она отвечала уровню производительности труда, царящему в крестьянском личном хозяйстве, т.е. перехода к продуктовой ренте. Тогда возникает борьба: интерес крестьянина требует, чтобы рента была фиксирована, а интерес помещика, - чтобы она была прогрессивна. Однако прогрессивность ренты, пока она взимается натуральными продуктами, не очень-то легко осуществить. На первый взгляд несложно забрать на жнивье "десятый сноп", в хлеву - пятого поросенка и т.п. Но крестьянин начинает варьировать сельскохозяйственную продукцию, разводит не предусмотренные феодальным договором виды растений и скота, специализируется на изготовлении утвари и изделий. Теснимый сеньором, он находит способ получать доход и прямо в денежной форме - он сам нанимается на работу за харчи или за деньги, и как с неимущего с него нечего брать в форме продуктовой ренты. Так уклоняется от феодальной ренты обширный слой "журналье" во французской деревне, "коттеров" в английской, а землевладелец повышает обложение тех, к кому они нанимаются, т.е. более крупных крестьянских хозяйств и, естественно, должен переходить при этом к денежной ренте.

И с новой силой разгорается борьба - быть ей фиксированной или прогрессивной. Напомним, каким колоссальным выигрышем для крестьян была фиксированность денежной ренты в условиях "революции цен" XVI в., когда реальная стоимость уплачиваемой из года в год ренты стремительно падала.

При позднем возрождении отработочной ренты, иначе говоря, в условиях господства комбинированной формы ренты, при барщинно-крепостническом хозяйстве, снова появляется раздвоение уровня производительности труда. Правда, тут уже лишь части крестьян - "гроссбауерам", "кулакам" удается создать экономически сильные хозяйства. Зато возможность для крестьянина работать гораздо более интенсивно "на себя", чем в барском хозяйстве, выражается в сопутствующем этой системе отходничестве или отхожем промысле, т.е. в сочетании барщинной системы с оброчной. Оброк тут - это снова фиксированный вид ренты. Насколько он подчас был выгоден, можно судить по тому, что именно из этих отхожих оброчников в России выросло немалое число мелких промышленников, дельцов, а то и крупных капиталистов.

3. Феодальная рента и особенности воспроизводства при феодализме

Весь продукт общественного производства в феодальном обществе делится на необходимый и прибавочный.

Понятие "необходимый продукт" является не физиологическим, а общественно-историческим. Прожиточный минимум производителя не следует рассматривать как некую естественную и потому более или менее неизменную величину. Уровень минимальных потребностей народных трудящихся масс менялся в истории. Например, на ранних ступенях феодализма крестьянин обходился без продуктов городской промышленности, позже некоторые из них становятся совершенно необходимым элементом его быта. Маркс разъяснял, что размер необходимых потребностей и способы их удовлетворения зависят как от климатических и прочих природных особенностей той или иной страны, так и больше всего от культурного уровня страны, представляя собой продукт истории, между прочим в значительной степени - того, при каких условиях, с какими жизненными притязаниями и привычками формировался эксплуатируемый класс[36]. Необходимый продукт - категория, отражающая достигнутый к данному моменту уровень потребления основной массы того или иного трудящегося класса. Но этот уровень достигался не мирно, в результате роста общей материальной культуры, а в борьбе, он отражал соотношение классовых сил. Конечно, господствовавшему классу всегда удавалось удерживать средний объем необходимого продукта на крайне низком, близком к голодному, уровне. Даже если в тот или иной период он временно повышался, господствовавшему классу в дальнейшем удавалось снова отбросить назад народные массы. Но во всяком случае необходимый труд в антагонистическом обществе - не абсолютная величина, а соотносящаяся с прибавочным трудом: весь труд (и продукт труда) без остатка делится на часть, которую господствовавшему классу удавалось экспроприировать, и часть, которая оставалась непосредственным производителям. Таким образом, сама категория "необходимый труд" во всяком классовом антагонистическом обществе уже выражает отношения классов.

Необходимый продукт может быть охарактеризован также как та часть произведенного валового продукта, которую эксплуататор принужден или вернуть работнику производства или же непосредственно ему оставить. При рабстве и при капитализме эксплуататор сначала присваивает весь продукт, а затем возвращает необходимый продукт: рабу - в виде его средств существования, наемному рабочему - в виде его заработной платы. При феодализме эксплуататор не присваивает вовсе и соответственно не возвращает работнику производства его необходимый продукт, который просто остается в руках работника. Но это различие ничуть не меняет по существу природы необходимого продукта. Проходит ли он особую стадию распределения в натуральной или товарной форме (как при рабстве и капитализме) или же его распределение автоматически следует из распределения главного средства производства - земли (как при феодализме), - необходимый продукт противостоит прибавочному продукту как той части совокупного продукта, которая безвозмездно и безвозвратно экспроприирована у работника производства.

Отношение объема прибавочного труда к объему необходимого труда называется нормой эксплуатации. Обе величины в этом соотношении подвижны, изменчивы. Но во всяком антагонистическом обществе рост производительных сил в основном ведет к росту первой величины и тем самым - к росту нормы эксплуатации.

Понятие необходимого труда также и качественно различно при разных типах производственных отношений. Это связано с тем, что в разных антагонистических формациях по-разному стоит вопрос о воспроизводстве.

В капиталистическом обществе расширенное воспроизводство, как уже отмечалось выше, осуществляется из прибыли капиталистов, т.е. из прибавочной стоимости, из прибавочного продукта. Последний потребляется частью непроизводительно (личное потребление капиталистов), частью производительно (вложение капитала в производство). И в рабовладельческом обществе часть прибавочного продукта рабовладельцы должны тратить на воспроизводство: по меньшей мере они должны доставить в хозяйство такой важнейший его элемент, как рабы, - купить рабов на рынке или финансировать военные экспедиции за рабами; они должны доставить и другие израсходованные элементы хозяйства. Следовательно, рабовладельцы не могут обращать весь прибавочный продукт на личное потребление свое и своей клиентелы. При феодализме, напротив, характер основных производственных отношений не требует обязательно, чтобы помещик-землевладелец часть прибавочного продукта тратил на воспроизводство (хотя при некоторых типах феодального хозяйства это в незначительной мере имеет место). Прибавочный продукт, т.е. рента, при феодализме, как норма, потребляется непроизводительно феодалом-землевладельцем, его дворней, дружиной, свитой.

Следовательно, особенностью феодализма было то, что здесь расходы на воспроизводство шли в основном не из прибавочного, значит - из необходимого продукта.

При рабстве в его чистой, зрелой форме в состав необходимого продукта раба входит только продукт, необходимый для восстановления рабочей силы самого раба, затрат его организма.

При капитализме в состав необходимого продукта наемного рабочего, кроме расходов на восстановление его собственной рабочей силы, входит еще один элемент: расходы на содержание его детей, его семьи, иначе говоря, на воспроизводство самого рабочего класса; ведь класс рабов воспроизводился путем нового и нового получения рабов извне (захват пленных, покупка и т.д.), при капитализме же класс непосредственных производителей должен воспроизводиться на месте.

Особенность феодального производства состоит в том, что в состав необходимого труда крестьянина, кроме указанных выше двух элементов, входящих в состав необходимого труда рабочего, - 1) воспроизводства рабочей силы самого работника и 2) воспроизводства его семьи и тем самым класса, - входит еще третий элемент: воспроизводство его личного хозяйства. Иными словами, крестьянин должен производить и те хозяйственные работы, которые сделают возможным в будущем году продолжение его хозяйства (создание запаса семенного зерна, ремонт орудий, замена пришедших в негодность новыми и т.п.). Все это также входит здесь в состав необходимого труда.

Рассматривая этот вопрос, Маркс различал в нем две стороны. С одной - естественным условием всякого длительного производства в любую историческую эпоху является то, что оно одновременно есть и воспроизводство, следовательно, воспроизводство и условий своего собственного функционирования. В этом смысле нет ничего специфически феодального в том, "что продукта барщинника должно быть здесь достаточно для того, чтобы кроме средств его существования возместить и условия его труда"[37]. С другой стороны, это положение, рассматриваемое под углом зрения отношений собственности, специфично лишь для феодально-крепостнических форм производства, при которых непосредственный производитель владеет своими собственными средствами производства, вещественными условиями труда, необходимыми для осуществления его труда и для производства средств его существования; только избыток над этим "необходимейшим" трудом выступает как "неоплаченный прибавочный труд" на земельного собственника[38].

Существенно другое понимание Маркса в данном вопросе и закономерностей феодального воспроизводства было предложено советским экономистом Г. Козловым[39]. Во-первых, Г. Козлов предложил деление всего труда крестьянина не на две части, необходимый и прибавочный, а на три: 1) труд, возмещающий затраты прошлого труда, т.е. осуществляющий простое воспроизводство; 2) необходимый труд; 3) прибавочный труд. Но ведь деление в экономическом учении Маркса труда рабочего на прошлый и новый лежит в совсем другой плоскости, чем деление труда на необходимый и прибавочный. Прошлый труд, по Марксу, лишь переносится в процесс производства с использованных продуктов и средств труда на вновь созданные, и это не создает никакой стоимости, тогда как новый труд - это труд, создающий одновременно стоимость, которая и делится на необходимую и прибавочную часть. Но все это относится только к стоимостным отношениям. Г. Козлов переносит их в хозяйство крепостного крестьянина, где их нет в действительности, и поэтому в своем рассуждении отождествляет "труд" с "затратами". Во-вторых, автор выдвигает тезис, что расширенное воспроизводство во всех формациях осуществляется из прибавочного труда. Это положение весьма дискуссионно, ибо многие советские экономисты принимают как руководящую формулировку Маркса, что в социалистическом обществе расходы на воспроизводство являются столь же необходимыми, как и на потребление, и, следовательно, весь общественный труд является необходимым трудом. В таком случае применение категории прибавочного труда ограничено лишь классово антагонистическими способами производства.

