25 октября был созван объединённый пленум ЦК и ЦКК совместно с представителями 10 губернских организаций. Его работа, продолжавшаяся три дня, до недавнего времени оставалась неисследованной, поскольку практически все относящиеся к нему материалы хранились в закрытых партийных архивах и оставались недоступными для историков. Даже в наиболее фундаментальных биографиях Троцкого, написанных И. Дойчером и П. Бруэ, говорится о том, что Троцкий не присутствовал на пленуме по болезни. Между тем, как стало известно из первых публикаций о работе пленума, Троцкий присутствовал на всех его заседаниях, выступал на них четыре раза и участвовал в голосовании, которое по его требованию было поимённым. 25 октября Троцкий выступил с докладом вслед за докладом Сталина. Поздним вечером 26 октября, после завершения прений, оба докладчика (сначала Троцкий, а потом Сталин) выступили с заключительным словом.
К настоящему времени опубликованы конспекты обеих заключительных речей, выполненные скорописью Бажановым, а также переработанный им же на основе первоначальной черновой записи текст заключительной речи Троцкого. Эта речь, произнесённая экспромтом, была непосредственным ответом на обвинения, выдвинутые в выступлениях других ораторов, и, главное, в предложенном пленуму проекте резолюции, выражавшем позицию "тройки". Троцкий не знал о существовании записей Бажанова, иначе он, во-первых, внёс бы в них правку, а во-вторых, по строго соблюдавшемуся им правилу, снял бы копию для своего архива.
В этой речи Троцкий, суммируя содержание оценок его письма, высказанных на пленуме, отмечал два в корне противоречивших друг другу подхода его оппонентов. Одни из них заявляли, что Троцкий в своём письме повторял то, что говорил уже последние два года; другие расценивали это письмо, как "удар грома среди ясного неба, вещь совершенно неожиданную". Фиксируя это очевидное противоречие, Троцкий подчёркивал, что неверно и то и другое объяснение: "Есть отголосок прежних разногласий, но есть и новые разногласия, и новая ситуация их обострила"[1].
Отвечая на обвинение в том, что он в последнее время воздерживался при голосовании в Политбюро важнейших хозяйственных решений и тем самым чуть ли не устраивал обструкцию, Троцкий заявлял, что такая его позиция объяснялась тем, что большинство Политбюро игнорировало его предложения о предварительной проработке всех хозяйственных вопросов специалистами перед их вынесением на решение высшего партийного органа. "Ведь если... такой предварительной проработки нет, то как можно такие вопросы разрешать? Этого я абсолютно не понимаю. Ведь я лично не могу голосовать на Политбюро, если опытные "люди, которые собаку на этом съели, не проработают предварительно этих вопросов. Ведь не могу я построить своё мнение на тех сухих, полуказённых препроводительных бумажках, какими являются в большинстве случаев рассылаемые материалы"[2].
Утверждая, что "наши кризисы на 50, 75, быть может на 100 процентов усугубляются бесплановым подходом к вопросам нашего хозяйства", Троцкий напоминал, что он неоднократно говорил об этом в Политбюро: "Меньше полицейщины, больше плана". Но поскольку "в Политбюро есть другое Политбюро и в ЦК есть другой ЦК"[3], то от решения основных экономических вопросов он был фактически отстранён. Поэтому он избрал единственный оставшийся у него путь - направить в ЦК письмо с изложением своих взглядов на создавшееся положение.
Касаясь содержавшихся в "Ответе членов Политбюро" обвинений в бонапартизме, в сосредоточении в своих руках "неограниченных полномочий в области военного ведомства", Троцкий отмечал, что во главе почти всех военных округов стоят сторонники большинства Политбюро, "только в Москве случайно руководит округом ужасный "троцкист" - Муралов"[4].
Говоря о содержании, которое вкладывалось в слово "троцкист", широко пущенное в обиход триумвиратом и его сторонниками (понятие "троцкизм" тогда ещё не употреблялось), Троцкий заявлял, что "троцкистами" называют сейчас тех, кто не борется активно против Троцкого. Ибо, что такое иное "троцкист"? Я не знаю никакого другого объяснения. Я никогда не выносил из стен ЦК разногласий, которые в нём были, никогда не сообщал их партийным товарищам, не пытался их объединить, организовать группу, фракцию"[5]. Между тем за последнее время имел место ряд перемещений и смещений так называемых "троцкистов", прежде всего из руководящих военных органов. "Всякий работник, работающий со мной, и просто, без всяких там групповых или политических соображений, просто могущий со мной работать, сейчас же тем самым берется под подозрение, как "троцкист"... И вот, товарищи, эта картина, когда убирают от меня людей, с которыми я могу работать, и окружают людьми, активно против меня настроенными, ведь это же картина полной изоляции"[6].
