Одной из существенных черт феодализма является натуральное хозяйство. Важно правильно определить место и значение этой черты, чтобы избежать ложного вывода, будто возникновение товарного производства означает возникновение новых, по существу уже не феодальных производственных отношений, следовательно, отношений капиталистических.
В. И. Ленин в цитированной выше классической характеристике барщинной, крепостной системы хозяйства (в "Развитии капитализма в России") дал перечень четырех необходимых условий преобладания системы барщинного хозяйства и среди них на первое место поставил "господство натурального хозяйства"[1]. Но В. И. Ленин, как уже отмечалось выше, начинает характеристику данной системы хозяйства не с этих признаков, он начинает с определения "сущности" данной хозяйственной системы - с характера земельной собственности и эксплуатации помещиками-землевладельцами крепостных крестьян. Лишь на этой основе он переходит к перечислению четырех условий данной системы. "Необходимыми условиями" они названы в том смысле, что без любого из этих признаков данная система немыслима, не могла бы существовать. Порядок их перечисления, конечно, не означает, что именно первое условие является основой для остальных: ведь уровень техники, уровень производительных сил Ленин поставил на последнем, четвертом месте, хотя, как известно, марксизм начинает характеристику способа производства именно с состояния производительных сил. Словом, в ленинском перечне речь идет не о том, какое из "необходимых условий" является основным, какое производным. Тут речь идет не о причинах и следствиях, не об условиях происхождения барщинного хозяйства, а об условиях, необходимых для удержания "преобладания" барщинного хозяйства перед лицом развивающегося капитализма. Поэтому-то Ленин имел полное основание поставить на первое место господство натурального хозяйства как наиболее уязвимую в этих условиях черту феодальной системы. Именно разрушая натуральное хозяйство, растущий капитализм в первую очередь пробивал брешь в крепостнической, барщинной экономике.
Натуральное хозяйство составляет характерную черту феодальной экономики. Но историческая действительность показывает, что феодальный строй веками существовал как в условиях почти полного натурального хозяйства, так и в условиях значительного развития товарного производства.
Надо прежде всего различать в феодальном обществе два разных экономических явления, характеризуемых нами как "натуральнохозяйственные". Маркс говорит отдельно об этих двух явлениях в 1-й главе I тома "Капитала", приглашая читателя перенестись в "мрачное европейское средневековье".
Во-первых, это та форма, которую здесь в течение длительного времени носит прибавочный продукт. Вместо независимых товаровладельцев "мы находим здесь людей, которые все зависимы, - крепостные и феодалы, вассалы и сюзерены, миряне и попы... Но именно потому, что отношения личной зависимости составляют основу данного общества, отдельным работам и продуктам не приходится принимать отличную от их реального бытия фантастическую форму. Они входят в круговорот общественной жизни в качестве натуральных служб и натуральных повинностей"[2]. Крестьянин отдает феодалу свой труд на барщине в натуральной и, следовательно, конкретной форме; общественно значима здесь особенность этого труда, а не его всеобщность, как при товарном производстве. То же можно сказать о труде, создающем разнообразные продукты, которые крестьянин поставляет феодалу в качестве оброка. Впрочем, документы, фиксирующие крестьянские оброчные повинности, подчас предусматривают возможность заменять один продукт другим, а это уже шаг к приобретению трудом формы всеобщности. Во всяком случае натуральные службы и натуральные повинности, как мы уже знаем, характеризовали две первые формы феодальной ренты.
Во-вторых, натуральнохозяйственный характер имеют экономические отношения внутри каждого крестьянского хозяйства, внутри крестьянской семьи. Маркс указывает на деревенское патриархальное производство крестьянской семьи, которая производит для собственного потребления хлеб, пряжу, холст, предметы одежды, продукты скотоводства и т.д. "Эти различные вещи представляют для этой семьи различные продукты ее семейного труда, но они не представляют друг для друга товаров. Различные работы, создающие эти продукты: обработка пашни, уход за скотом, прядение, ткачество, портняжество и т.д., являются общественными функциями в своей натуральной форме..."[3] В отличие от первой группы натуральнохозяйственных явлений эта вторая группа характеризуется Марксом как форма труда не только особенного, но в своем роде также и общего, а именно непосредственно обобществленного труда. Все трудовые функции в крестьянской семье являются частями естественного целого, они выражают своеобразное разделение труда. Маркс замечает, что различия пола и возраста, а также изменяющиеся по сезонам природные условия работ регулируют распределение труда между членами семьи и рабочее время каждого отдельного члена. Но речь идет именно о рабочем времени, т.е. индивидуальные затраты труда измеряются временем и сравниваются между собой по времени, что придает всем этим работам своеобразный общественный характер: "...Индивидуальные рабочие силы с самого начала функционируют здесь лишь как органы совокупной рабочей силы семьи"[4].
Таким образом, эти два экономических явления, характеризуемых как натуральнохозяйственные, хотя и связаны между собой, но глубоко различны. Различна и их судьба с развитием феодального способа производства. Первое из указанных проявлений натурального хозяйства (натуральная форма прибавочного труда и продукта) может полностью исчезнуть еще при феодализме. Второе (натуральная форма отношений внутри крестьянского хозяйства) не может исчезнуть при феодализме и имеет абсолютный характер.
В сумме же феодальное хозяйство остается натуральным хозяйством даже при полном господстве денежной ренты: ведь огромная часть валового продукта крестьянских хозяйств и при этом условии не попадает на рынок. Маркс при анализе денежной ренты как раз противопоставляет ту часть валового продукта, "которую предстоит превратить в деньги" (т.е. денежную ренту), той части, "которая должна послужить, с одной стороны, опять как средство воспроизводства, с другой стороны, как непосредственное средство существования"[5]. Этой второй части, или необходимому продукту, как правило, не предстоит превратиться в деньги.