Таким образом, концепция Г. Козлова представляется неправомерным распространением категорий политической экономии капитализма на экономику иных формаций.

Из политической экономики капитализма мы знаем, что наемный рабочий не затрачивает ни атома рабочего дня на воспроизводство затраченных им в процессе труда средств производства. Речь тут идет о стоимости: стоимость затраченных средств производства переносится на стоимость изготовляемого товара не в какое-либо особое рабочее время, а в самом процессе изготовления товара, т.е. в процессе создания новой стоимости. Это не значит, конечно, что в капиталистическом обществе не затрачивается рабочего времени на изготовление израсходованных средств труда; одно предприятие изготовляет средства труда для другого предприятия; капиталист для продолжения производства покупает на рынке те средства труда, которые израсходованы на его предприятии. Его издержки возвращаются к нему в цене проданной продукции. Крестьянин же при феодализме почти не покупает средств производства на рынке, что делает суть вопроса особенно наглядной. Он их должен создать, должен затратить на их создание определенное количество труда. На воссоздание затраченных элементов своего хозяйства, скажем на изготовление новой сохи, крестьянин затрачивал известное рабочее время. Необходимое это время или прибавочное? При отработочной ренте необходимый и прибавочный труд ощутимо отделены друг от друга в пространстве и времени. Совершенно очевидно, что труд, потраченный в своем хозяйстве на изготовление сохи, относится здесь не к прибавочному, а к необходимому ("необходимейшему", по выражению Маркса) труду. Но ясно, что между положением при отработочной ренте и положением при продуктовой и денежной ренте в этом отношении нет принципиальной разницы.

Если в состав необходимого труда входит расход времени на простое воспроизводство крестьянского хозяйства, то, следовательно, в состав необходимого труда входили и расходы на расширенное воспроизводство в те исторические периоды, когда в среднем масса крестьянских хозяйств переживала некоторый подъем, когда, скажем, незначительное расширение запашки или увеличение поголовья скота представляли собой более или менее типичное, массовое явление. История феодального общества знает лишь незначительные шаги вперед в этом направлении, если говорить о сколько-нибудь широком круге крестьянских хозяйств. По существу в таком временном улучшении условий хозяйствования лишь то отличие от наблюдавшегося подчас улучшения и личного потребления, что последнее, как правило, не закреплялось, тогда как с расширившегося хозяйства помещики, сборщики налогов, попы, ростовщики начинали вскоре вымогать добавочные платежи, и крестьянину теперь уже волей-неволей приходилось поддерживать хозяйство в этом расширенном, более продуктивном масштабе.

На первый взгляд может показаться, что отнесение основной части труда по воспроизводству (простому и расширенному) к необходимому труду феодальнозависимого крестьянина ведет к выводу, будто норма эксплуатации при феодализме была в принципе ниже, чем при рабстве или при капитализме, где объем необходимого труда меньше, ибо не включает расходов по воспроизводству. Но такое умозаключение было бы ошибочно: ведь оставляя в руках крестьянина долю продукта, необходимую для воспроизводства, феодал вознагражден тем, что ему ничего не надо вкладывать из прибавочного продукта (ренты) ни для простого, ни для расширенного воспроизводства.

Одно из важных отличий категории "необходимый труд" (и "необходимый продукт") при феодальном строе состоит также в том, что уровень необходимого труда здесь в силу объективных условий менее нивелирован, чем при капитализме или при рабстве. При капитализме конкуренция на рынке рабочих рук, с одной стороны, стачечная борьба рабочего класса, - с другой, нивелируют уровень прожиточного минимума подавляющей массы занятых рабочих. При рабстве отпуск продуктов и одежды на каждого раба был примерно одинаков, по крайней мере в крупных рабовладельческих хозяйствах, вследствие как нивелирующего действия цен на рынке рабов, так и предельной примитивности этого снабжения. Система же мелких крестьянских хозяйств, существовавшая при феодализме, не содействовала постоянному автоматическому нивелированию уровня быта непосредственных производителей, напротив, содействовала образованию значительной пестроты. Правда, и сила обычая, и авторитет общины навязывали крестьянину некий традиционный образ жизни и хозяйствования. Но эти путы можно было порвать, если крестьянин переходил в иную юридическую категорию зависимых людей или держателей, а категорий этих феодальное право подчас создавало бесчисленное множество. Феодальное крестьянство всегда было очень неоднородным по своему положению. Эта неоднородность не имеет экономически ничего общего с капиталистической классовой дифференциацией крестьянства - до возникновения капитализма и его глубокого проникновения в деревню крестьянство оставалось единым классом: при всей пестроте это был класс феодально-эксплуатируемого крестьянства. Правда, неравное положение разных групп феодального крестьянства благоприятствовало "раскрестьяниванию" деревенской верхушки, но превращению ее не в кулаков, т.е. мельчайших эксплуататоров капиталистического типа, а в мельчайших эксплуататоров феодального типа (министериалы, фогты, мелкие вотчинники). Такие группы, конечно, находятся уже за рамками феодальнозависимого крестьянства, хотя обычно и сохраняют отдельные общие с ним черты.

Неоднородность, пестрота положения разных групп феодальнозависимого крестьянства сильно усложняет вопрос об уровне необходимого труда в тот или иной момент. Однако по существу это лишь другое проявление той подвижности, изменчивости прожиточного минимума, о которой говорилось выше. Необходимый труд - не абсолютная, раз навсегда данная величина. Разница в имущественном, бытовом положении разных групп феодальнозависимого крестьянства раскрывает картину борьбы за более высокий уровень социально закрепленного, фиксированного обычаем, признанного и самим господствующим классом минимума потребления. Но это приводит к изменению минимума не всего класса, а лишь отдельных его прослоек, отрывающихся от других прослоек, уровень жизни которых остался неизменным. Однако и в этом случае совокупная масса необходимого продукта для всего крестьянства в целом может остаться неизменной, если феодалам удается одновременно понизить уровень жизни низших слоев крестьянства.

Политическая экономия феодализма не рассматривает случаев, когда какие-либо слои крестьянства систематически получали меньше своего необходимого продукта, когда феодалы присваивали у них длительное время не только прибавочный продукт, а и часть необходимого продукта. В этих случаях крестьянское хозяйство уже не могло воспроизводиться в прежнем масштабе: оно либо развивалось по линии суженного воспроизводства, либо просто полностью разорялось. Тем более за рамки политической экономии выходят случаи, когда от захвата эксплуататором необходимого продукта вымирала крестьянская семья. В этих случаях имеет место разрушение данной экономической системы. Функционирование же ее теоретически подразумевает, что необходимый продукт феодальнозависимого крестьянства не может захватываться ни полностью, ни частично.

Следовательно, нижней гранью для объема необходимого продукта в феодальном обществе в каждый данный момент следует считать тот объем, который более или менее систематически получал наименее обеспеченный слой крестьянства. Поэтому все, что в потреблении других прослоек крестьянства систематически превосходит этот уровень, обозначается иногда специальным термином "избыток", или "избыточный продукт". Избыток может употребляться крестьянами как на личное непроизводительное потребление, так и на производительное потребление. Но избыток - это отнюдь не прибавочный продукт. Это всего лишь проявление характерных для феодализма колебаний, изменений необходимого продукта, и избытком мы его называем лишь по сравнению с уровнем потребления низшей группы. Он является как бы заявкой на установление нового минимума потребления непосредственных производителей, но заявкой, не ставшей всеобщей нормой.

От этих колебаний следует отличать колебания, имеющие место в одном и том же крестьянском хозяйстве, в результате благоприятной конъюнктуры, хорошего урожая, повышения интенсивности или производительности труда. Такое превышение над обычным или минимальным уровнем потребления данного хозяйства обозначается иногда специальным термином: "излишки". Крестьянин обычно реализует излишки на рынке и приобретает какие-либо, иначе недоступные, городские изделия (для личного или хозяйственного потребления). "Излишками" они называются, конечно, не потому, что излишни в его быту, а лишь по сравнению с другими годами, когда такие приобретения невозможны. Излишки - это опять-таки не зачаток прибавочного продукта, а зачаток нового, расширенного объема необходимого продукта, однако не ставшего еще постоянной и всеобщей нормой.

4. Феодальная рента и ремесло. Особенности обмена при феодализме

Перейдем теперь к рассмотрению роли ремесла, развитие которого в феодальном обществе существенно усложняет картину воспроизводства и приводит к возникновению обращения в этом обществе.

При господстве первых двух форм феодальной ренты, отработочной и продуктовой, ремесло не играет самостоятельной экономической роли. Соответственно и противоречия феодализма в этот период еще менее развиты. Этот период называют ранним феодализмом. Отделение ремесла от сельского хозяйства было в известном смысле первым серьезным поражением класса феодалов, от которого последний, однако, не только оправился, но и нашел в нем источник новой силы, источник подъема феодализма на высшую ступень. Поражением это было в том смысле, что часть крестьян нашла и развила такой вид деятельности, при котором она экономически уже не зависела от земельной собственности феодалов и поэтому могла бежать из деревни, сбрасывая вслед за земельной зависимостью также и личную. Но поражение это обернулось как выигрыш феодалов, поскольку возникновение городов, покупателей крестьянских продуктов, развитие товарных отношений дало феодалам возможность перевести оставшихся крестьян на денежную ренту, тем самым накидывая экономическую сеть, как мы сейчас увидим, и на бежавших. Со времени преобладания денежной ренты, связанной с развитием городов, начинается период зрелого или развитого феодализма.

