Развёртывание (и свёртывание) правды о московских процессах шло в СССР сложными и извилистыми путями.
В докладе Хрущёва на XX съезде КПСС содержались такие характеристики "троцкистов", которые прямо подводили к мысли о сфабрикованности выдвигавшихся против них обвинений. "Сейчас, когда прошёл достаточный исторический срок, - утверждал Хрущёв, - мы можем говорить о борьбе с троцкистами вполне спокойно и довольно объективно разобраться в этом деле. Ведь вокруг Троцкого были люди, которые отнюдь не являлись выходцами из среды буржуазии (этот "оправдательный" пассаж представлял типичное проявление сталинистской вульгаризации классового подхода. - В. Р.). Часть из них была партийной интеллигенцией, а некоторая часть - из рабочих". Напомнив, что многие троцкисты принимали активное участие в борьбе за социалистическую революцию и укрепление её завоеваний, Хрущёв выражал уверенность в том, что, если бы Ленин оставался жив, он не допустил бы их физического уничтожения[1].
Эти высказывания представляли несомненный шаг вперед" в очищении истории внутрипартийной борьбы от сталинистских фальсификаций, хотя в них сохранялось противопоставление троцкизма ленинизму и индульгенция выдавалась лишь тем оппозиционерам, которые "порвали с троцкизмом". Это соответствовало всему духу доклада, в котором по-прежнему подчёркивались заслуги Сталина в политической борьбе с троцкизмом и другими "антипартийными течениями", чья линия, по словам Хрущёва, "по существу вела к реставрации капитализма, к капитуляции перед мировой буржуазией". "Ошибки" Сталина усматривались лишь в том, что он приступил к кровавым репрессиям против своих идейных противников после того, как они "были политически давно уже разгромлены"[2].
Казалось бы, даже такая постановка вопроса должна была привести к немедленному пересмотру московских процессов. Ещё до XX съезда Президиум ЦК КПСС создал комиссию по их расследованию. Однако, как сообщил Хрущёв на июньском пленуме ЦК 1957 года, Молотов и другие ближайшие сталинские приспешники сделали "всё, чтобы не допустить серьёзного разбирательства этих дел"[3].
После изгнания этих лиц из ЦК у Хрущёва оказались развязаны руки для такого серьёзного и обстоятельного разбирательства. По поручению ЦК КПСС правоохранительные и партийные органы провели новую тщательную проверку материалов московских процессов. В 1959-1963 годах 7 (из 17) подсудимых второго и 10 (из 21) подсудимых третьего процесса были реабилитированы. О невиновности некоторых из них широко сообщалось в печати, а нескольким была воздана дань уважения как выдающимся деятелям партии. Так, в Узбекистане многие улицы, предприятия, колхозы были названы именами Ф. Ходжаева и А. Икрамова. Кроме того, в 1957 году были полностью реабилитированы в юридическом и политическом отношении все участники "военной организации", согласно материалам процесса "право-троцкистского блока", входившие в этот блок.
Уже в 1956 году члены Президиума ЦК отдавали себе ясный отчёт в том, что главные подсудимые московских процессов невиновны в приписанных им преступлениях. При встрече с дочерью Рыкова Микоян на её вопрос о реабилитации отца ответил: "Это вопрос политический. Это мы будем решать, а не прокуратура. Он, конечно, никого не предавал и не продавал... Если бы он тогда удержался бы, то и сейчас работал бы"[4].
Ко времени XXII съезда (1961 год) все юридические данные о фальсификаторском характере московских процессов были получены. В преддверии съезда по Москве широко ходили слухи о предстоящей реабилитации всех жертв этих процессов. Однако этого дальнейшего логического шага на пути десталинизации Хрущёв так и не решился сделать. Сказалось здесь и давление китайского руководства, упрекавшего его в том, что разоблачения сталинских преступлений и без того нанесли ущерб "делу мирового социализма", и взрывчатые последствия официального пересмотра фальсификаторских процессов в "странах народной демократии", ставшего толчком для трагических событий 1956 года в Венгрии и Польше. Под влиянием этих факторов Хрущёв вёл себя подобно маятнику: то выступал с новыми обличениями по адресу Сталина, то неожиданно превозносил его заслуги, в том числе в борьбе с "врагами народа".