Таким образом, две важнейшие сферы хозяйственной жизни - производительное потребление (воспроизводство) и личное потребление самих сельских производителей, т.е. подавляющей массы населения, - остаются в рамках натурального хозяйства, как бы полно ни превращался прибавочный продукт в деньги, какая бы бурная товарно-денежная жизнь ни кипела в остальных сферах.
К любой из трех форм ренты с известным правом могут быть отнесены слова Маркса, сказанные о ренте продуктами, что она "по-прежнему предполагает натуральное хозяйство, т.е. предполагает, что условия хозяйствования целиком или в подавляющей части производятся в самом хозяйстве, возмещаются и воспроизводятся непосредственно из его валового продукта"[6].
Когда политическая экономия указывает на натуральное хозяйство как на характерную черту феодальной экономики, то имеется в виду не абсолютно бестоварное хозяйство, не полное отсутствие товарного обращения. Имеется в виду лишь то, что при феодализме "превращение продукта в товар, а следовательно, и бытие людей как товаропроизводителей играют подчиненную роль..."[7]. Товарное производство и товарное обращение может существовать, говорит Маркс, "несмотря на то, что подавляющая масса продуктов, предназначаемая непосредственно для собственного потребления, не превращается в товары"[8]. Мы вправе говорить, что в обществе господствует натуральное хозяйство, раз общественный процесс производства не во всем своем объеме, а лишь в меньшей части подчинен господству меновой стоимости.
Иными словами, в марксистском понимании "натуральное хозяйство" отнюдь не исключает наличия "товарно-денежного хозяйства", как получается у буржуазных экономистов. Сколько бы ни продавалось продукции феодального поместья на рынке, этот продукт не превратится снова в элементы производства, но пойдет на удовлетворение личных потребностей помещика, а новый хозяйственный цикл должен будет начаться на основе сохранившихся натуральных запасов и наличной рабочей силы крестьян. Более того, чем больше связано поместье с рынком, тем более заинтересован помещик в том, чтобы укрепить натуральнохозяйственную основу своего поместья: помещик будет ревностно воздерживаться от "траты" прибавочного продукта, принявшего денежную форму, на условия хозяйствования; он будет добиваться, чтобы эти условия, как даровой источник удовлетворения его потребностей, бесперебойно воспроизводились из другой части продукции - из той, которая не принимает денежной формы.
Натуральное хозяйство не является основой производственных отношений феодализма, но оно является закономерным следствием охарактеризованных выше основных производственных отношений феодализма и всецело вытекает из них.
В самом деле, как уже было показано, из феодальной формы собственности на средства производства, из положения и взаимоотношения классов вытекает особенность категории "необходимый труд" при феодализме: в нее входит и воспроизводство крестьянского хозяйства. Таким образом, основные производственные отношения феодализма определяют особенность состава "необходимого труда". А из этой особенности в свою очередь вытекает, что воспроизводство основной хозяйственной ячейки феодального общества - крестьянского хозяйства - носит в основном натуральнохозяйственный характер на любой ступени развития феодального строя. При этом товарно-денежные отношения в обществе могут достигнуть значительного развития, но они мало затрагивают процесс воспроизводства: феодал превращает в деньги присвоенный им крестьянский прибавочный продукт в целях расширения своего потребления или же крестьяне превращают в деньги преимущественно ту часть своего продукта, которая является прибавочным продуктом, так как вырученные деньги они принуждены отдавать феодалу (а также феодальному государству и церкви) в виде повинностей и податей.
Таким образом, товарное производство может пронизывать феодальный строй, не задевая процесса воспроизводства, который, как и на ранних стадиях феодализма, носит по-прежнему натуральнохозяйственный характер.
Отличие феодального хозяйства от капиталистического состоит не в том, что в феодальном хозяйстве продукт не принимает формы товара, не выступает как стоимость. Нет, закон стоимости действовал и в феодальном обществе, часть продуктов принимала форму товара. Но прибавочный труд и прибавочный продукт в феодальном обществе не выступали как прибавочная стоимость.
Закон прибавочной стоимости не действовал в феодальном хозяйстве, так как оно не было основано на эксплуатации наемного труда. Не свободный от средств производства пролетарий, а имеющий собственное хозяйство крестьянин был объектом эксплуатации в феодальном обществе. Поэтому, пока оставались в силе феодальные производственные отношения, товарное производство было объективно ограничено: воспроизводство неизбежно носило в основном натуральнохозяйственный характер (не всегда в барском хозяйстве, но почти всегда и почти полностью в крестьянском хозяйстве, исключая случаи узко специализированного сельского хозяйства).
Некогда А. Богданов сваливал в одну кучу товарное и капиталистическое хозяйства. Фактически то же самое делал вслед за А. Богдановым и М. Н. Покровский с его пресловутым торговым капитализмом. Что означает это понятие, которое одно время насаждалось в нашей исторической и экономической науке, - "торговый капитализм"? Представление о том, что торговля уже содержит в себе капитализм, что мелкая торговля - это еще не капитализм, а крупная торговля - это уже капитализм. Здесь не указывалось никакой качественной грани, т.е. между мелким товарным производством и капитализмом замечалось только количественное различие. На самом же деле между ними налицо глубочайшая качественная грань. В. И. Ленин в своих экономических работах неоднократно подчеркивал коренное качественное различие между этими двумя явлениями, между товарным производством и капитализмом. Так, например, в работе "По поводу так называемого вопроса о рынках" В. И. Ленин писал: "...В историческом развитии капитализма важны два момента: 1) превращение натурального хозяйства непосредственных производителей в товарное и 2) превращение товарного хозяйства в капиталистическое"[9]. Как видим, Ленин говорит о "превращении" товарного хозяйства в капиталистическое, он противопоставляет друг другу эти две категории. Он видит между ними различие не менее важное, чем между натуральным и товарным хозяйством. То же разграничение Ленин последовательно проводит и в "Развитии капитализма в России".