Мы уже видели, что вопрос о денежной ренте неотделим от вопроса о феодальном городе, об окончательном отделении ремесла от сельского хозяйства. Еще при отработочной и продуктовой ренте развивалось ремесло как особый вид производства, требовавший специализации и работника и его орудий. Ремесло ("рукомесло", "мастерство", "промысел", "умельство") сначала сочеталось с сельским хозяйством, носило сезонный и подсобный характер, затем все более поглощало время работника, так что уже само сельское хозяйство приобретало для него лишь подсобное значение, и, наконец, при благоприятных условиях совсем или почти совсем отделялось от сельского хозяйства.

Это отделение ремесла от сельского хозяйства было наглядным выражением роста производительных сил в недрах феодального общества. Вместе с тем оно было плодом борьбы части крестьянства против феодально-крепостнического гнета: те, кто овладел общественно полезным ремеслом, легче могли порвать со своим господином-землевладельцем, уйти от него, так как они не нуждались в земле в качестве средства производства. Одни становились бродячими ремесленниками, обслуживая своим трудом население деревень - часто лишь за право временно проживать и кормиться у крестьян (за "харчи"). Например, кузнецы сначала просто обслуживали то или иное время данную деревню, получая от общины питание. Другие же ремесленники селились, нередко под защитой монастыря или замка, в таких местах, куда окрестные крестьяне приносили свои продукты на обмен или на продажу, куда заезжали странствующие купцы. Феодальные города и были поначалу не чем иным, как поселениями беглых крестьян. Конечно, они оказывались в некоторой зависимости от того феодала, который был верховным собственником данной местности. Но эта зависимость носила уже смягченный характер; личная крепостная зависимость, как правило, уже не распространялась на горожан-ремесленников. Опираясь на общинные порядки, перенесенные из деревни и принявшие в городе характер "цехов", горожане-ремесленники оказывали сильный отпор притязаниям сеньора города, а так как они не находились в экономической, поземельной зависимости от него, то и могли одерживать победы над ним - достигать административной и юридической независимости города, самоуправления (в Западной Европе).

Таким образом, важнейшим переломным моментом в экономическом развитии западноевропейского феодального общества было отделение города от деревни и широкое распространение феодальных городов. Собственно отделение города от деревни совершилось еще на предшествующей ступени развития общества, в рабовладельческом обществе, но на Западе в начальный период феодализма экономическое значение городов почти сходит на нет, и затем они как бы возникают заново[40]. Напротив, в странах Востока мы не наблюдаем такого резкого разрыва в истории развития городов: здесь и в раннем средневековье города сохранились и играли заметную экономическую роль[41].

Отделение города от деревни, ремесла от сельского хозяйства отражало рост производительных сил западноевропейского феодального общества. В то же время оно означало и известный кризис феодальных производственных отношений: как сказано, в города уходили от своих сеньоров, от своих феодалов, крестьяне-ремесленники, т.е. крестьяне, хорошо овладевшие тем или иным ремеслом, следовательно, имевшие возможность обойтись без той земли в качестве средства производства, собственность на которую являлась экономической основой господства феодалов в обществе. Ремесленники для своего производства не нуждаются в земле как средстве производства, и феодальные города представляли собой поселения таких ремесленников.

Поначалу это был еще экономически более или менее однородный слой: мелкие непосредственные производители, имевшие в полной собственности свои орудия производства, свое личное хозяйство. По цитированному уже образному выражению Маркса, они были срощены со своими орудиями, "как улитка с раковиной". Их главным достоянием было не столько сами эти орудия, обычно технически еще не сложные, сколько виртуозное владение ими, трудовые навыки, производственный опыт. Естественно, что рядом с ремесленниками мы видим "учеников", "подмастерьев" - овладение мастерством требовало длительного времени, - но сначала о них нельзя говорить как об эксплуатируемых. Лишь с дальнейшим развитием города экономическое положение их дифференцируется от положения ремесленников, и в позднем феодальном обществе положение подмастерьев начинает приближаться к положению эксплуатируемых рабочих.

Но развитие феодальных городов и городского ремесла, хотя и было в известной мере поражением для феодалов, в конце концов оказалось для класса феодалов и выгодно, и необходимо. Недаром вскоре сами феодалы и феодальная монархия стали усиленно насаждать города, способствовать их развитию. Дело прежде всего в том, что без этой предпосылки невозможен был переход к денежной ренте и ее рост.

Невозможно взимать с крестьян денежные платежи, если крестьянам некуда продавать свои продукты, если нет населения, отделившегося от сельского хозяйства и покупающего за деньги продукты сельского хозяйства - продовольствие и сырье. С крестьян невозможно взять денежных платежей на большую сумму, чем они могут выручить от продажи своих продуктов горожанам. Больше им взять денег неоткуда, а объем их выручки зависел от объема спроса, от количества и от покупательной способности городского населения.

Между городскими ремесленниками и окрестными крестьянами простое товарное обращение возникло независимо от воли и интересов феодалов. Но в обществе, где действовал основной экономический закон феодализма, в конце концов всякий рост производительных сил, всякий прогресс производства подчинялся господствовавшей цели производства, становился источником прибавочного продукта, присваиваемого феодалами в целях паразитического потребления. Это выразилось прежде всего в том, что вскоре крестьяне уже неизмеримо больше продавали горожанам, чем покупали у них: почти всю денежную выручку от продажи своих продуктов крестьяне принуждены были отдавать феодалам в качестве феодальной денежной ренты, и покупать им было почти не на что.

Большой теоретический интерес представляет проблема ценообразования в феодальном обществе[42], механизм сравнивания сначала отработочных и продуктовых повинностей, затем этих натуральных повинностей с денежными повинностями (так называемая коммутация), сравнивания цен (т.е. в конечном счете трудовых затрат) на сельскохозяйственные продукты и ремесленные изделия. Энгельс отметил, что крестьяне и ремесленники отлично знали взаимные условия труда, могли подсчитать друг у друга издержки производства, но все же лишь медленно, ощупью, на горьком опыте приближались к установлению величины трудовой стоимости обмениваемых продуктов[43]. Для того чтобы представить всю трудность установления эквивалентных отношений в товарообмене между городом и деревней, надо остановиться на вопросе о простом и сложном труде при феодализме.

Сельскохозяйственный труд выступал в сравнении с ремесленным как простой труд. Даже если сельскохозяйственный работник и обладал в том или ином деле огромным личным опытом и искусством, в общем это был универсальный труд; высокая умелость в отдельной сфере сельского хозяйства, пока эта сфера не обособилась от остальных, пока она не стала требовать всего человека, как бы растворялась в простом, всякому доступном черном труде. Обособление же отдельной сельскохозяйственной профессии (пасечников, садоводов, рыбаков) и тем самым выделение сложного труда наблюдалось лишь в ничтожной мере, как исключение из общего правила. В среднем быть крестьянином - значило быть земледельцем "на все руки", иными словами - заниматься простым трудом.

Напротив, быть ремесленником - значило быть работником-профессионалом, квалифицированным, т.е. обученным мастером определенного конкретного вида труда. Это равносильно понятию сложного труда. Конечно, притом многие ремесленники вели вдобавок и свое сельское хозяйство; в этой области, как и в разных подсобных производственных и бытовых действиях, их труд оставался простым, но он растворялся в доминирующей форме труда ремесленника - в сложном труде.

Таким образом, объективно час работы ремесленника равнялся большему числу, скажем двум часам работы крестьянина. Но прежде чем это объективное соотношение могло проявиться в рыночной сфере, как отношение цен товаров крестьянина и ремесленника, оно проявлялось в разном отношении того и другого к феодалу. Непосредственным стимулом для превращения крестьян в ремесленников вначале была не меновая выгода, а большая степень личной свободы. Работник сложного труда оказывался неподходящим объектом для неполной собственности феодала.

Факты показывают, что судьба работника сложного труда могла быть двоякой.

Подчас, как, например, в России при крепостничестве, помещики переводили таких крестьян в "дворовые" (или обучали часть "дворовых" тем или иным профессиям), что на практике означало усиление собственности на работника производства: замену неполной собственности полной собственностью. Положение крепостного ремесленника в этом случае приближалось к положению раба. Это было попятное движение. При рабовладельческом строе, действительно, труд раба не являлся обычно таким универсальным, как труд средневекового крестьянина-земледельца. Рабы в античном обществе в большинстве случаев были привязаны к определенному, конкретному виду труда, даже если они работали в сельском хозяйстве, а тем более - в строительстве, ремесле, рудниках, транспорте. Но это не было еще тем "сложным трудом" в экономическом смысле, каким был труд свободных ремесленников. Хотя этот труд рабов и требовал предварительного их обучения данной специальности, он экономически стоял не выше, а ниже простого универсального труда средневековых крестьян: труд рабов - это был только конкретный труд, тогда как труд средневековых крестьян - это уже и шаг на пути к категории абстрактного труда. Последняя невозможна без некоторой степени раскрепощения трудящегося, так как предпосылкой сравнивания разных конкретных видов человеческого труда является хоть некоторая свобода перемены одним и тем же человеком одного вида труда на другой. Феодальный строй, где непосредственный производитель имеет свое хозяйство, в пределах которого он располагает полной инициативой, дает тем самым возможность непосредственному производителю переходить от одного конкретного труда к другому. Хотя бы в тенденции это означает свободу выбора видов труда и смены их. Поэтому политическая экономия феодализма вправе пользоваться категорией человеческого труда вообще, например, говорить, что собственность работников производства на свое хозяйство при феодализме основана просто на их "личном труде". Трудящийся здесь перестает быть "инструментом", подчас и весьма сложным, - его экономическое положение уже требует хоть в известной мере признавать его "человеком вообще", ибо его труд - это простой универсальный человеческий труд.