Останавливаясь на причинах того, почему он не обратился в Центральную Контрольную Комиссию по поводу ведущейся против него борьбы, Троцкий подчёркивал, что члены ЦКК знали о фактах преследований так называемых "троцкистов", об их смещениях и перемещениях, но никак на это не реагировали. "Как же я мог, зная всё это, переносить вопрос на решение ЦКК? У меня не было доверия к большинству ЦКК и нет его"[7]. Троцкий утверждал, что верхушка ЦКК во главе с Куйбышевым и Ярославским стала орудием Секретариата ЦК во внутрипартийной борьбе.
В заключительной части своей речи Троцкий пытался воззвать к разуму и совести участников заседания, предельно откровенно и с нескрываемой болью говоря как о невыносимых условиях, которые были созданы для него большинством Политбюро, так и о тяжёлых последствиях для судеб партии, которые может повлечь принятие предложенного пленуму постановления: "Товарищи, я буду говорить начистоту. У нас есть в Политбюро товарищи, которые хотят это дело довести до конца - в смысле постоянного углубления разногласий, стремятся к тому, чтоб... сделать невозможной дальнейшую совместную работу.
Я думаю, что большинство ЦК и партии этого не хочет. Но то одностороннее решение, которое здесь подготовляется и которое вам предложат вынести,., создаст опору для тех, кто хочет уничтожить почву для дальнейшей совместной коллективной работы.
Товарищи, прежде чем голосовать за него, постарайтесь продумать и понять моё положение... Товарищи, я был в отчаянно трудном положении, положении поистине трагическом. В то время, как эта сеть опутывала меня, я ничего не мог объяснить, не мог никому раскрыть, что правда, не мог принять бой. Но эту сеть разорвать было нужно...
Подумайте, товарищи, прежде чем принять решение. Если вы ступите на тот путь, на который вы как будто бы хотите вступить, вы сделаете огромную ошибку"[8].
Вслед за Троцким выступил Сталин. Его речь, как можно судить по черновой записи, отличалась крайней демагогией и бесчисленными передержками. По поводу слов Троцкого о том, что по национальному вопросу в Политбюро "были разногласия не только по линии преследования отдельных работников, но и в принципиальной стороне дела", Сталин лицемерно заявил: "Не понимаю: крупных разногласий не было"[9]. Ещё более фарисейски выглядели его объяснения по поводу колебаний членов Политбюро относительно публикации ленинской статьи о Рабкрине. Сталин объяснил их тем, что в этой статье "в 3-х местах было упоминание об опасности раскола", тогда как в Политбюро не было "и тени разногласий"; поэтому члены Политбюро "боялись, чтобы партия не была дезориентирована"[10].
Заявления Троцкого о том, что хозяйственный кризис объясняется бесплановостью руководства, его неспособностью овладеть рыночной стихией, Сталин парировал так: "Кризисы - необходимый элемент нэпа. Вы (т. е. Троцкий и "группа 46-ти": - В. Р.) не понимаете нэпа. Вы завыли при первой заминке. Не то ещё будет... Улучшением Госплана дела не исправите"[11].
Ограничения внутрипартийной демократии Сталин представил как "систему мер для ограждения партии от влияния нэпа". По поводу заявления Яковлевой о необходимости дискуссий в партии Сталин язвительно заметил: "Как чеховская дама: "дайте мне атмосферу". Бывают моменты, когда не до дискуссий... Партия ушла в огромную и важнейшую работу по мелочным вопросам. Выдумывать сейчас дискуссии преступно... Дискуссия в центре сейчас необычайно опасна. И крестьяне, и рабочие потеряли бы к нам доверие, враги учли бы это как слабость"[12].
Пользуясь тем, что большинству участников пленума были неизвестны бесплодные попытки Троцкого разрешить разногласия внутри Политбюро и ЦК, Сталин демагогически утверждал, что "если б Троцкий исчерпал все легальные возможности исправить "ошибки" ЦК, он был бы прав и был бы обязан через его голову обратиться к членам партии. Но он таких попыток и не делал, В этом суть вопроса, собравшего нас здесь"[13]. Исходя из этих заведомо ложных утверждений, Сталин обвинил Троцкого и "группу 46-ти" в том, что они "не использовали партией дозволенных путей и через голову ЦК обратились к членам партии"[14]. (Хотя письма Троцкого и "группы 46-ти" были обращены именно в ЦК и ставили ближайшей целью созыв совещания ЦК с инакомыслящими коммунистами для обсуждения спорных вопросов).