Какие условия для капитализма товарное производство смогло подготовить в феодальную эпоху? Необходимый для возникновения мануфактуры уровень разделения труда (отражавший уровень развития производительных сил); необходимый для мануфактуры рынок сбыта, т.е. известную степень товарности всего общественного хозяйства; наконец, некоторые денежные накопления, капиталы, без которых капиталистическое производство не может начаться.
Каких условий для капитализма товарное производство само по себе не могло подготовить? Существования капиталистической частной собственности на средства производства, т.е. собственности, основанной не на личном труде, а на эксплуатации чужого труда и служащей для присвоения чужого труда; существования на рынке рабочей силы как товара, который капиталист может купить и эксплуатировать в процессе производства; существования в стране системы эксплуатации наемных рабочих капиталистами. Без этих условий нет капитализма, а эти условия не вытекают необходимо из законов товарного производства, из закона стоимости. В противном случае, если бы такая необходимость существовала, она действовала бы во всех общественных формациях, где существует товарное производство, следовательно, и в социалистическом обществе. В действительности же, раз в обществе нет налицо этих условий, товарное производство никак не может развиться в капиталистическое производство. И, наоборот, если эти условия в обществе уже налицо или еще не вполне устранены, тогда стихийно товарное производство превращается в капиталистическое производство. Тогда, как говорил В. И. Ленин применительно к послереволюционному положению в нашей стране, при котором были налицо значительные обломки этих условий, мелкое товарное производство рождает капитализм постоянно, ежедневно, ежечасно, стихийно и в массовом масштабе. Надо помнить, что эти слова В. И. Лениным сказаны не для всех времен, а применительно к определенным общественным условиям, - когда капитализм в нашей стране был сломлен, но еще не уничтожен. В этих условиях товарное производство с необходимостью порождало снова и снова элементы капитализма.
С другой стороны, только при капиталистических условиях товарное производство имеет неограниченное и всеобъемлющее распространение. В социалистической экономике действие закона стоимости ограничено определенными экономическими условиями, прежде всего наличием общественной собственности на средства производства, действием закона планомерного развития народного хозяйства и т.д. Но это и значит, что не от закона стоимости зависит устранить, снять эти ограничения. В феодальной экономике действие закона стоимости было ограничено, но совершенно другими экономическими условиями: феодальной собственностью на средства производства и вытекающими из нее производственными отношениями, предопределявшими характер обмена и воспроизводства. Но и в феодальном обществе не от закона стоимости зависело устранить, снять эти ограничения. Утверждать, что все-таки товарное производство, развиваясь в недрах феодального общества, привело к капитализму, значило бы попасть в порочный круг: оказалось бы, что закон стоимости устранил, снял те самые господствующие феодальные экономические отношения, которые ограничивали его действие.
Нет такого экономического закона, согласно которому по мере роста производительных сил в истории должно было бы расти и товарное обращение. Напротив, оно в истории то росло, то падало в зависимости от типа основных производственных отношений. Лишь анализ этих коренных производственных отношений сможет объяснить, почему натуральное хозяйство царило при первобытнообщинном строе, стало уступать место товарно-денежному хозяйству при рабовладельческом строе, снова восторжествовало при феодализме (особенно раннем), совершенно исчезло при капитализме. При рабовладельческом способе производства хозяйство в общем носило в значительно большей степени товарный характер, чем при феодальном способе производства. Это связано с положением основного производящего класса. Правда, сам раб ничего не продавал и не покупал. Но по крайней мере рабов как полную собственность рабовладельцы широчайшим образом продавали и покупали, и ни одно крупное рабовладельческое хозяйство не могло обойтись без связи с рынком уже по одному тому, что принуждено было покупать рабов; крепостных крестьян как неполную собственность феодалы продавали и покупали сравнительно редко, крестьянская семья сидела на своем наделе и имела свое хозяйство, воспроизводя в натуре все затрачиваемые средства производства. При капитализме товарность хозяйства приобретает небывалую полноту по той причине, что непосредственный производитель здесь - продавец своей рабочей силы; ниже мы вернемся к высказываниям Маркса по этому вопросу.
Учитывая огромное общеметодологическое и политическое значение вопроса о товарном производстве и его роли в экономическом развитии, советская наука развернула борьбу с ошибками, имевшими место в этом вопросе, поскольку во многих прежних работах историков "товарное производство считалось началом буржуазных отношений"[10]. Эта борьба против "меновой концепции" происхождения капитализма подчеркнула, что до появления на исторической арене класса наемных рабочих не было и капитализма, а товарное производство вместе с законом стоимости, "денежным хозяйством" и т.д. могло лишь обслуживать существовавший экономический строй, не приводя к капитализму, даже не ставя таких проблем, как капиталистическое производство или промышленно-капиталистическая прибыль. Самое большее, оно могло приводить в сфере обращения к образованию денежных капиталов, которые не имеют по экономической сущности ничего общего с промышленным капиталом и с капитализмом. Товарное производство в докапиталистических формациях, до времени разложения феодализма, не было ни "зачатком", ни "зародышем", ни "тенденцией", ни "ферментом" капитализма. Оно просто не имело отношения к капитализму.