И вот, когда этот простой труд с развитием производительных сил начинает усложняться, когда от него начинает отпочковываться сложный, специализированный ремесленный труд, феодалы прежде всего пытаются обращаться с последним по рабовладельческому образцу. Новую народившуюся производительную силу они пробуют утилизировать отмершим старым способом. Не только Россия, весь средневековый мир знает упорные попытки феодальных землевладельцев и государей возродить полную собственность в отношении этой наиболее квалифицированной части работников производства: нарождающихся ремесленников берут "на двор", "ко двору". В некоторых исторических условиях дело заходило далеко - специализированные крепостные-рабы обслуживали и художественные потребности, и всяческие прихоти господина, и его производственные заведения, работавшие подчас на рынок. Но рано или поздно экономическое развитие вскрывало нелепость и нежизненность этого пути. Так, крепостные ремесленники, отпускаемые на оброк, частично не возвращались, так как их мастерство вполне могло их прокормить.

Второй путь, рано или поздно прокладываемый экономическим развитием, - это превращение работника, носителя сложного труда, не в раба, а, наоборот, в свободного, т.е. не возрождение полной собственности, а расшатывание и устранение и неполной собственности на него. Таким образом, овладение сложным, квалифицированным трудом было в конечном счете шансом на личную свободу, хотя бы тысячи попыток такого рода и оканчивались неудачей.

Вместе с тем, едва лишь приобретя возможность свободно выносить продукты своего труда на рынок, ремесленник получает и потенциальную возможность извлечь меновую выгоду из сопоставления своего сложного труда с простым трудом крестьянина. И тот и другой потратили на свой продукт по часу труда, но объективная стоимость продукта ремесленника, допустим, вдвое больше. Однако совсем не просто реализовать эту объективно существующую разницу. Напротив, именно потому, что крестьянин в своем хозяйстве производит самые различные работы, в том числе и ремесленные, он, исходя из своего повседневного опыта и экономического уровня, приравнивает друг к другу только разные виды простого труда. За час чужого труда он готов отдать час своего труда, и, чем он "хозяйственнее", тем точнее сосчитает взаимные затраты времени. Он согласится оплатить и расход ремесленника на закупку сырья. Но он никак не согласится отплачивать еще и стоимость обучения ремесленника; время, затраченное на овладение специальностью, по его представлению, не может оплачиваться, да и ему самому ремесленник отнюдь не оплатит элементов сложного труда, возможно, присутствующих в его продукте. Для того чтобы в рыночных ценах реализовалось различие простого и сложного труда, требуется значительное и систематическое развитие товарного обращения, к тому же при условии более или менее свободного перехода рабочей силы из одной сферы в другую, в частности из сельского хозяйства в ремесло и обратно. Поскольку этого условия не было, постольку не было возможности чисто конкурентным рыночным путем реализовать разницу в стоимости продуктов сложного и простого труда. Сложный труд неизменно должен был оставаться в убытке: объективная стоимость обучения, квалификации не оплачивалась. А это значит, что при обмене между городом и деревней неизбежно капля за каплей происходила бы невидимая на первый взгляд перекачка трудовой стоимости из города в деревню.

Однако на стороне горожан-ремесленников был другой фактор, обеспечивавший им в свою очередь нарушения эквивалентности в сношениях с деревней. Этот фактор - редкость, незаменимость их изделий, т.е. некоторая степень монополии на местном рынке. Борьба за удержание этой монополии была одной из глубочайших экономических причин для объединения средневековых ремесленников в цехи (союзы по профессиям). Если, с одной стороны, цехи породила, по словам Маркса и Энгельса, "необходимость объединения против объединенного разбойничьего дворянства", то, с другой стороны, их породили "рост конкуренции со стороны беглых крепостных, которые стекались в расцветавшие тогда города", "необходимость охраны с таким трудом усвоенного ремесла"[44]. Эти органы, ограничивавшие конкуренцию, могли содействовать в некоторой мере отклонениям цен от трудовой стоимости в пользу горожан-ремесленников.

Еще один фактор, действовавший в пользу ремесленников: прогрессировавшая в городах специализация ремесла необходимо приводила к росту производительности труда, к уменьшению стоимости единицы продукции ремесленника, и это не могло не отразиться на выравнивании эквивалентных отношений в обмене между городом и деревней, более того, на получении ремесленниками в ряде случаев большей выгоды.

Таким образом, установление строго эквивалентных отношений в торговле между городом и деревней представляло большие трудности. Практически оно было неосуществимо, даже если бы дело сводилось к простому обращению между непосредственными производителями, между крестьянами и ремесленниками.

Однако дело еще значительно усложняется именно из-за того, что крестьянин в развитом феодальном обществе, как правило, продавал горожанам свои продукты не для того, чтобы на вырученные деньги удовлетворить свои потребности в ремесленных изделиях, а для того, чтобы этими деньгами уплатить денежные ренты - оброки, подати и т.п. В. И. Ленин писал, что в дореформенной, феодально-крепостнической России денежные подати, требовавшиеся с крестьян, "были важным фактором развития обмена"[45].

Далее, возникает вопрос: что же, существование горожан-ремесленников в недрах феодального общества связано с законом феодальной ренты только в указанном смысле - как необходимое средство для "метаморфоза" крестьянского продукта в денежную форму? Оставалась ли при этом вся стоимость, созданная трудом ремесленников, в распоряжении самих ремесленников или же класс феодалов и у ремесленников отнимал прибавочный труд?

В пользу первого, казалось бы, можно привести то соображение, что горожане-ремесленники стоят уже как бы вне системы феодальных производственных отношений, вне системы феодальной эксплуатации, поскольку экономическая основа феодализма, т.е. феодальная земельная собственность, может служить основанием для эксплуатации лишь сельскохозяйственных производителей, но не городских ремесленников. Но это соображение неверно.

Во-первых, в качестве верховного господина той земли, на которой был расположен тот или иной город, феодальный сеньор взимал с горожан всевозможные прямые и косвенные поборы. Если горожане и откупались крупными единовременными взносами или покупали за большие суммы независимость города у короля, это не меняет экономической природы дела; все эти выкупные суммы были конденсированной феодальной рентой.

Во-вторых, с домовладельцев, владельцев мастерских земельный сеньор и непосредственно взимал арендную плату. Исследователи, изучавшие процесс экономической дифференциации среди городских ремесленников, заметили гигантское различие (в десятки раз) в имущественном положении тех, кто не имел и кто имел собственный участок земли под домом и мастерской. Последних было ничтожное меньшинство, они выдвигались в ряды городского "патрициата". Подавляющее большинство, как видно, принуждено было значительную часть своих доходов в той или иной форме отдавать земельному собственнику, хотя для них земля и не была "средством производства" в узком смысле.

В-третьих, класс феодалов взимал ренту с горожан и более косвенным, но весьма существенным образом. Поскольку феодал своими поборами с пригородных участков более или менее быстро доводил горожан до необходимости отказаться от ведения подсобного сельского хозяйства, горожане были принуждены покупать продукты у окрестных крестьян. Этим обстоятельством могли воспользоваться и пользовались опять-таки феодалы: анализ "продовольственного вопроса", игравшего гигантскую роль в политике, законодательстве и административных мерах средневековых городов, доказывает, что феодалы требовали со своих крестьян такую высокую сумму денежной ренты, которую те не могли бы выручить, если бы продавали свои продукты горожанам по стоимости, т.е. за эквивалент. Чтобы иметь возможность уплачивать все свои повинности, крестьяне чаще должны были продавать свои продукты ремесленникам (и вообще горожанам) выше стоимости, т.е. цена их продуктов состояла из стоимости плюс некоторой надбавки. Эта надбавка, таким образом, извлекалась из карманов покупателей-ремесленников, но ничто из нее не застревало в карманах продавцов-крестьян - все шло получателям феодальной ренты.

Если бы в феодальном обществе существовали свободная конкуренция и развитые рыночные связи, это нарушение закона трудовой стоимости, конечно, было бы тотчас возмещено тем, что ремесленники со своей стороны подняли бы соответственно цены на свои товары и равенство было бы восстановлено. Но достаточно вспомнить, что ремесленники в основном изготовляли товары для совсем другого круга покупателей. Немалую долю ремесленных изделий покупали те же феодалы и их свита - почти всю продукцию оружейников, шорников, краснодеревщиков, позументщиков, золотых дел мастеров и т.д.; другие изделия покупали горожане друг у друга, и только самая меньшая часть сбывалась крестьянам. Нелегко было закону стоимости пробивать себе дорогу в этой цехово-ремесленной системе, где долго царил обычай работать только на заказ и где заказчик-феодал, разумеется, старался и имел возможность (ссылаясь на старину, "справедливую цену" и т.д.) поменьше тратить денежной ренты, которую он выжал из крестьян и из тех же ремесленников.

История рыночных цен в странах Западной Европы в средние века, изученная в настоящее время довольно хорошо, показывает, что на протяжении столетий было много периодов, когда рыночные цены возрастали, причем всякий раз дело начиналось с возрастания цен на продукты сельского хозяйства, а цены на промышленные (ремесленные) товары поднимались позже, медленнее и не в такой степени. С наибольшей силой эта закономерность проступила в предыстории так называемой "революции цен", еще до притока благородных металлов из Америки, в конце XV - начале XVI в., когда цены на продукты сельского хозяйства росли быстро и интенсивно, а цены на городские изделия долго еще оставались почти неизменными и начали подниматься значительно позже.