По словам самого Хрущёва, от уже подготовленной акции по дезавуированию открытых процессов его отговорили руководители европейских компартий, прежде всего М. Торез и Г. Поллит. Они утверждали, что обнародование правды о процессах вызовет дальнейший отлив из их партий коммунистов, хорошо помнивших заверения своего руководства в справедливости сталинского правосудия (массовый выход из этих компартий произошёл под влиянием разоблачений сталинских преступлений на XX съезде КПСС). Результатом межпартийных переговоров стало решение вообще не поднимать на XXII съезде вопроса о процессах.
Подыскивая в своих мемуарах аргументы для оправдания этого трусливого и постыдного решения, Хрущёв заявлял, что "мы взяли, как говорится, грех на душу в интересах нашей партии, нашей идеологии, нашего общего рабочего дела... Если бы мы опубликовали правдивые материалы об открытых процессах, то это уже оказалось бы, пожалуй, абстрактной истиной (? - В. Р.)... Ведь сделанного уже не воротить". По его словам, реабилитация "честных людей, преданных и очень ценных для СССР, но просто имевших какие-то другие взгляды", была отложена тогдашним руководством КПСС до того времени, когда "все жившие (в 30-е годы - В. Р.) отойдут, как говорится, в мир иной"[5].
Утверждение Хрущёва, что очищение имён бывших оппозиционеров от заведомо ложных обвинений оказалось бы выгодно "только нашим врагам, врагам социализма, врагам рабочего класса", маскировало нежелание правящей верхушки советской и зарубежных компартий "ворошить прошлое", продиктованное заботой не об интересах социализма, а о собственных интересах. Ведь юридическая реабилитация бывших оппозиционных лидеров привела бы к восстановлению их политических имён и побудила бы к анализу выдвигавшейся ими идейной альтернативы сталинизму. Запятнанные своими прошлыми позорными заявлениями о справедливости расправы над "врагами народа", Хрущёв и другие ведущие бюрократы периода "оттепели" были не готовы и не способны к переосмыслению внутрипартийной борьбы, которое непременно поставило бы под сомнение не только сохранявшуюся со сталинских времен концепцию истории партии, но и сталинистскую концепцию социалистического строительства, прочно отложившуюся в их сознании и определявшую их текущую политику.
Особенно постыдно выглядит объяснение Хрущёвым нежелания даже подойти к вопросу об исторической судьбе и политической роли Троцкого. "Троцким и вопросом о его гибели мы не занимались, - заявлял он. - Мы не поднимали занавеса и даже не хотели этого. Мы вели с Троцким идеологическую борьбу, судили его, были и остались противниками его идеологии, его концепции. Он нанёс немалый вред революционному движению, а тем более и погиб не на территории СССР, погиб без суда и следствия (Курсив мой -В. Р.)"[6]. Даже в мемуарах Хрущёву не хватило смелости упомянуть о потайной акции, совершённой во время его правления: приглашении убийцы Троцкого Меркадера после отбытия 20-летнего тюремного заключения в Москву, где ему была вручена присуждённая ещё в сталинские времена Золотая Звезда Героя Советского Союза.
В первых главах мемуаров Хрущёву оказалось не под силу перешагнуть через сталинистские оценки внутрипартийной борьбы 20-х годов. Он по-прежнему утверждал, что эта борьба велась "партийными ленинскими методами", путём свободных демократических дискуссий и свободного голосования в партийных организациях. Однако, чем дальше продвигался Хрущёв в своих размышлениях о прошлом, тем больше он подвергал критической переоценке свои прежние взгляды и суждения, тем чаще подчёркивал политические заслуги лидеров антисталинских оппозиций. Говоря об уничтожении Сталиным почти всех партийных деятелей, которые "боролись в рядах партии над её сплочением", он добавлял: "Ленин в предсмертной записке упомянул, что в партии два самых выдающихся человека - Троцкий и Сталин. И тут же Ленин написал об отрицательных чертах Сталина"[7].
Вопросы о характере московских процессов на протяжении 60-70-х годов широко обсуждались в западной коммунистической прессе. Однако даже в вышедшей после XXII съезда КПСС книге известного деятеля английской компартии Палм Датта утверждалось: враги коммунизма "заявляют, что все судебные процессы, проводившиеся советскими органами госбезопасности,.. были, дескать, инсценированы. Эти чудовищные извращения и преувеличения серьёзного факта - желания исправить содеянное - возможны в настоящий момент на Западе лишь в силу того, что длительный процесс юридического пересмотра и расследования событий данного периода ещё не завершён. Мы не можем ещё противопоставить этим измышлениям точные, полные данные... Историкам следует подождать, пока не будет завершена работа правосудия"[8].