Если бы в самом деле существовал закон, что товарное производство при всех условиях должно привести к капитализму, что в том случае, если есть товарное производство, должно быть и капиталистическое производство, то этот закон независимо от того, хотим мы этого или не хотим, как объективный закон, действовал бы и в социалистическом обществе, поскольку у нас есть товарное производство. Но жизнь показывает, что такого закона нет. Товарное производство не порождает у нас капитализма.
Как показал Маркс в 4-й главе I тома "Капитала" ("Превращение денег в капитал"), полное разграничение потребительной стоимости и меновой стоимости, развитие различных функций денег - все это не означает капитализма и не ведет само по себе к капитализму. Достаточно некоторого развития товарного обращения, чтобы все эти экономические формы могли образоваться.
Соответственно Маркс в других местах "Капитала" высмеял тех, кто открывает "подобно г. Моммзену" капиталистический способ производства уже во всяком денежном хозяйстве[11]. Маркс критикует здесь крупного буржуазного историка античности Моммзена, его труд по истории Рима. Моммзен, рассуждая как вульгарный буржуазный мыслитель, объявлял экономические отношения, существовавшие в древнем Риме, капиталистическими на том основании, что он обнаружил там товарное производство, денежное хозяйство. Маркс выступил против такого антиисторического взгляда, поскольку товарное производство действительно существовало в античном рабовладельческом обществе, но это вовсе не значит, что оно было капиталистическим или что оно должно было фатально привести к капитализму.
Точно так же и в феодальном обществе развитие товарного производства, рост рыночных, товарно-денежных связей не приводили и сами по себе не могли и не должны были автоматически привести к возникновению капитализма. Это было феодальное товарное производство, феодальные рыночные связи.
Таким образом, вопрос о тенденциях развития товарного производства надо всегда рассматривать сугубо исторически, в зависимости от того, в каких общественно-экономических условиях берется товарное производство. Так, жестоко ошибались те авторы, которые безоговорочно переносили на социалистическую экономику мысли Ленина, что прежде товарное производство обязательно вело к появлению антагонистических классов, к капиталистической эксплуатации. Ленин писал: "Развитие мелкого хозяйства есть развитие мелкобуржуазное, есть развитие капиталистическое, раз имеется обмен; это - бесспорная истина, азбучная истина политической экономии, подтверждаемая к тому же повседневным опытом и наблюдением даже обывательским"[12]. Но у Ленина здесь речь идет об определенных исторических условиях, о том времени после социалистической революции, когда капитализм у нас еще не был осилен ("кто кого"). А вот, например, Д. М. Угринович в статье "О переходных к социализму экономических формах"[13] пытался применить это высказывание к эпохе социализма, утверждая, что и здесь мелкое товарное производство ставит товаропроизводителей в антагонистические отношения друг к другу и порождает эксплуатацию человека человеком. Беря вопрос вне времени и пространства, Д. М. Угринович никак не сможет объяснить своим читателям, почему в древнем Риме в рядах мелкотоварного крестьянского хозяйства, несмотря на дифференциацию, вовсе не возникало капитализма; предельным случаем там было превращение обедневшего товаропроизводителя в раба, - ибо общество было основало на рабстве, а не на системе эксплуатации наемного труда. Как раз подобным образом обстояло дело и при феодализме.
В. И. Ленин был бесконечно далек от такого рода антиисторизма, встречающегося у некоторых экономистов.
Так, есть экономисты, которые полагают, что понятие аренда тождественно понятию капитализма в аграрных отношениях, что не может быть аренды, специфической для феодального, крепостнического строя. А В. И. Ленин писал: "Есть аренда и аренда. Есть крепостническая кабала, есть ирландская аренда, и есть торговля землей, капиталистическое фермерство"[14].
В "Развитии капитализма в России" В. И. Ленин особо подчеркнул, что надо строго отличать докапиталистическую денежную ренту от капиталистической поземельной ренты. В. И. Ленин указал примеры, когда в русских условиях конца XIX в. выступала еще именно докапиталистическая, феодальная денежная рента (оброки помещику, отчасти подати государству, иногда и крестьянская аренда земли, когда высокая плата за землю оставляла на долю крестьянина не более чем самый скудный необходимый продукт)[15], однако главное внимание здесь Ленин обратил именно на наличие уже всех необходимых условий для превращения товарного производства в капиталистическое. Характерен ответ, который В. И. Ленин дал своему "некритическому критику" П. Скворцову, поучавшему, что товарность крестьянского хозяйства в России говорит вовсе не о развитии капитализма, а о необходимости для крестьян превращать для уплаты податей часть своего продукта в деньги, т.е. продавать его. В. И. Ленин показал, что П. Скворцов смешивает разные исторические эпохи: подати в свое время "были важным фактором развития обмена", но в настоящее время, пишет Ленин, хотя "традиции дореформенной эпохи" еще сильно тяготеют над крестьянином, уже другие факторы определяют развитие товарного хозяйства, поэтому роль денежных податей отходит далеко на задний план, что видно по доле расходов на подати во всем денежном расходе крестьянского хозяйства[16].