Закон стоимости выступал в феодальном обществе не в чистом виде, а осложненный законом феодальной ренты. Цена сельскохозяйственных продуктов складывалась из стоимости и надбавки к ней, которую оплачивали горожане. Цена же ремесленных изделий была ближе к стоимости, во всяком случае не компенсировала этой надбавки. Если одной рукой класс феодалов давил на цены сельскохозяйственных продуктов, вызывая их повышение своим домогательством денежной ренты с крестьян, то другой рукой он давил на цены ремесленных продуктов, вызывая их стабилизацию с помощью регламентации цен на городском рынке на правах сеньоров города или просто в качестве монопольных покупателей ряда товаров в каждом данном районе. В этом закономерно проявлялось то обстоятельство, что простое товарное производство развивалось тут не в абстрактном обществе равных непосредственных производителей, а в обществе, где царили классовые антагонистические производственные отношения феодализма.

Сказанное выше можно выразить иными словами. В период господства денежной ренты всю сумму разнообразных повинностей и платежей крестьянства какой-либо страны, например Франции, можно рассматривать как единую величину, как совокупную массу феодальной денежной ренты. Как бы ни делилась эта сумма между разными претендентами - между сельскими феодалами, дворянским государством, феодальной церковью и ростовщиками, - в конце концов с крестьянства можно было взять деньгами не больше той суммы, которую оно выручало от продажи своих продуктов горожанам. Значит, вопрос о дальнейшем росте денежной ренты упирался в покупательную способность горожан. Если давление всех этих получателей ренты, например государства, взвинчивавшего налоги, заставляло крестьян, несмотря на все противодействие горожан, понемногу в среднем по всей стране поднимать цены на свои продукты, ясно, что этот избыток ренты (но отнюдь не крестьянского дохода, ибо крестьяне оставались бедны, как и прежде) выражал эксплуатацию феодалами уже не только крестьян, а и ремесленников-горожан, которые вынуждены были платить за продукты сельского хозяйства выше стоимости. Следовательно, это было одним из способов отнимать их прибавочный продукт. Хотя ремесленники-горожане и не нуждались в принадлежавшей феодалам земле в качестве средства производства, но ведь они нуждались в продуктах земли (в съестных припасах и сырье) и поэтому все-таки не могли укрыться от эксплуатации феодалов, раз оставались в стране, где вся земля была собственностью феодалов. Вместе с ценой на съестные припасы и сырье им приходилось уплачивать нечто вроде акциза, косвенного налога в пользу феодального класса. Наблюдавшийся иногда значительный рост цен на сельские продукты в феодальном обществе как раз и означал усиление косвенной эксплуатации города получателями феодальной ренты.

Таким образом, история денежной ренты неразрывно связана с историей феодального города - очага товарного производства. Возникновение и развитие такой новой производительной силы, как городское ремесло, не могло быть утилизировано классом феодалов иным путем, как путем денежной ренты. Развитие городов явилось могучим стимулом ко все более широкому переходу на денежную ренту. В истории Франции и Западной Германии особенно заметно, что феодальный класс широко переходит на денежную ренту в ту эпоху, когда города наиболее успешно отбивают прямые притязания отдельных феодалов на господство над ними и на обложение их поборами.

Разумеется, каждый отдельный феодал видел прежде всего не количественную выгоду от перевода крестьянских натуральных повинностей в форму денежной ренты (от "коммутирования" крестьянских повинностей). Феодала интересовала потребительная сторона дела: он видел, что денежная рента давала ему возможность разнообразить свое (и своих ближних) потребление. Но ведь одновременно он не сокращал сколько-нибудь значительно объем потребления тех продуктов, которые прежде получал в натуре. Исторические источники не свидетельствуют о том, чтобы при переходе к денежной ренте трапезы и пиры феодалов стали скуднее или сократилось число прожорливой челяди, прихлебателей, свиты. Но к прежним продуктам питания прибавились новые, к прежним платьям - парадные из покупных тканей, к прежним видам вооружения - турнирное - заказное или заморское. Следовательно, разнообразие потребления пошло в основном за счет добавки ренты, т.е. увеличения объема ренты при переходе от натуральной формы к денежной. Иначе говоря, объективным экономическим стимулом для феодалов к переводу крестьян на денежные повинности была количественная выгода: возможность таким путем уловить наличные в обществе, но ускользающие трудовые ресурсы для своего паразитического потребления. Таким ресурсом был, в частности, высокопроизводительный труд городских ремесленников.

Конечно, город не оставался безучастным и предпринимал встречные меры.

Развитие противоположности между городом и деревней в феодальном обществе представляло сложную картину. С одной стороны, город сам стремился эксплуатировать деревню, выступать по отношению к ней в роли феодала - то город как целое, скажем, город, который имеет своих крепостных крестьян, то отдельные зажиточные горожане, ростовщики, которые экономически эксплуатируют окрестное крестьянство. С другой стороны, как сказано, феодалы стремились эксплуатировать города, и не только прямо путем их обложения поборами, но и посредством непомерного повышения крестьянского оброка, т.е. путем стимулирования неэквивалентного обмена. Но горожане со своей стороны активно боролись за удержание, как говорили в средние века, "справедливых цен" на съестные припасы, т.е. за покупку их не выше стоимости. В политике средневековых городов так называемая "продовольственная политика" играла не менее важную роль, чем борьба за освобождение от сеньора города и от его вымогательств. "Продовольственная политика" - это и есть сумма мероприятий, направленных к тому, чтобы привлечь на городской рынок для населения города съестные припасы не только в достаточном количестве, но и по ценам, по возможности не превышающим стоимость (например, попытки закупать продовольствие в отдаленных районах, регламентирование цен на продовольствие и т.д.). Проводились аналогичные мероприятия и в отношении сельскохозяйственного сырья для ремесленного производства.

Однако все эти контрмеры могли лишь несколько парализовать давление феодальной ренты на уровень цен, но "справедливая цена", т.е. торговля по стоимости (обмен трудовых эквивалентов), оставалась идеалом, недостижимым на практике.

Поэтому ремесленники прибегали к другому средству: они старались сами нарушать "справедливую цену" на свои изделия, чтобы возмещать этот убыток, т.е. чтобы получать некоторую надбавку свыше стоимости к своим собственным денежным доходам. Цехи, в которые были организованы городские ремесленники по профессиям, имели целью не только взаимопомощь, но и удержание монопольно высоких (выше стоимости) цен на ремесленные изделия на крайне ограниченном местном рынке (как уже было сказано, покупателями изделий ремесленников являлись феодалы и их челядь, горожане и в небольшой мере - крестьяне). Благодаря своей борьбе с феодальными притязаниями и своей организованности, что в свою очередь отражало их более высокий производственный уровень сравнительно с крестьянами, ремесленники добились и несколько лучших жизненных условий. Если, с одной стороны, следует подчеркнуть ошибочность мнения, будто городские ремесленники были "свободны от феодальной эксплуатации", то, с другой стороны, правильно будет подчеркнуть, что норма феодальной эксплуатации в итоге сложилась для города более низкая, чем для деревни, что в феодальном городе в связи с этим происходили процессы накопления и имущественной дифференциации быстрее, чем в деревне.

Город не только отделился от деревни на базе роста производительных сил, но и стал очагом дальнейшего роста производительных сил. Это проявлялось в том, что именно в городах (или, как говорили на Руси, посадах) шло непрерывно прогрессировавшее специализирование и отпочкование друг от друга ремесленных профессий, что в свою очередь являлось базой для расширения рыночных отношений, товарного производства. Цеховое городское ремесленное производство было такой хозяйственной формой, которая до поры до времени содействовала росту производительных сил феодального общества, служила двигателем развития производительных сил[46].

Однако город оставался органической частью феодальной экономической системы, к тому же частью, игравшей лишь подчиненную роль. Было бы совершенно неправильно включать деревню и город на равных правах в характеристику производственных отношений феодализма. Даже применительно к концу феодальной эпохи, характеризуя зависимость "плебейской оппозиции" XVI в. от крестьянских движений, Энгельс видел в этом яркое доказательство того, "насколько город тогда зависел еще от деревни"[47]. Основным видом производства при феодализме было сельскохозяйственное производство; экономической основой феодализма была феодальная собственность на землю. Сложность феодальной экономики не должна мешать нам выделить главное и основное.

Средневековые городские ремесленники были долгое время такими же непосредственными производителями, тружениками, владевшими своими орудиями производства и своим хозяйством, как и крестьяне. Феодалы эксплуатировали их то прямо, то, как показано выше, средствами более косвенными, чем крестьян. Но все же часть прибавочного продукта оседала в городе в виде накоплений верхушки самих горожан - патрициата, купечества. В связи с этим понемногу наблюдается экономическая дифференциация средневекового ремесла: одни цехи эксплуатируют другие; в пределах цеха богатеющие мастера - разоряющихся; в пределах мастерских мастера - подмастерьев и учеников. Однако все это само по себе отнюдь не говорит еще о появлении новых, нефеодальных экономических отношений, все это - не более чем почва для зарождения капитализма, или та средневековая форма, которая может наполниться новым содержанием.

