Неустанная подготовка к проведению операции "Утка" шла одновременно в нескольких странах. Были созданы два террористических центра - в Париже и в Нью-Йорке. Берия распорядился, чтобы Судоплатов и Эйтингон немедленно отправились в Париж для оценки группы террористов, направляемой в Мексику. В Париже активную помощь им оказывал "важный агент" под кодовой кличкой Гарри - англичанин Моррисон, член так называемой особой террористическо-диверсионной группы Серебрянского, сыгравший ключевую роль в похищении архивов Троцкого в ноябре 1936 г. Моррисон имел связи с парижской полицией и добывал подлинные полицейские бланки и печати для подделки паспортов и видов на жительство, что позволяло советским агентам оседать во Франции[1].
В начале войны в Европе была перестроена схема связи с агентами, находящимися в Мексике. Из прежнего плана была исключена Франция, а посреднический пункт был организован в США.
В 1938 году Руби Вайль, знавшая Сильвию Агелофф с начала 30-х годов, когда они обе работали в Американской рабочей партии, предложила сопровождать Сильвию в поездке в Европу, куда последняя отправлялась для участия в Учредительном конгрессе IV Интернационала. В июне этого года Вайль познакомила Сильвию с Меркадером. В январе 1939 года Сильвия Агелофф покинула Париж и возвратилась в США[2].
В октябре 1939 г. в Нью-Йорк прибыл Эйтингон, основавший в Бруклине импортно-экспортную фирму, которая использовалась как центр связи и как "крыша" для Меркадера. Теперь Меркадер, прибывший в сентябре 1939 года в Нью-Йорк и через три недели после этого направившийся в Мексику, мог совершать поездки в Нью-Йорк для встреч с Эйтингоном[3].
Меркадер прибыл в США с канадским паспортом на имя Фрэнка Джексона. Этот паспорт принадлежал гражданину Канады, натурализованному югославу Тони Бабичу, погибшему в испанской войне. Такой способ внедрения агентов в различные страны НКВД широко использовал с начала гражданской войны в Испании. У всех интербригадовцев отбирались паспорта, которые затем передавались шпионам, забрасываемым в соответствующие страны.
В январе 1940 года в Мехико приехала Сильвия Агелофф, в течение двух месяцев работавшая секретарём у Троцкого. Ежедневно "Джексон" подвозил её к дому Троцкого, а вечерами ожидал её у ворот виллы, беседуя с наружными и внутренними охранниками. В марте 1940 года Агелофф вернулась в Нью-Йорк.
Во время пребывания Сильвии в Мехико она спросила "Джексона", где помещается офис, в котором он работает. "Джексон" назвал комнату 820 в одном из крупных офисных домов. Сильвия послала туда Маргариту Росмер, которая эту комнату не обнаружила. Тогда "Джексон" назвал другой номер комнаты, в которой находился мальчишка-курьер, подтвердивший, что "Джексон" действительно там бывает. Впоследствии выяснилось, что эта комната использовалась также и Сикейросом[4].
Поскольку с внедрением "Раймонда" (кодовая кличка Меркадера в НКВД) в окружение Троцкого ничего не получалось, то, по словам Эйтингона, решено было организовать вооружённый налёт на дом Троцкого. Для проведения налёта были подобраны через Сикейроса необходимые люди. Сам Эйтингон не встречался с участниками операции и всю работу проводил через Сикейроса[5].
Покушению предшествовала интенсивная идеологическая подготовка, за ходом которой Троцкий тщательно следил по сообщениям коммунистической газеты "Ля Вое де Мехико", органа Мексиканской конфедерации труда "Эль Популяр" и ломбардистского журнала "Футуро". 2 июля 1940 года он заявил на суде, что с особой уверенностью ожидал покушения с начала 1940 года. Объясняя причины этого, он указал, в частности, на состоявшийся в марте этого года съезд Коммунистической партии Мексики, провозгласивший курс на истребление "троцкизма". Этому съезду предшествовал кризис руководства партии, начавшийся в ноябре-декабре 1939 года. "Неизвестно кем был выработан особый документ, так называемые "Материалы для дискуссий", опубликованные в "Ля Вое" 28 января и представлявшие анонимный обвинительный акт против старого руководства (Лаборде, Кампо и др.), виновного будто бы в "примирительном" отношении к троцкизму"[6].
В июле 1978 года Валентине Кампо сообщил на страницах французской газеты "Юманите", что официальный эмиссар Коминтерна, специально прибывший в Мексику из Европы, предложил ему организовать террористический акт против Троцкого. После того как Кампо отказался выполнить эту директиву, он был исключён из партии[7].
Не зная о конкретной причине изгнания Кампо, Троцкий тем не менее писал: "Сейчас совершенно очевидно, что переворот внутри коммунистической партии был тесно связан с данным из Москвы приказом о покушении. Вероятнее всего, ГПУ наткнулось на известное сопротивление среди руководителей компартии, которые привыкли к спокойной жизни и могли бояться очень неприятных политических и полицейских последствий покушения. Именно в этом лежит, очевидно, источник обвинения против них в "троцкизме". Кто возражает против покушения на Троцкого, тот, очевидно... "троцкист"[8].