Необходимость уплаты денежных повинностей помещику или государству нередко стимулировала соединение сельского хозяйства с промыслом в крестьянском хозяйстве. До усиления денежных поборов такое соединение отвечало примитивной натуральнохозяйственной автаркии, особенно наглядно выраженной, например, в индийской общине. Но когда требуется платить непосильные денежные поборы, в крестьянском хозяйстве подчас наблюдается нечто противоположное классическому отделению городского ремесла от сельского хозяйства: при недостатке сбыта сельскохозяйственных продуктов крестьянин продает либо продукты домашнего промысла, либо свою рабочую силу. Лишь очень конкретный анализ может выявить те случаи, когда и то и другое еще отнюдь не связано с развитием капитализма. Продукты домашнего промысла, например утварь, гончарные изделия и т.п., крестьянин может продавать как на местном городском или сельском рынке, так и купцу, при условии известной специализации районов и областей; в соседние районы крестьяне еще могут вывозить свои изделия сами, но для сбыта в более отдаленных местах уже не могут обойтись без посредничества купца. Последний, однако, еще, может быть, покупает товары приблизительно по их стоимости, извлекая свою прибыль не столько из кармана продавца, сколько из кармана покупателя. Что касается продажи крестьянами свой рабочей силы другим крестьянам как для промысловых работ, так и для сельскохозяйственных, то она начинается опять-таки в натурально-хозяйственных формах: за харчи. В этом случае уровень потребления нанимателя и временного работника еще остается до поры до времени одинаковым; это всего лишь расширение числа рабочих рук, как бы расширение численности малой семьи, обеспечивающее комплексность крестьянского хозяйства и тем самым его товарную сторону, следовательно, возможность уплаты денежных повинностей. Говоря теоретически, здесь нет еще зачатка капиталистической эксплуатации, хотя на практике такой работник, батрак очень легко может становиться полупролетарием. Дело не меняется по существу и в том случае, когда этот сезонный или долговременный работник трудится не за харчи, а получает денежную плату, которая служит ему в свою очередь для уплаты тех или иных денежных оброков и налогов, т.е. денежной ренты.
При господстве первых двух форм феодальной ренты - отработочной и продуктовой - для сколько-нибудь значительного товарного обращения вообще не было места. Оно носило спорадический, в известной мере случайный характер, хотя и нет такого периода феодальной истории, когда вовсе не было бы товарного обращения: не прерывались некоторые международные торговые связи; чтобы покупать товары, предлагаемые заморскими купцами, феодальные государи, придворная знать, крупные духовные и светские феодалы нуждались в деньгах, а деньги можно было взять с подданных. Поэтому те или иные денежные поборы, т.е. частицы, "привески" денежной ренты, мы наблюдаем на протяжении всей средневековой истории. Но период господства денежной ренты можно по преимуществу назвать временем, когда товарное производство пронизывало феодальный строй, когда феодальные производственные отношения выступали в товарно-денежной форме: подавляющая часть совокупного прибавочного продукта присваивалась феодалами, государством, церковью в виде денег, следовательно, должна была быть сначала продана, превращена из натуральной формы в денежную[17].
Превращение продукта крестьянского труда в денежную форму возможно двумя путями. В одних случаях продавцом выступал помещик-крепостник, в других - крестьянин. Из одного лишь факта сбыта помещиком-крепостником продуктов на рынке, из факта товаризации помещичьего хозяйства нельзя сделать вывод о появлении у этого хозяйства капиталистической природы: ведь коренные производственные отношения в этом поместье и в окружающей его экономической среде остаются прежние, чисто феодальные. Но и нельзя не признавать такое хозяйство товарным на том лишь основании, что оно основано на феодально-крепостнических отношениях. Это было товарное феодально-крепостническое хозяйство.
Однако главный путь развития товарного производства в феодальном обществе - это развитие не крупного, а мелкого хозяйства, рост товарности крестьянского хозяйства, рост городского ремесленного хозяйства, его все большая профессиональная дифференциация и развитие товарообращения между ним и крестьянским хозяйством. Городское товарное производство составляло органическую часть феодального производства в целом на протяжении значительного отрезка феодальной эпохи.
Мы можем различать в условиях феодализма: а) полные товарные хозяйства, когда весь их продукт производится как товар (например, многие ремесленники вовсе не потребляют продукта своего производства, скажем оружейники, а предметы потребления целиком покупают на рынке), и б) неполное товарное производство (подавляющая масса крестьян, кроме специализирующихся на какой-либо одной технической сельскохозяйственной культуре; помещики, частично продающие, частично потребляющие продукт крестьянского труда; ремесленники вроде хлебопеков, разумеется, не покупающих хлеба на рынке). Однако это различие не имеет большого принципиального значения: действие законов товарного производства было в любом случае ограниченным в феодальных экономических условиях.
Во всяком обществе, где товарное обращение достигает хотя бы некоторого развития, есть деньги. В трудах "К критике политической экономии" и "Капитале" Маркс подверг всестороннему анализу возникновение денег из простого обращения товаров и разные функции, или формы, денег.
Деньги выполняют следующие функции: 1) меры стоимости, 2) средства обращения, 3) средства платежа, 4) средства накопления (сокровища), 5) мировых денег.
Как показывает опыт, говорит Маркс, "достаточно сравнительно слабого развития товарного обращения, чтобы могли образоваться все эти формы"[18]. А так как товарное производство достигло "сравнительно слабого развития" еще в более древних обществах, чем феодальное, то и все эти формы, или функции, денег были известны до феодализма. Нет причин считать, что феодализм открыл их всех заново. Если Маркс в своем анализе товара вообще (т.е. категорий товарного обращения, общих всем способам производства), естественно, рассматривает функции денег в указанном выше порядке, т.е. начинает с функции денег как меры стоимости или простого товарного эквивалента, то это не значит, что политическая экономия данного, феодального способа производства тоже должна рассматривать их в этом порядке[19].