Здесь остается еще отметить, что когда город все же перерос охарактеризованные выше способы косвенного выжимания из него феодальной ренты, когда расцвет товарного производства в XIV-XV вв. сделал его достаточно обороноспособным против вытягивания частиц феодальной ренты из кошельков горожан вместе с ценой крестьянских продуктов, - тогда главным средством собирания феодальной ренты с городов стали королевские налоги.

Обратимся теперь к некоторому своеобразию истории ремесла и города в странах Азии. В качестве примера возьмем Индию. Здесь бросаются в глаза два разительных отличия. Во-первых, города существовали на протяжении всего средневековья. Они не пережили здесь того почти полного исчезновения и последующего бурного возрождения, как на Западе. Во-вторых, здесь гораздо более устойчиво сохранялась община как экономическая, производственная организация, в частности, сохранялось характерное соединение или, вернее, единство земледелия и ремесла внутри общины. Это ставит несколько на первый взгляд неразрешимых загадок: какова же была экономическая база города, городского ремесла, городского рынка, если не разделение труда и обмен с деревенской округой? Раз последняя обеспечивала сама себя изделиями своих ремесленников, можно ли предположить, что город жил в основном межобластным разделением труда и, соответственно, более или менее отдаленной торговлей? Совершался ли при этом в Индии эволюционный переход от натуральных форм феодальной ренты к денежной?

Придется признать, что действительно тут мы не видим ничего похожего на крутой экономический перелом, связанный на Западе с появлением или, правильнее, с возрождением городов. Эту противоположность исторической судьбы города в средние века на Западе и на Востоке наглядно изобразил еще Макс Вебер в своей книге "Город", а затем отмечали и многие другие историки. Кастовый и общинный строй приковывал человека к месту его рождения, к характеру его труда. Выше мы отмечали, что на Западе ремесло рождалось внутри общины, сначала как сезонное и подсобное добавление к сельскохозяйственным работам, затем как специализация части крестьян-общинников, обслуживавших остальных, например кузнечными работами, и получавших за это от них питание, продукты. Но в Индии такие специалисты почти не имели возможности порвать затем с верховным собственником земли и с сельской общиной, уйти в город. Разделение сельскохозяйственного и ремесленного труда воспроизводилось и расширялось на месте, в рамках все той же общины. Из числа общинников обособлялось в общем лишь столько ткачей, кузнецов и т.п., сколько было необходимо для покрытия нужд общинников. В свою очередь горожане имели собственное сельское хозяйство, более или менее покрывавшее их нужды. У сельского ремесленника не было того стимула стать горожанином, как на Западе: переход в город не давал более свободного положения, так как ремесленные городские касты стояли даже ниже земледельческих. В Индии (так же, как, например, в Японии) городское ремесло было исключительно наследственным занятием. Если на Западе город вследствие ненаследственности, некастовости занятий ремеслами послужил отдушиной для противоречий феодализма, то в Индии он не был революционизирующим фактором, ибо попросту нельзя было перебежать из крестьян в ремесленники. Город от начала до конца феодальной эпохи в самом деле специализировался преимущественно на производстве экспортных товаров, т.е. предназначенных для вывоза в более или менее удаленные области, районы и города Индии, если не за ее пределы.

Город в феодальной Индии, как и в Европе, - центр обмена, но преимущественно не между непосредственными производителями, крестьянами и ремесленниками. В системе обращения здесь ясно выражено следующее явление: феодалы или чиновники собирали налоги-повинности в натуре, затем сбывали их на городском рынке, чтобы на вырученные деньги приобрести другие товары не местного производства, т.е. привозимые купцами из отдаленных мест. Это хорошо прослеживается, в частности, по источникам XIII-XIV вв.

Было бы ошибочно усматривать в отмеченных особенностях общины и города феодальной Индии какую-то абсолютную, метафизическую противоположность Запада и Востока, европейского феодализма и "азиатского способа производства". Если присмотреться ближе, эта противоположность сильно сглаживается рядом конкретных оговорок. Так, например, ведь и на Западе городское ремесло очень скоро становилось наследственным занятием замкнутого круга людей в результате "закрытия" цехов для вновь прибывших. И на Западе города возникали преимущественно на торговых путях и их скрещениях, с самого начала в той или иной мере обслуживая межобластной и даже международный обмен. И в Индии численность ремесленников-горожан не была на вечные времена фиксирована, находились окольные пути для пополнения каст ремесленников-горожан, когда это диктовалось экономической выгодой. Город далеко не всегда мог прокормить себя и принужден был так или иначе покупать сельскохозяйственные продукты. В сельскую общину проникали рыночные отношения, ремесленники работали не только за натуральное довольствие, но существовали и мельчайшие местные лавки, как и бесчисленные местные рынки. Сельские общины развивали производство тех или иных специализированных товарных культур на вывоз, подчас покупая взамен привозные продукты. С древних времен этих сельских экспортеров авансировали деньгами купцы. Хоть и медленно, но все эти явления развивались примерно в том же направлении, как и в Европе. Так, в XVI-XVIII вв. в Индии можно видеть не только исконные города, но и образование новых. Это не было тут связано непосредственно с ломкой старых форм личной зависимости, но несомненно было связано с развитием рыночных отношений, с ростом денежной ренты.

Итак, противоположность не носит метафизического характера, но нельзя и не учитывать ее. Для экономической теории эта противоположность важна: она позволяет отвлечься от описанных ступеней исторического и логического развития феодальной ренты и утверждать, что в наивысшей абстракции феодализм можно мыслить без того полуреволюционного переворота, каким было превращение части крестьян в горожан. Городское ремесло можно мыслить (и эта абстракция подтверждена опытом) как атрибут "чистого феодализма". Как увидим позже, такая абстракция очень важна, так как помогает преодолеть распространенную иллюзию, будто само появление ремесла уже знаменует "разложение" феодализма. Страны Востока показывают, что феодализм подчас от самого возникновения до конца обладает всеми своими определениями. Но зато в той же мере он лишен движения. Города, рынок отличают восточный феодализм от западного, но его отличает также и застойность или по крайней мере отставание в темпах развития.

5. Поместье, сеньория, налоговый аппарат как организационные формы присвоения феодальной ренты. Раздел феодальной ренты

Итак, и воспроизводство, и распределение, и обмен в феодальном обществе подчинены основному экономическому закону феодализма и во всем согласуются с ним. Целью всего производства остается обеспечение феодальной ренты как специфической формы, в которой прибавочный труд, или прибавочный продукт, выкачивается из лично в той или иной степени зависимых непосредственных производителей собственниками земли в целях преимущественно непроизводительного потребления; обеспечение условий возрастания этой ренты, с одной стороны, путем увеличения территории и числа зависимых крестьян, с другой, - путем перехода от одной формы ренты к последующей на базе роста производительности труда крестьян и ремесленников.

Ленинское учение об империализме показывает нам на примере капитализма, что основной экономический закон капиталистической формации проявляется специфическим образом в условиях монополистического капитализма. Основной экономический закон феодальной формации тоже проявляется специфическим образом применительно к условиям той или иной из главных стадий развития феодализма. Главные черты и проявления основного экономического закона феодализма могут быть конкретизированы, во-первых, применительно к раннему феодализму, т.е. к условиям господства первых двух форм феодальной ренты; во-вторых, применительно к условиям вполне развитого, зрелого феодализма, характеризующегося господством денежной ренты; в-третьих, применительно к условиям разложения феодализма, когда в его недрах зарождается мануфактура, старые экономические формы, в том числе сама денежная рента, начинают наполняться новым содержанием и в то же время нарастают несоответствие и конфликт между новыми производительными силами и феодальными производственными отношениями.

Но каковы бы ни были формы проявления основного экономического закона феодализма, его суть неизменно останется той же - раскрытие специфической для данной эпохи формы эксплуатации. Как писал Маркс в "Нищете философии", для того чтобы "правильно судить о феодальном производстве, нужно рассматривать его как способ производства, основанный на антагонизме"[48]. Речь здесь идет об антагонизме классов. "Нужно показать, - продолжает Маркс, - как в рамках этого антагонизма создавалось богатство, как одновременно с антагонизмом классов развивались производительные силы, как один из классов, представлявший собой дурную, отрицательную сторону общества, неуклонно рос до тех пор, пока не созрели, наконец, материальные условия его освобождения".[49]

Экономические законы существуют не в стороне от конкретных жизненных проявлений антагонизма классов. Напротив, использование экономических законов всегда и везде при классовом антагонистическом обществе подразумевает классовый интерес: любое действие экономического закона, любое изменение в экономической действительности, выгодное одной части общества, невыгодно здесь другой и не может быть выгодно всем людям. Поэтому любое экономическое изменение вызывает сопротивление и противодействие тех людей, интересы которых оно задевает, и не может быть осуществлено иначе, как в борьбе. Поэтому-то закон феодальной ренты и смены ее форм ведет к пониманию "фактических социальных проявлений присущего производственным отношениям антагонизма классов", к пониманию борьбы классов, наполняющей феодальную эпоху, феодальной политической надстройки, феодальных взглядов, бытовых и семейных отношений и т.д., словом, в конце концов показывает, как говорил Ленин, всю данную общественную формацию "как живую".

В частности, на фоне основного классового антагонизма феодального общества можно ясно различить сферу экономической борьбы между эксплуататорами и эксплуатируемыми и борьбы среди эксплуататоров.