Однако "правосудие" времен застоя вообще отказалось от дальнейшего расследования московских процессов. Брежневское руководство проигнорировало даже призыв зарубежных коммунистических и социалистических партий, видных деятелей западной культуры к реабилитации одного лишь Бухарина, который рассматривался на Западе в качестве носителя гуманистической альтернативы сталинизму.
Единственное заявление о невиновности Бухарина и Рыкова было сделано в 1962 году на совещании историков. Отвечая на записку из зала, докладчик Поспелов заявил как о само собой разумеющемся: "Достаточно внимательно изучить документы XXII съезда КПСС, чтобы сказать, что ни Бухарин, ни Рыков, конечно, шпионами и террористами не были"[9]. Между тем столь категорическая ссылка на XXII съезд была явно не к месту, ибо на нём о Бухарине и Рыкове вообще ничего не говорилось. Характерно и то, что с этим заявлением выступил человек, называвший в 1937 году "правых" во главе с Бухариным и Рыковым "оголтелой бандой врагов народа, готовых на все и всяческие преступления против нашей родины, бандой фашистских мерзавцев"[10].
В изданиях нового учебника по истории КПСС, заменившего "Краткий курс", зона критики Сталина и сталинизма то сужалась, то расширялась. При этом сохранялось табу на какое-либо упоминание о московских процессах. Ещё более нелепым выглядело умолчание о главных подсудимых этих процессов во всех советских справочных и энциклопедических изданиях, выпущенных вплоть до конца 80-х годов. В них содержались статьи о Гитлере, Муссолини и других деятелях фашизма, но начисто отсутствовали биографические справки о Троцком, Зиновьеве, Бухарине и других лидерах антисталинских оппозиций. Единственным изданием, в котором их персоналии нашли место, было полное собрание сочинений Ленина. Но даже в 45 томе этого издания, вышедшем в 1964 году, в кульминационный момент критики сталинизма, содержание этих персоналии сводилось в основном к утверждениям об "антипартийной деятельности" этих лиц.
На любое позитивное или даже нейтральное упоминание о деятелях антисталинских оппозиций в историко-партийной или художественной литературе был наложен безусловный запрет. Эта тенденция усилилась в 70-е годы, когда был выпущен целый ряд пухлых наукообразных трудов, посвящённых "борьбе партии с троцкизмом". В них воспроизводилась традиционная сталинистская концепция внутрипартийной борьбы, очищенная лишь от упоминаний о московских процессах и шпионско-диверсионной деятельности оппозиционеров.
Первые годы "перестройки" не прибавили чего-либо существенно нового к оценке нашего исторического прошлого. В докладе Горбачёва, посвящённом 70-летию Октябрьской революции, воспроизводилась традиционная сталинистская концепция победоносной борьбы партии за строительство социализма. К "новациям" доклада относились лишь несколько критических фраз о Сталине и первое благоприятное упоминание о Бухарине, для которого был избран, однако, специфический контекст: наряду со Сталиным и некоторыми другими деятелями партии Бухарин положительно оценивался за его вклад в борьбу с троцкизмом.
Лишь когда обнаружились первые провалы щедро разрекламированной "перестройки", горбачёвское руководство решило занести в её актив "гласность", обращённую в прошлое. Была создана комиссия по дополнительному изучению материалов, связанных со сталинскими репрессиями, которая осуществила, наконец, пересмотр московских процессов. Были реабилитированы в юридическом и политическом отношении все их подсудимые (за исключением Ягоды), а затем - и другие активные оппозиционеры, осуждённые закрытыми судами или решениями Особого совещания.
С 1988 года началась публикация трудов наиболее видных оппозиционеров (прежде всего Бухарина), а также работ, освещающих "белые пятна" истории, в том числе факты сопротивления коммунистических оппозиций сталинизму.