Напротив, этот общий порядок не отвечал бы специфическому порядку, в котором функции денег выступали на передний план с развитием феодального общества. Ведь феодальная экономика, как правило, не знает ни простой, ни полной, ни всеобщей формы стоимости, т.е. безденежного обмена товаров. Поэтому переход от простого обмена товаров к обмену с помощью денег вовсе не относится к специфическим экономическим явлениям феодализма. Напротив, феодализм унаследовал деньги от предшествовавшего, рабовладельческого общества, где они издавна развили все свои функции. Уже на самых ранних ступенях своей истории феодализм и на Западе и на Востоке опирается на унаследованные от прошлого денежные системы. Даже "Салическая правда" выражает все имущественные отношения франкского общества в римских солидах и динариях, хотя, как предполагают, их почти не было в реальном обращении. Там, где в раннефеодальную эпоху и обменивали товар на товар или употребляли в качестве всеобщего эквивалента скот, меха и т.д., сплошь и рядом умели при этом рассчитать сделку также и на те или иные известные денежные единицы, монеты.
Позднерабовладельческой экономике присущ гораздо более высокий уровень денежного обращения, чем раннефеодальной. Но мере того как вместе со складыванием феодальных производственных отношений торжествовало натуральное хозяйство, деньги, исчезавшие из хозяйственной жизни, удерживались на границах феодальных обществ: денежное обращение сохранилось преимущественно во внешних сношениях между народами и государствами. Исторически это объясняется тем, что ранние феодальные общества находились среди обществ, стоявших на других ступенях развития: рабовладельческих или стоявших на ступени разложения первобытнообщинного строя, словом, - среди обществ, которым как раз свойственна более или менее деятельная внешняя торговля. Арабские, византийские, норманские торговцы проникали в западноевропейские и восточноевропейские феодальные страны то как покупатели, то как продавцы. В раннем средневековье торговля ассоциировалась именно с иноземцами, гостями - с "сарацинами", "варягами" и т.д. В качестве покупателей они подчас насыщали эти страны своими монетами, и именно иностранная монета - арабская, византийская и т.д. - особенно характерна для стран раннего средневековья.
Но дело не только в этой конкретно-исторической обстановке складывания феодализма у тех или иных народов. Сама природа возникавшего феодализма приводила к тому, что усиление натурального хозяйства внутри оставляло открытой возможность для денежного обращения только вовне, в том числе и в сношениях между самими феодальными государствами. Одна из специфических черт феодализма в странах Азии - как раз неполная вытесненность денежного обращения на внешние рубежи, сохраняющаяся пронизанность этих стран караванными торговыми путями.
Таким образом, из всех функций денег, развившихся в античности, феодализм первоначально унаследовал лишь одну, и именно последнюю - функцию мировых денег (разумеется, термин "мировые", или "всемирные", деньги имеет совершенно условный смысл и подразумевает не мировой рынок, а международные сношения). Это не только верно исторически, но может быть и теоретически легко разъяснено: функция денег как мировых денег имеет то общее с первой функцией в приведенной выше общей последовательности развития функций денег, что в международном использовании денег их монетная форма несущественна, деньги здесь выступают лишь как товар, оцениваются лишь на вес содержащегося в них золота или серебра. Вне пределов внутреннего обращения, говорит Маркс, "в качестве международных денег благородные металлы опять выполняют свою первоначальную функцию средств обмена, которая, как и самый товарный обмен, возникла не внутри первобытных общин, а в пунктах соприкосновения различных общин. Таким образом, деньги в качестве мировых денег снова получают свою естественно возникшую первоначальную форму. Покидая сферу внутреннего обращения, они опять сбрасывают с себя те особенные формы, которые выросли из развития процесса обмена внутри этой особенной сферы: свои локальные формы в качестве масштаба цен, монеты, разменной монеты и знака стоимости"[20]. Только на международном рынке "деньги в полной мере функционируют как товар..."[21] Поэтому теоретически вполне допустимо, что все остальные функции денег могли с дальнейшим ростом феодализма развиваться из этой функции - мировых денег. Маркс прямо оговаривает логическую правомерность и такой последовательности: "...Функции сокровища возникают частью из функции денег как средства обращения и средства платежа на внутреннем рынке, частью из их функции как всемирных денег"[22].
Прежде чем говорить о возникновении других функций денег при феодализме, рассмотрим более подробно специфические особенности их функции как мировых денег в средние века. Она характеризует не только истоки денежного обращения в феодальную эпоху, но и на протяжении всей феодальной эпохи остается весьма характерной для феодализма, весьма важной функцией.
На протяжении средних веков разнообразные монеты всех стран находились между собой в отношениях целых чисел (1:2, 1:3, 1:4, 1:10 и пр.), т.е. как бы представляли собой единую монетно-денежную систему. Они здесь только по весу отличаются друг от друга как товар. Государства, пользуясь правом чеканки денег, первоначально этим всего лишь оформляли их как мировые деньги, фиксируя, что, скажем, экю весит вдвое больше, чем рейхсталер. В руках купца, менялы, ростовщика одни монеты с легкостью заменяют другие, т.е. это всегда лишь определенное количество мировых денег. Только постепенно все шире распространяющееся в феодальном мире право чеканки монеты более и более отклоняет цены денег от их единой товарной стоимости, поэтому все более развивается и усложняется характерная для средневековья профессия менял, складывается такая запутаннейшая система монетных соотношений, когда продавцу товара или кредитору уже совсем не безразлично, получит ли он свои деньги в пиастрах, флоринах, экю, талерах, рублях и т.д. Лишь с развитием этого процесса деньги теряют чистую функцию мировых денег.