Выше мы отклонили мысль о возможности рассматривать поместье (манор, вотчину и т.п.) как основную ячейку феодального производства. Феодальное производство в своей основе - это не крупное производство, а мелкое, неизменно базирующееся на индивидуальном хозяйстве земледельцев и ремесленников. Поместье далеко не всегда налицо при разных вариантах феодального развития; при восточном феодализме его подчас вовсе не видно. Да и там, где оно налицо, поместье только кажется крупным производством. Редко, когда, например при строительстве зданий, дорог или оросительных систем, мы видим действительное соединение труда многих людей. В большинстве же случаев даже работа крестьян на барском поле ведется не сообща, а лишь более или менее одновременно, т.е. каждая крестьянская семья со своим инвентарем и рабочим скотом выполняет свой "урок". Таким образом, в поместье получается не сложение труда, а сложение результатов труда. Тем более это можно сказать о таком типе организации феодального хозяйства, как французская сеньория. Здесь господский двор является всего лишь местом, куда крестьяне привозят или приносят ту или иную долю продукта, дохода, произведенного ими исключительно в своих собственных хозяйствах. Наконец, в тех странах Востока, где в роли вотчинника или сеньора выступало феодальное государство, оно опять-таки лишь в крайне редких случаях - при ирригационном или дорожном строительстве - олицетворяло крупное производство, обычно же лишь суммировало поступления со множества единичных мелких хозяйств.

Но сказанное отнюдь не означает, что поместье, сеньория, феодальное государство не были организаторами феодального производства. Им принадлежали большие возможности и большая роль в организации хозяйства в целом - в воздействии на распределение рабочей силы по тем или иным видам деятельности, в определении всего хозяйственного цикла от получения сырья до судьбы готового продукта, в сезонной смене занятий, локальной специализации на той или иной продукции, в состоянии рынков и денежного обращения и т.д. Иными словами, феодалы-помещики, феодальные монастыри, феодальное государство со своим чиновничьим аппаратом - отнюдь не пассивная сторона в совокупном процессе феодального производства. Будучи господствующим классом, феодалы оказывают на него и решающее воздействие, организуют его так или иначе в своих интересах.

Однако поместье, сеньория, налоговый аппарат сами по себе являются организационной формой не производства, а присвоения феодальной ренты. Для того чтобы прибавочный труд феодальнозависимого крестьянина или ремесленника мог быть присвоен, над хозяйствами непосредственных производителей надстраиваются эти хозяйственные органы - органы присвоения. Это не просто получатели ренты, это органы выжимания ее из хозяйств непосредственных производителей. Надо снова повторить, что так обстоит дело и при господстве отработочной (или комбинированной) ренты, когда в наибольшей мере кажется, будто поместье подобно капиталистической фабрике. На самом деле в отличие от фабрики трудящийся приходит в поместье только выполнять прибавочный труд, да и выполняет его в значительной степени изолированными хозяйственными средствами своей семьи и своего двора, хотя бы и весьма умело мобилизованными и расставленными в поле помещиком, управляющим или старостой.

Конкретные формы и пути борьбы крестьян против всех этих организаций присвоения феодальной ренты будут рассмотрены нами во второй части этой книги в связи с теоретическими проблемами классовой борьбы.

На фоне основного классового антагонизма феодального общества становится понятной и борьба, происходившая в феодальных "верхах". С точки зрения политической экономии, она выступает перед нами как борьба за раздел феодальной ренты. Конфликты внутри господствовавшего класса и между разными его слоями, носившие политический, династический, религиозный характер, в то же время всегда являлись борьбой за ту или иную долю совокупной феодальной ренты.

В раннефеодальном обществе вопрос мог стоять преимущественно о перераспределении ежегодной совокупной массы феодальной ренты; небольшой ее прирост, проистекавший тогда главным образом из прироста населения, не играл еще заметной роли.

Могущество феодала не выражается в объеме получаемой им феодальной ренты с такой простотой, с какой богатство капиталиста выражается в объеме получаемой ими прибыли. Чем больше прибыли получает капиталист, тем в конце концов выше его удельный вес в рядах своего класса. Для феодала же в раннефеодальный период подчас важнее не столько сумма самой ренты, сколько наличие условий для ее получения: размер территории, принадлежащей феодалу, и особенно число в той или иной мере принадлежащих ему, т.е. зависимых от него, мелких непосредственных производителей. Как показано выше, собственность феодалов укреплялась тем, что выступала одновременно в качестве власти над определенной территорией, частью государства, и над соответствующим населением - подданными. В главе о так называемом первоначальном накоплении Маркс пишет: "Во всех странах Европы феодальное производство характеризуется разделением земли между возможно большим количеством леннозависимых крестьян. Могущество феодальных господ, как и всяких вообще суверенов, определялось не размерами их ренты, а числом их подданных, а это последнее зависит от числа крестьян, ведущих самостоятельное хозяйство"[50]. Поэтому одним из важных результатов действия основного экономического закона феодализма является ожесточенная борьба за эти глубокие предпосылки феодальной ренты: постоянное стремление феодалов оттягать друг у друга территорию и население.

Перед отдельным феодалом открывалось два пути, чтобы добиться этого перераспределения предпосылок ренты или самой ренты: 1) подняться выше по феодальной лестнице, 2) распространить вширь владения. Борьба за место в иерархии и за закрепление достигнутого места была важнейшим вопросом в жизни феодалов. Более высокому месту соответствовало и большее число подданных, а это означало либо прямо большую массу феодальной ренты, либо по крайней мере большие потенциальные возможности для осуществления с помощью своих вассалов территориальных захватов. Частые войны составляли характерную черту раннего феодализма. Но взаимопомощь феодалов в этой борьбе за перераспределение ренты сплачивала их подчас в обширные агрессивные или оборонительные группы. Мы видим в раннем средневековье их сплочение даже в масштабе народности или нескольких народностей для покорения соседних территорий или для обороны. Мы видим сложную борьбу между светскими и духовными феодалами, пронизывающую феодальный мир и принимающую даже интернациональный характер борьбы империи и папства.

В феодальном обществе, как выше сказано, и государственные налоги, и церковные поборы (десятина и пр.) являлись не чем иным, как видоизменениями феодальной ренты. Советские историки называют феодальные налоги "централизованной феодальной рентой". В позднее средневековье ее удельный вес в общей массе феодальной ренты сильно возрастает. Немалая часть ее становится доходом придворного и военного дворянства, живущего "королевскими милостями". Что касается феодального духовенства, то оно получало свои доходы либо в качестве сеньоров церковных и монастырских земель, либо путем различных поборов с населения, которые надо рассматривать как ту часть совокупной ренты, которую класс феодалов как бы уступал духовенству - слою весьма необходимому для устойчивости феодального строя.

В следующей главе мы увидим, что доходы ростовщиков и купцов-посредников в условиях господства феодализма также представляли собой присвоенную ими часть совокупной феодальной ренты. Здесь достаточно подчеркнуть, что нередко сами феодалы - помещики, мелкие вотчинники, монахи выступали в роли ростовщиков по отношению к крестьянам, предоставляя им кабальные ссуды в натуре и деньгах.

Чтобы наглядно пояснить сказанное о разделе феодальной ренты, возьмем такой пример. В Иране при Сефевидах согласно давнему обычаю весь урожай крестьянина-издольщика прежде всего делился на пять равных частей, предназначавшихся тому, кому принадлежали: 1) земля, 2) вода, 3) семена (несомненно, ростовщику), 4) тягловый скот (несомненно, тоже предоставленный взаймы), 5) рабочие руки. Поскольку из этих пяти элементов крестьянину принадлежал обычно лишь последний, на его долю при этом первом разделе и оставалась 1/5 урожая. Однако из нее он должен был уплатить еще значительное число разных повинностей и поборов, в том числе мулле и местным представителям государственной власти.

Из основного экономического закона феодализма вытекает возрастание нормы феодальной ренты, происходившее на протяжении феодальной эпохи. Возрастание это особенно наглядно происходит при господстве денежной ренты, поскольку она открывает простор для "неутолимой жажды прибавочного труда". При малейших благоприятных условиях феодалы, феодальное государство, ростовщики могут теперь, в условиях денежной ренты, повышать и действительно повышают эксплуатацию непосредственных производителей. Феодальная рента выступает не в виде одной только суммы платежа земельному собственнику за "держание", но в огромном многообразии платежей, ложившихся на крестьянское хозяйство: судебные поборы феодала, уплаты ему за "баналитеты" (мельничный и др.), штрафы, подношения, сборы при продаже продуктов на рынке, церковные поборы и платежи, "сверхрента" в пользу ростовщика, прямые и косвенные налоги (подати) феодальному государству (централизованная рента) и т.д. Встречается самое различное распределение совокупной феодальной ренты между разными получателями. Однако важно, что, только учитывая всю ее совокупность, всю сумму крестьянских платежей и повинностей, мы ясно увидим возрастание объема ренты и нормы эксплуатации. Но и здесь возрастание происходит не постоянно, а скачкообразно: оно совершается время от времени в виде установления какой-либо повинности, какого-либо налога или в виде волны "сеньориальной реакции" с целой группой фальсифицированных, якобы "старинных" повинностей.

Так или иначе это нарастание совокупного феодального бремени неизбежно ведет ко все большему углублению антагонизма эксплуатируемых и эксплуататоров и классовой борьбы между ними. В то же время оно попутно обостряет и борьбу среди эксплуататоров за присвоение большей или меньшей доли совокупной феодальной ренты.

На протяжении XI-XV вв. в Англии, Франции и других странах соперничество между разными типами феодальных хозяйств выявляло на практике тот тип, который дает наибольшую ренту. А это предопределяло на будущее преобладание того или иного конкретного варианта хозяйственной эволюции и, следовательно, преобладание того или иного типа дворянства в жизни страны. Распределение ренты между отдельными группами дворянства отражало, таким образом, конкретный путь феодального развития каждой данной страны и в свою очередь влияло на ее экономическое развитие[51].