В середине 1989 года в советской печати появились первые фрагменты из работ Троцкого, вслед за чем были опубликованы некоторые его статьи и книги. Однако воздействие этих публикаций на советскую общественность было перекрыто валом антикоммунистической пропаганды, отождествляющей сталинизм с большевизмом. Эта тенденция проявилась и в первых вышедших в СССР работах о Троцком, принадлежавших партаппаратчику Васецкому, сделавшему в годы "застоя" партийную и научную карьеру на критике "троцкизма", и генералу Волкогонову, приобретшему в тот же период известность своими работами по "разоблачению идеологических диверсий империализма"[11*]. В годы "перестройки" и "реформ" Васецкий превратился в идеолога "национально-патриотических сил", а Волкогонов - в идеолога "демократов". Оба этих течения сомкнулись в осуждении "утопичности" и "преступности" теории и практики большевизма.
Таким образом, лишь частично осуществились прогнозы Троцкого, писавшего в 1937-1938 годах: "Революция раскроет все тайные шкафы... и покроет вечным проклятьем имена палачей. Сталин сойдет со сцены, отягчённый всеми совершёнными им преступлениями, - не только как могильщик революции, но и как самая зловещая фигура человеческой истории"[12]; "памятники, которые он построил себе, будут разрушены или сданы в музей тоталитарного гангстерства. Зато победоносный рабочий класс пересмотрит все процессы, публичные и тайные, и поставит на площадях освобождённого Советского Союза памятники несчастным жертвам сталинской системы подлости и бесчестья"[13].
Памятники Сталину действительно были разрушены, а все процессы - пересмотрены, но не революционным народом, а постсталинской бюрократией.
Однако все прогнозы Троцкого носили многовариантный характер. В его работах мы находим и. предвидение иного характера, которое оказалось более адекватным действительности: "Если бюрократии удастся, переделав формы собственности, выделить из себя новый имущий класс, этот последний найдет себе других вождей, не связанных революционным прошлым и - более грамотных. Сталин вряд ли услышит при этом слово благодарности за совершённую работу. Открытая контрреволюция расправится с ним, вернее всего, по обвинению... в троцкизме. Сталин станет в этом смысле жертвой амальгамы им же установленного образца"[14].
Примерно такой оказалась посмертная судьба Сталина в конце 80-х годов, когда правящая бюрократия, давно утратившая какую-либо преемственную идейную связь с большевизмом, действительно перешла к переделке форм собственности и выделению из себя нового имущего класса. Этот процесс происходил сложными и извилистыми путями, на первых порах - под маскировочные призывы к "восстановлению ленинского облика социализма". Новая, "перестроечная" волна разоблачений сталинизма завершилась построением описанной Троцким амальгамы. Целая орава "демократических" публицистов и квазиучёных восстановила не только обвинение Сталина в троцкизме (выдвинутое в конце 20-х годов "правыми"), но и взяла на вооружение - хотя и с обратным, негативным знаком - тезис о Сталине как "верном продолжателе дела Ленина". Эти исторические подлоги явились необходимым условием идеологического обеспечения капиталистической реставрации в СССР.
Победа антикоммунистических сил была облегчена многолетней дискредитацией большевизма, которая берёт начало от московских процессов. На них фактически был вынесен приговор большевистской партии, которая изображалась некой клоакой, битком набитой изменниками, убийцами и провокаторами. Конечно, сталинская бюрократия, имевшая в виду под партией самоё себя, продолжала неустанно возносить хвалу партии, по-прежнему именовавшейся большевистской. Идеологический вакуум утраченного доверия к большевизму она заполнила идентификацией партии с всемогущим и непогрешимым вождем.
Культ Сталина, на котором воспитывались десятилетиями советские люди и зарубежные коммунисты, был разрушен на XX съезде партии. В докладе Хрущёва Сталин предстал в своём истинном обличий государственного преступника (хотя слова "преступник" и "преступления" в докладе не упоминались, но факты, сообщённые Хрущёвым, буквально вопияли о себе и неумолимо наталкивали на такой вывод).
Для миллионов людей в СССР и за его пределами доклад Хрущёва явился ошеломляющим ударом. Теперь и Сталин, и уничтоженные им большевистские вожди (оценки которых не подверглись пересмотру) признавались, хотя и по разным мотивам, преступниками. Возникла ещё более сложная проблема, от которой лидеры КПСС попросту отмахнулись. Тем временем шло накопление новых ошибок в экономике и социальной жизни, обусловленных сохранением сложившихся при Сталине политических структур и авторитарных методов правления. Каждый последующий лидер, ничего не меняя в механизме власти, списывал очевидные провалы в управлении страной на своего предшественника. Всё это ещё более обнажало фарисейство трафаретной официальной пропаганды и ещё более разрушало престиж партии, именем которой низвергались ещё недавно прославляемые её "вожди".