В 20-й главе III тома "Капитала" Маркс дал анализ экономических закономерностей функционирования купеческого капитала в докапиталистической международной торговле, в частности при феодализме. Деньги в этой торговле выступали не как средство эквивалентного обмена товаров, а как денежный капитал, т.е. как деньги, которые в результате обращения должны приносить дополнительные деньги, барыш. Формула этого обращения не Т - Д - Т (товар - деньги - другой товар), а Д - Т - Д' (деньги - товар - возросшие деньги). Владелец денег здесь выступает не как покупатель товара в целях его потребления, а как покупатель товара в целях его продажи какому-то другому потребителю, следовательно, как посредник между производителем или владельцем товара и потребителем. Цель этого посредничества - возрастание денег, прибыль. Закон посреднической торговли: дешево купить, чтобы дорого продать. Иными словами, это закон неэквивалентного обмена. Следовательно, прибыль купца-посредника возникала не в производстве, как прибыль промышленного капиталиста при капиталистическом способе производства. Деятельность средневекового купца-посредника не имела экономически ничего общего с капиталистическим способом производства. Купеческий капитал ничего не производил, - поэтому нет и специфического для него способа производства[23]. Купеческий капитал обслуживал разные способы производства до возникновения капиталистического производства. Более того, именно различие способов производства или по крайней мере уровней экономического развития тех народов, между которыми он посредничал, служило для получения купеческой прибыли наиболее благоприятной обстановкой.
Разумеется, прибыль купца-посредника представляла захваченную им долю доходов каких-то общественных классов. Нельзя представить себе, чтобы эта прибыль могла в основном составляться из части дохода феодальнозависимых крестьян: последние, даже если говорить о зажиточной прослойке, мало покупали привозных товаров (разве что соль), а свои продукты продавали обычно на местном рынке. Некоторые ремесленники нуждались в привозимом издалека сырье, и это могло, конечно, дать купцу-посреднику некоторую возможность присвоить долю их труда. Но главный путь состоял в присвоении купцом части дохода феодалов, т.е. части феодальной ренты. Купец легко мог купить что-либо у феодала дешево, ниже стоимости, продать ему дорого, выше стоимости: ведь феодалу продукты ничего не стоят, он получил их бесплатно; для него продукты не имеют меновой стоимости, и поэтому всякая вырученная за них цена - чистый выигрыш. Феодал получил от купца деньги за проданные продукты и отдал эти деньги купцу за приобретенные товары. С точки зрения потребительской феодал ничего не проиграл, он в выигрыше: скажем, вместо излишнего зерна он получил нужные ему ткани. Купец лишь получил назад те же деньги, которые сначала выплатил феодалу. Но все же купец увозит с собой долю феодальной ренты: он купил где-то привезенные ткани за меньшую цену, чем та, за какую он отдал их феодалу; он продаст зерно дороже той цены, за какую купил у феодала. К тому же разница, которая ему останется, будет выше его расходов на перевозку товаров, их хранение и пр. Результат его деятельности выразится в денежной разнице, которая составит его прибыль. Разумеется, дело не меняется, если мы представим, что один купец только купил зерно у феодала, а другой только продал ему ткани, - в конечном счете класс купцов все равно присваивает часть ренты класса феодалов.
Очевидно, купцы-посредники могли присваивать долю феодальной ренты только потому, что они имели какие-то монопольные преимущества. Действительно, во-первых, они и только они осуществляли перемещение, транспортировку товаров. Чем длиннее дистанция, которую требовалось преодолеть, тем менее мог заняться этим делом сам феодал или кто-либо из его подданных, занятых трудовыми или нетрудовыми функциями. Купец-посредник обслуживал эту потребность феодала за долю ренты точно так же, как, скажем, страж получал крохи этой ренты за несение своей службы феодалу. Во-вторых, купцы и только купцы знали, какие цены стоят в других местах и в каких местах стоят иные цены, чем здесь. В-третьих, купцы обладали запасом денежной наличности, необходимым для начала любой торговой операции. Купцы умели складывать свои индивидуальные капиталы в общий, чтобы достичь требуемой суммы, и ссужали друг другу деньги.
Все перечисленные преимущества показывают, что условием успешной деятельности купеческого капитала в феодальную эпоху являлось господство натурального хозяйства. В частности, знание цен в других местах могло быть преимуществом только в том случае, если кругом царило незнание этих цен, - а это подразумевает, что большинство владельцев продуктов не связано с рынком, что производство для продажи не носит всеобщего и постоянного характера. Но дело не столько в субъективном знании или незнании, сколько в объективном отсутствии единого рынка. Пусть, например, русский помещик в XVII в. и знает, что в Голландии всегда стоят более высокие цены на хлеб, чем в России, - если бы рыночные связи были развиты, если бы не господствовало натуральное хозяйство, эта разница цен вызвала бы не потребность в купце-посреднике, а отлив рабочей силы туда, где цены выше, и широкий экспорт туда дешевого хлеба, в результате чего цены сравнялись бы. Но это было невозможно в феодальную эпоху. Не только каждое государство - каждое феодальное княжество, каждое феодальное владение представляло "внешний рынок" по отношению к другому, отделенному пошлинами, и т.д. Сама эта множественность рынков, служившая условием деятельности посреднического купеческого капитала, отражала господство натурального хозяйства.
"...Торговый капитал живет за счет разницы между ценами производства различных стран...", - говорит Маркс[24]. Чем более неразвито их внутреннее обращение, чем более внутренняя организация производства в них направлена еще на производство не меновой, а потребительной стоимости, тем легче купец, посредничающий между ними, "сравнивает денежные цены и разницу кладет в карман"[25]. В этом случае, по словам Маркса, перед нами купеческий капитал в чистом виде, и таков главный источник его образования[26].