Предвестие готовящегося покушения Троцкий видел и в том, что некая анонимная комиссия, действовавшая внутри Мексиканской компартии, отстранила от работы весь Центральный Комитет партии, избранный на предшествующем съезде, а прения по вопросу "Борьба против троцкизма и других врагов народа", как явствовало из отчёта о съезде в "Ля Вое де Мехико", происходили не на открытых заседаниях съезда, как по другим вопросам повестки дня, а на закрытом заседании особой комиссии[9]. Что же касается открытого доклада мартовскому съезду, сделанному членом ЦК Сальгадо, то он, по словам Троцкого, "превзошёл все рекорды лжи, установленные международным сталинизмом. Побеждая брезгливость, приведу несколько образцов: "Правительство Карденаса разрешило въезд Троцкого вопреки мнению рабочих организаций; это дало Троцкому возможность создать в нашей стране руководящий центр его интернациональной организации шпионажа на службе всех контрреволюционных сил... да послужит это нам примером, чтоб усилить нашу борьбу против троцкизма и чтоб изгнать шефа этой банды шпионов из нашей страны"[10].
За этим последовал новый взлёт клеветнической кампании, отличавшейся от предшествующих лишь тем, что до заключения блока Сталина с Гитлером Троцкий изображался в сталинистской печати не иначе как со свастикой, а после вторжения Красной Армии в Финляндию он был внезапно превращён теми же органами печати в агента Соединённых Штатов.
Первого Мая по улицам Мехико прошла инспирированная сталинистами демонстрация под лозунгами "Троцкого - вон!". В тот же день "Ля Вое" опубликовала манифест компартии к народу, который гласил: "Иностранные шпионы и провокаторы должны быть изгнаны из страны, и в первую очередь их самый злостный и опасный главарь: Лев Троцкий"[11]. Однако большинство трудящихся страны не пошло за коммунистами и ломбардистами, продолжая сохранять симпатии к Троцкому. В этой связи Троцкий писал: "Первоначальный широкий план: добиться массового движения за изгнание Троцкого из Мексики, потерпел полное крушение. ГПУ пришлось встать на путь террористического акта. Но необходимо было попытаться подготовить к этому акту общественное мнение. Так как ГПУ не собиралось признать своё авторство в убийстве, то необходимо было связать террористический акт с внутренней политической борьбой в Мексике"[12].
Благоприятную обстановку для этого создавала начавшаяся кампания по выборам президента республики. Сталинисты и ломбардисты стали изображать Троцкого сторонником реакционного генерала Альмазана, что не помешало им позже приписать альмазанистам организацию покушения. "В строгом соответствии со всей системой ГПУ, - писал Троцкий, - забота о том, чтобы направить следствие на ложный след, включена была уже в самый план покушения. Связывая полицейских, покушавшиеся кричали: "Да здравствует Альмазан!"... Эти люди руководствуются в своей деятельности тем правилом, которое Сталин применял раньше, чем его формулировал Гитлер: "чем грубее ложь, тем скорее ей поверят"[13].
Изображая Троцкого "врагом мексиканского народа", "Ля Вое" 24 декабря 1939 г. обвинила его в том, что он "вмешивается в дела Латинской Америки на стороне империалистических государств". Эта кампания достигла особого остервенения в дни, непосредственно предшествующие бандитскому налёту на дом Троцкого. Приводя соответствующие выдержки из номера "Ля Вое" от 19 мая 1940 года, Троцкий замечал: "Так пишут люди, которые собираются завтра сменить перо на пулемёт. Редакция "Ля Вое" знала о предстоящем покушении и готовила к нему общественное мнение партии и сочувствующих кругов"[14].
На основании анализа статей сталинистских газет Троцкий писал: "ГПУ одновременно готовило - по разным каналам - и конспиративный заговор, и политическую защиту, и дезинформацию следствия"[15].
По свидетельству Робинса, примерно за 10 дней до 24 мая Троцкий собрал товарищей из охраны и сказал им, что истерическая кампания по его дискредитации достигла апогея - с тем чтобы оправдать его предстоящее убийство в глазах общественного мнения[16].
ПРИМЕЧАНИЯ
[1] Судоплатов П. Разведка и Кремль. С. 81-82.<<
[2] Очерки истории российской внешней разведки. Т. 3. С. 95.<<
[3] Судоплатов П. Разведка и Кремль. С. 85.<<
[4] How the GPU Murdered Trotsky. P. 103, 104.<<
[5] Очерки истории российской внешней разведки. Т. 3. С. 101.<<
[6] Бюллетень оппозиции. № 85. С. 10.<<
[7] Нева. 1989. № 3. С. 204-205.<<
[8] Бюллетень оппозиции. № 85. С. 10-12.<<
[9] Там же. С. 10-11.<<
[10] Там же. С. 11-12.<<
[11] Там же. С. 12.<<
[12] Там же. С. 11.<<
[13] Там же. С. 10-11.<<
[14] Там же. С. 11-12.<<
[15] Троцкий Л. Д. Дневники и письма. С. 190.<<
[16] How the GPU Murdered Trotsky. P. 253.<<