Заключительный аккорд сталинской речи состоял в предложении осудить обращение Троцкого с письмом в ЦК как шаг, создавший "обстановку, грозящую нам расколом". Сталин потребовал "обеспечить такой порядок, чтобы все разногласия в будущем решались внутри коллегии и не выносились во вне её"[15]. Таким образом, главная цель выступления Сталина состояла в том, чтобы не дать партии ознакомиться с выявившимися серьёзными разногласиями и запретить общепартийную дискуссию на спорным вопросам.
Опираясь на послушное большинство участников пленума, правящая фракция добилась отклонения проектов резолюций Гончарова и Преображенского, направленных на конструктивное решение возникших проблем и поиск компромисса между большинством Политбюро и "оппозицией". В основу принятого пленумом постановления был положен проект, предложенный одним из рядовых участников пленума, кандидатом в члены ЦКК Радченко. Это постановление, оказавшее огромное влияние на дальнейший ход внутрипартийной борьбы, было скрыто от партии. Впервые о нём было сообщено Сталиным на XIII конференции РКП (б) в январе 1924 года, причём Сталин тогда обнародовал лишь часть этого постановления. Полностью оно впервые было опубликовано лишь в конце 1990 года.
Постановление октябрьского пленума состояло из двух, по сути, противоречащих друг другу разделов. В разделе "б", носившем заголовок "О внутрипартийной демократии" и принятом единогласно, одобрялся "полностью своевременно намеченный Политбюро курс на внутрипартийную демократию, а также предложенное Политбюро усиление борьбы с излишествами и разлагающим влиянием нэпа на отдельные элементы партии"[16]. Таким образом, постановление представляло Политбюро инициатором курса на внутрипартийную демократию.
Положение об усилении борьбы с "излишествами" имело в виду циркуляр ЦК РКП (б) от 19 октября 1923 года, разосланный во все партийные комитеты. В нём говорилось о недопустимости использования государственных средств на благоустройство частных жилищ, дач и выдачу натуральных вознаграждений ответственным работникам. Предписывалось не допускать большого разрыва в заработной плате между "спецами", ответработниками, с одной стороны, и основной массой трудящихся, с другой. Указывалось, что ответственные работники не имеют права получать персональные ставки, премии и сверхурочную оплату. Этот циркуляр был последним партийным решением, направленным на ограничение аппаратных привилегий.
Несравненно более важное значение для всего последующего развития партийной жизни имел первый раздел постановления - "О заявлениях т. Троцкого и 46-ти товарищей", принятый 102 голосами против 2 при 10 воздержавшихся. Столь значительное количество голосов "за" объяснялось тем, что право голоса на пленуме, наряду с членами ЦК и ЦКК, было предоставлено приглашённым аппаратчикам, возглавлявшим местные партийные организации. Троцкий находился среди воздержавшихся при голосовании этого раздела.
Этот раздел постановления октябрьского пленума предвосхитил, по существу, отношение ко всем последующим оппозициям в партии.
Пункт I раздела гласил, что "пленумы ЦК и ЦКК и представители 10-ти крупнейших парторганизаций... целиком одобряют политическую линию и практическую работу Политбюро, Оргбюро и Секретариата и считают ответ большинства членов Политбюро по существу правильным"[17]. Это положение - "полностью одобряют" - стало на протяжении последующих шестидесяти с лишним лет обязательной ритуальной формулой в резолюциях партийных съездов и пленумов ЦК.
В последующих двух пунктах указывалось, что "нападение тов. Троцкого, направленное на Политбюро, объективно приняло характер фракционного выступления, грозящего нанести удар единству партии и создающего кризис партии", а "Заявление 46-ти" расценивалось как "шаг фракционно-раскольничьей политики", грозящей "поставить всю жизнь партии на ближайшие месяцы под знак внутрипартийной борьбы"[18].
В IV пункте указывалось, что собрание считает своим "само собой разумеющимся долгом гарантировать в соответствии с партийным уставом право каждого члена партии критически разбирать как всю политику ЦК, так и его отдельные решения"[19]. (В последующих "партийных документах" о таком праве уже не упоминалось.) Однако вслед за этим провозглашалась обязательность борьбы "с фракционными группировками внутри партии и их дезорганизаторскими выступлениями" и выражалась "уверенность, что ЦКК примет все необходимые в интересах единства партии меры для того, чтобы начавшаяся внутрипартийная борьба не выходила в дальнейшем за пределы допустимого внутри партии в настоящий боевой момент товарищеского обсуждения"[20]. Таким образом, постановление оставляло открытым вопрос о том, где проходит грань между критическим разбором политики ЦК и допустимым обсуждением спорных вопросов, с одной стороны, и дезорганизаторскими выступлениями фракционных группировок, с другой.