Вместе с тем социалистическое сознание народа отделяло переродившуюся партию от идей Ленина и Октябрьской революции, приверженность которым продолжала жить в душах миллионов советских людей. На этих настроениях в первые годы "перестройки" попытался сыграть Горбачёв, получивший кредит народного доверия за призывы возродить ленинские, большевистские традиции. Однако неудачи обещанных им "судьбоносных преобразований" побудили его - с подачи Яковлева и других антикоммунистически настроенных советников - направить раздражение людей новым обманом на революционное прошлое страны. С 1988 года - ещё до того, как оказалось возможным публично критиковать Горбачёва, - на Ленина и большевиков в советской печати обрушились потоки клеветы. Таким образом, был разрушен последний идейный пласт, десятилетиями живший в сознании народа.
Все эти идеологические факторы явились важным слагаемым разрушительного процесса, приведшего к распаду СССР и реставрации капитализма в его бывших республиках. В условиях нарастающей национальной катастрофы те, кто продолжали называть себя коммунистами, оказались способны лишь на то, чтобы заполнить новый идеологический вакуум реабилитацией сталинизма. Одним из идеологов этого движения стал Р. Косолапов, выдвинувший тезис о "двоякой, и очистительно-профилактической, и вредительски-разрушительной роли" массового террора 30-х годов[15]. В чём именно Косолапов усматривает "очистительную профилактику", становится ясным из его тирады, следующей непосредственно за приводимыми им сталинскими цитатами о вредительстве: "Разве атомный взрыв в Чернобыле не был исходным пунктом в цепной реакции разрушения социализма?"[16]. Из этого прозрачного намека на вражеский умысел, якобы вызвавший чернобыльскую катастрофу, следует, что Сталин, выжигая "вредительство", оградил советское общество 30-х и последующих годов от подобных трагедий.
Что же касается "вредительско-разрушительной" роли террора, то Косолапов возлагает вину за неё на "новые, порождённые уже советской действительностью формы классовой борьбы". К этим формам он относит "проникновение в правоохранительные органы чужеродных элементов, которые как раз к тому и стремились, чтобы дискредитировать и обескровить советскую власть, зачастую разя доверенным ею мечом и тех, кто был ей предан"[17]. Из этих рассуждений следует, что преступления периода великой чистки вершились Ежовым и его подручными без ведома Сталина, который, как разъясняет Косолапов, "далеко не всегда владел ситуацией", сложившейся в "органах".
Чтобы противопоставить новым и старым мифам адекватную картину событий 1936-1938 годов, уместно последовательно проследить роль главных субъектов большого террора, а вслед за этим - его влияние на основные социальные институты и социальные группы советского общества.
ПРИМЕЧАНИЯ
[1] Реабилитация. С. 27.<<
[2] Там же. С. 24.<<
[3] Исторический архив. 1994. № 2. С. 41.<<
[4] Шелестов Д. Время Алексея Рыкова. М., 1990. С. 296.<<
[5] Вопросы истории. 1990. № 5. С. 56-57.<<
[6] Там же. С. 56.<<
[7] Вопросы истории. 1991. № 12. С. 63.<<
[8] Датт Р. Палм. Проблемы современной истории. М., 1965. С. 46.<<
[9] Всесоюзное совещание о мерах улучшения подготовки научно-педагогических кадров по историческим наукам. Москва. 1962. М., 1964. С. 298.<<
[10] Поспелов П. Борьба Бухарина и Рыкова против Ленина и партии (Исторический обзор). Правда. 1937. 13 марта.<<
[11*] Критике исторических версий Васецкого и Волкогонова, сопоставимых по своей произвольности и фантастичности с продуктами сталинской школы фальсификаций, посвящены мои статьи "Троцкизм". К истории проблемы" (Литературное обозрение. 1991. № 8) и "Volkogonov's Trotsky" (IV International. 1994. № 1).<<
[12] Бюллетень оппозиции. 1937. № 58-59. С. 4.<<
[13] Бюллетень оппозиции. 1938. № 65. С. 2.<<
[14] Бюллетень оппозиции. 1937. № 58-59. С. 4.<<
[15] Косолапов Р. Слово товарищу Сталину. М., 1995. С. 313.<<
[16] Там же. С. 311.<<
[17] Косолапов Р. "Оттепель" дала а распутицу. - Правда России. 1996. 15 февраля.<<