Большое значение для характеристики конкретного пути феодального экономического развития имеет также доля совокупной феодальной ренты, достававшаяся верхушке городов - патрициату; последний использовал в этой борьбе за ренту всю силу антифеодального освободительного движения городов. В зависимости от типа хозяйственного развития и купечеству удавалось подчас, хотя и в упорных усилиях, оттягать в свою пользу основательную частицу феодальной ренты. Отрывали от нее при благоприятных условиях свой кусок также откупщики различных феодальных доходов, кредиторы класса феодалов.

Но больше всего феодальному классу в целом приходилось уступать при разделе совокупной ренты двум великим силам феодального общества: государству и церкви. Чем более обострялся антагонизм между народными, трудящимися массами и феодалами, тем более нуждались последние в мощи государства и церкви для удержания своего господства. А государство и церковь пользовались этим, чтобы захватывать все возраставшую, и абсолютно и относительно, долю совокупной феодальной ренты, правда, не без острых конфликтов и между собой и с отдельными группами феодалов.

Таким образом, распределение совокупной феодальной ренты происходило отнюдь не автоматически, скажем, пропорционально площади земли, находившейся в собственности каждого феодала. Распределение это в каждый данный момент отражало удельный вес: 1) разных группировок феодального класса, 2) экономически обслуживавших его социальных групп и 3) необходимых ему надстроечных организаций.

Особенно осторожно надо подходить к вопросу о роли государства в этом разделе. Государство могло получать налоги и в качестве феодала-землевладельца, и в качестве политической надстройки. Теоретически можно представить себе две крайних ситуации. 1) Данная феодальная система состоит из одних частных земельных собственников, а государство лишь обслуживает политические нужды класса феодалов, является его "исполнительным комитетом". В этом случае, как и при капитализме, государственные налоги не являются экономической реализацией земельной собственности, а должны рассматриваться как та часть совокупной феодальной ренты, которую господствующий класс уступает (хотя бы и не без трений) своему слуге, иными словами, не как получение феодальной ренты, а как ее употребление или форма ее расходования. 2) Напротив, в данной феодальной системе нет частных земельных собственников, а феодальная монополия на землю воплощена в государственной собственности. Государство - это, конечно, не абстрактное понятие, а совокупность лиц, в каждый данный момент причастных к власти - коллективный феодал. Его члены или агенты - уполномоченные, посланцы, чиновники - собирают его именем на местах ренту-налог и воздействуют на организацию производства.

В реальной действительности феодальной эпохи оба эти крайние случаи в чистом виде навряд ли могут наблюдаться. Но мы видим тысячи степеней смешения или соединения того и другого, множество градаций неполноты владельческих прав частных феодалов и неполноты верховной собственности государства. В Турции государство передавало часть земель в безусловную частную собственность феодалов, часть - в условную, и соответственно разная часть феодальной ренты застревала в руках частных феодалов, как и зависимость крестьянина от этого феодала соответственно была большей или меньшей. С одного и того же феодального имения, скажем с мулька в средневековом Иране, мог поступать в самых разнообразных пропорциях и налог государству (харадж) и повинности в пользу мулькдара-помещика. Так же и в средневековой Индии та же деревня сплошь и рядом платила и ренту феодалу и ренту-налог государству. Раздел феодальной ренты и здесь выражался в многообразных изменениях пропорции государственных и частных владельческих прав на то же имение. Так, раджи или земиндары были частными собственниками (вотчинниками), а джагирдары первоначально были государственными чиновниками по сбору на местах налогов, но, усиливая свою независимость на местах, они, как и откупщики, могли становиться частными земельными собственниками. Частными собственниками были и храмы. Однако государство сохраняло известные права на эти земли и на доходы с них, а в известные моменты лишало частных наследственных прав и храмы и целые группы светских феодалов-вотчинников.

Примеры таких же сдвигов мы можем наблюдать и в Западной Европе, например замена Карлом Мартеллом наследственных имений бенифициями, и в истории Руси, вроде, например, замены при Иване IV множества вотчин предоставляемыми лишь пожизненно поместьями. Эти переливы, сдвиги, реформы, отражавшие борьбу за ренту, можно обнаружить в аграрной истории любой феодальной страны.

Суммируя, мы можем сказать, что теория феодальной ренты дает ключ к пониманию двух огромных комплексов общественных противоречий и борьбы феодальной эпохи: борьбы за ренту между классом феодалов и классом непосредственных производителей и борьбы за раздел совокупной ренты внутри господствующего класса.


СНОСКИ

[1] См. К. Маркс. Капитал, т. III, стр. 646.<<

[2] См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. III, стр. 616.<<

[3] На страницах журнала "Вопросы истории" после статьи Б. Ф. Поршнева "К вопросу об основном экономическом законе феодализма" (1953, № 6) в 1954 г. развернулась большая дискуссия, в которой приняли участие М. Н. Мейман, С. Д. Сказкин, И. С. Кон, М. Я. Сюзюмов, Г. М. Данилова, М. С. Телепенин, К. А. Антонова, Е. В. Гутнова, С. А. Сидоренко, М. В. Колганов, П. В. Снесаревский, Ф. Я. Полянский, Минков Тодор, Р. П. Хромов (см. "Вопросы истории", 1954, № 2, 5, 7-11).<<

[4] В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 23, стр. 45.<<

[5] В. И. Ленин. Полн. собр., соч., т. 1, стр. 138-139.<<

[6] К. Маркс. Капитал, т. III, стр. 804.<<

[7] К. Маркс. Капитал, т. III. стр. 797.<<

[8] Там же, стр. 805.<<

[9] См. там же, стр. 811.<<

[10] К. Маркс. Капитал, т. III, стр. 807.<<

[11] В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 3, стр. 183-184.<<

[12] К. Маркс. Капитал, т. I, стр. 593-594.<<

[13] См. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 21, стр. 405.<<

[14] См. К. Маркс. Капитал, т. III, стр. 804-805.<<

[15] К. Маркс. Капитал, т. III, стр. 808.<<

[16] А. В. Конокотин. Очерки по аграрной истории Северной Франции в IX-XIV веках. - "Уч. зап. Ивановского гос. пед. ин-та", т. XVI, 1958.<<

[17] См. К. Маркс. Капитал, т. III, стр. 810.<<

[18] Там же.<<

[19] Там же.<<

[20] Там же, стр. 812.<<

[21] М. А. Барг. К вопросу о начале разложения феодализма в Западной Европе. (О некоторых закономерностях феодальной денежной ренты). - "Вопросы истории", 1963, № 3.<<

[22] См. К. Маркс. Капитал, т. III, стр. 811.<<

[23] Там же, стр. 815.<<

[24] Ср. Я. Д. Серовайский. К вопросу о возрастании ренты при феодализме. - "Уч. зап. Казахского гос. ун-та". Историческая серия, т. XXXI, вып. 3, Алма-Ата, 1957.<<

[25] К. Маркс. Капитал, т. Ill, стр. 805.<<

[26] Там же, стр. 807.<<

[27] Там же, стр. 808.<<

[28] См. К. Маркс. Капитал, т. III, стр. 808.<<

[29] См. там же, стр. 811.<<

[30] Там же, стр. 809.<<

[31] К. Маркс. Капитал, т. I, стр. 241-242.<<

[32] См. там же, стр. 242.<<

[33] К. Маркс. Капитал, т. I, стр. 240.<<

[34] Там же, стр. 244.<<

[35] Некоторые проблемы развития этой системы рассмотрены в статье: С. Д. Сказкин. Основные проблемы так называемого "второго издания крепостничества" в Средней и Восточной Европе. - "Вопросы истории", 1958 № 2.<<

[36] См. К. Маркс. Капитал, т. I, стр. 177-178.<<

[37] К. Маркс. Капитал, т, III, стр. 803.<<

[38] К. Маркс. Капитал, т. III, стр. 803.<<

[39] См. "Коммунист", 1957, № 9, стр. 124-125.<<

[40] См. Я. А. Левицкий. Города и городское ремесло в Англии в X-XII вв. М.-Л., 1960; В. В. Стоклицкая-Терешкович. Основные проблемы истории средневекового города X-XV вв. М., 1960.<<

[41] К вопросу о городах на Востоке мы еще вернемся на примере Индии. О раннем периоде истории городов в феодальной России см. М. Н. Тихомиров. Древнерусские города. Изд. 2-е. М., 1956.<<

[42] Эта проблема впервые была поставлена в общей форме в статье: Ф. Я. Полянский. О ценообразовании в условиях феодализма. - "Проблемы истории докапиталистических обществ", 1935, № 7-8.<<

[43] См. Ф. Энгельс. Дополнения к третьему тому "Капитала". - К. Маркс. Капитал, т. III, стр. 911-912.<<

[44] К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 3, стр. 23, 51.<<

[45] В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 3, стр. 623.<<

[46] См. Б. А. Рыбаков. Ремесло Древней Руси. М., 1948; Ф. Я. Полянский. Очерки социально-экономической политики цехов в городах Западной Европы XIII-XV вв. М., 1952.<<

[47] К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 7, стр. 355.<<

[48] К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 4. стр. 143.<<

[49] Там же.<<

[50] К. Маркс. Капитал, т. I, стр. 722.<<

[51] Впервые проблема борьбы за ренту и ее роли в экономическом развитии глубоко и разносторонне была рассмотрена в заключительной главе монографии: Е. А. Косминский. Исследования по аграрной истории Англии XIII в. М.-Л., 1947.<<


ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Натуральное и товарно-денежное хозяйство при феодализме


Используются технологии uCoz