В последующих пунктах объявлялось долгом всех активных работников партии оказывать Центральному Комитету "полное доверие и неколебимую поддержку". Специальный пункт постановления был посвящен Троцкому, которому "настоятельно" предлагалось "принять в дальнейшем более близкое и непосредственное участие в практической работе всех центральных партийных и советских учреждений, членом которых он состоит"[21]. Эти предложения были предельно лицемерны, ибо внутри Политбюро и ЦК уже сформировались "другое Политбюро" и "другой ЦК", главной задачей которых была изоляция Троцкого.
Наконец, в последнем пункте одобрялся отказ Политбюро вынести спорные вопросы на общепартийную дискуссию. В развитие этой линии пленум брал на себя "ответственность остановить начавшуюся фракционную дискуссию", и подчёркивал свою уверенность в том, что данным решением он выражает "мнение всей партии"[22].
О том, с помощью каких приёмов было принято это решение, клеймившее меньшинство при сокрытии его программных документов, свидетельствует написанное 31 октября письмо Крупской Зиновьеву. Хотя Крупская считала себя сторонницей триумвирата, а не Троцкого, она крайне негативно оценивала беспринципно-интриганское поведение триумвиров и их сторонников в ходе работы пленума. "Во всём этом безобразии - Вы согласитесь, что весь инцидент сплошное безобразие, - писала Крупская, - приходится винить далеко не одного Троцкого. За всё происшедшее приходится винить и нашу группу: Вас, Сталина, и Каменева. Вы могли, конечно, но не захотели предотвратить это безобразие. Если бы Вы не могли этого сделать, это бы доказывало полное бессилие нашей группы, полную её беспомощность. Нет, дело не в невозможности, а в нежелании. Наши сами взяли неверный, недопустимый тон. Нельзя создавать атмосферу такой склоки и личных счетов... Вот почему все так боялись того, что вся эта склока будет вынесена в массы. От рабочих приходится скрывать весь инцидент"[23]. В то время сокрытие политических разногласий в партии от рядовых коммунистов-рабочих считалось таким же грубым нарушением норм партийной жизни и коммунистической политической морали, как создание атмосферы склоки и сведение личных счетов.
Из письма Крупской следует, что триумвиры, воспользовавшись тем, что большинство участников пленума не знало о существовании "Завещания" и некоторых других последних ленинских документов, подстрекали своих сторонников к изображению в заведомо ложном свете позиции Ленина и даже причин ухудшения его здоровья. "Совершенно недопустимо также то злоупотребление именем Ильича, которое имело место на пленуме, - писала по этому поводу Крупская. - Воображаю, как он был бы возмущен, если бы знал, как злоупотребляют его именем. Хорошо, что меня не было, когда Петровский сказал, что Троцкий виноват в болезни Ильича, я бы крикнула: это ложь, больше всего В. И. заботил не Троцкий, а национальный вопрос и нравы, водворившиеся в наших верхах. Вы знаете, что В. И. видел опасность раскола не только в личных свойствах Троцкого, но и в личных свойствах Сталина и других. И потому, что Вы это знаете, ссылки на Ильича были недопустимы, неискренни. Их нельзя было допускать. Они были лицемерны. Лично мне эти ссылки приносили невыносимую муку. Я думала: да стоит ли ему выздоравливать, когда самые близкие товарищи по работе так относятся к нему, так мало считаются с его мнением, так искажают его?"[24]
Считая, что на пленуме уже обозначился раскол, которого так опасался Ленин, Крупская совершенно определённо возлагала вину за это на триумвиров и призывала их отказаться от взятой ими интриганско-раскольнической линии. "А теперь главное, - писала она. - Момент слишком серьёзен, чтобы устраивать раскол и делать для Троцкого психологически невозможной работу. Надо пробовать с ним по-товарищески столковаться. Формально сейчас весь одиум за раскол свален на Троцкого, но именно свален, а по существу дела, - разве Троцкого не довели до этого? Деталей я не знаю, да и не в них дело - из-за деревьев часто не видать леса - а суть дела: надо учитывать Троцкого, как партийную силу, и суметь создать такую ситуацию, где бы эта сила была для партии максимально использована"[25]
ПРИМЕЧАНИЯ
[1] Вопросы истории КПСС. 1990. № 5. С. 34-39.<<
[2] Там же.<<
[3] Там же.<<
[4] Там же.<<
[5] Там же.<<
[6] Там же.<<
[7] Там же.<<
[8] Там же.<<
[9] Известия ЦК КПСС. 1990. № 10. С. 185-187.<<
[10] Там же.<<
[11] Там же.<<
[12] Там же.<<
[13] Там же.<<
[14] Там же.<<
[15] Там же.<<
[16] Там же. С. 188, 189.<<
[17] Там же.<<
[18] Там же.<<
[19] Там же.<<
[20] Там же.<<
[21] Там же.<<
[22] Там же.<<
[23] Известия ЦК КПСС. 1989. № 2. С. 201, 202.<<
[24] Там же.<<
[25] Там же.<<