В обществах, где действует купеческий капитал, еще не сложилась категория общественно необходимого труда, т.е. среднего количества труда, необходимого на данной ступени для производства какого-либо вида продукта. В пестрой мозаике феодального мира всюду свои особенности, свое качественное своеобразие, и в этих несообщающихся сосудах не устанавливается средний уровень: области с более низким уровнем развития производства не испытывают прямой невыгоды своего положения, и наоборот. Единственный, кто с высоты птичьего полета сопоставляет эти различия и как бы обладает неким общим масштабом, хотя в экономической действительности и нет еще никакого реального "среднего", - это купец. Он пересекает страны и моря, он сопоставляет то, что в действительности разделено. Единственное условие, в котором он нуждается, чтобы действовать, - это наличие в странах, куда он приезжает, хотя бы чуть теплящегося денежного обращения, хотя бы зачаточного товарного производства. Впрочем, даже если этого нет, "продукт становится здесь товаром благодаря торговле. В этом случае именно торговля приводит к тому, что продукты принимают форму товаров, а не произведенные товары своим движением образуют торговлю"[27]. Наконец, в других случаях средневековый купец превращается в простого грабителя. Принцип неэквивалентности доводится в таких случаях до своего крайнего предела. Разбой и грабеж в той или иной степени сопутствуют всей истории средневековой торговли. Однако характерно, что даже при этой крайней "неэквивалентности" захватывать старались преимущественно золото, серебро, драгоценности, т.е. всеобщий эквивалент, - тот товар, в количестве которого могло быть выражено качественное различие уровней и путей экономического развития разных стран.
Различие это было, разумеется, особенно велико не у соседних народов, а у более или менее далеких. Дальность расстояния оказывается в средневековой торговой практике как бы синонимом величины экономического "перепада", а значит, и величины прибыли. Поскольку специфика деятельности купца выступает прежде всего как путешествие, постольку его прибыль выглядит всего лишь наградой или призом за преодоленное далекое расстояние. За самые диковинные, "заморские", дальние товары купец требовал и самых высоких прибылей. С другой стороны, та же диковинность товара выступала свидетельством глубокого качественного отличия между странами. Чем более различны культура и быт двух стран, чем более несхожи потребности, запросы, вкусы, тем больше оснований у купца рассчитывать на прибыль. Деньги купца переводят эти качественные различия на количественный язык, служат общим знаменателем, сравнивают несравнимое.
В средние века эту связь между отдаленными точками осуществлял в действительности не один купец на всем протяжении торгового пути. Ведь стремлению к максимальной дальности маршрута противостояла возраставшая вместе с длиной пути стоимость издержек путешествия и транспортировки, задержка оборота капитала, а также степень риска при необходимости пересечения многих границ. Поэтому купцу приходилось довольствоваться частью пути, проделываемого товаром, и частью прибыли, которую потенциально нес с собой этот товар. Это была, как правило, цепная торговля, где товар несколько раз перепродавался, прежде чем достигал потребителя. Более или менее стабильные торговые пути пересекали целые материки, проходили через многие страны, где были приняты разные денежные единицы.
Одному товару на этом пути противостоит несколько видов монет. Все эти виды монет приравниваются друг другу по своему весу, т.е. по количеству содержащегося в них благородного металла. Но, с другой стороны, они приравниваются не непосредственно друг другу, а через цену товара; цена же товара каждый раз не одинакова при его покупке и при его продаже. Следовательно, деньги приравниваются друг другу лишь для того, чтобы выявить это неравенство, эту разность, которая оседает в руках купцов.
Наконец, купец не один получал торговую прибыль от движения данного товара и в том смысле, что он торговал в средние века, как правило, не в одиночку, а в компании с другими купцами. Энгельс в статье "Закон стоимости и норма прибыли" показал, что средневековые купцы были тоже общинниками, как и крестьяне и ремесленники. Они соединялись в товарищества и делили между собою прибыль пропорционально вложенным капиталам. Эти товарищества купцов на Западе часто назывались гильдиями.
При капитализме господствует эквивалентный обмен для получения неоплаченного (прибавочного) продукта, при феодализме господствует неэквивалентный обмен для получения всеобщего эквивалента. Во всем феодальном хозяйстве в известном смысле царит принцип неэквивалентности. Как уже отмечалось, цена, по которой феодалы продавали купцам или горожанам сельскохозяйственные продукты, была в немалой мере "случайной ценой", а не продажей по стоимости. Хозяйственная жизнь средневековья до предела насыщена такими явлениями, которые могут быть названы антитезой эквивалентности: во-первых, односторонними отчуждениями материальных благ в виде всяческого рода дарений; во-вторых, столь же односторонним присвоением благ в виде прямого вооруженного грабежа. Рядом с этим международная неэквивалентная торговля может рассматриваться как форма движения материальных благ, все же родственная эквивалентности.
В самом деле, она хотя бы в тенденции содержит в себе эквивалентность. Неэквивалентный обмен для получения эквивалента - это противоречие приводит к тому, что купеческий капитал "самим своим движением... устанавливает эквивалентность"[28]. Маркс указывает, что "торговля будет оказывать большее или меньшее влияние на те общества, между которыми она ведется; производство она все более и более будет подчинять меновой стоимости"[29]; "развитие торговли и торгового капитала повсюду развивает производство в направлении меновой стоимости"[30]. Вместе с тем уменьшается возможность получения посреднической прибыли. Монополия посреднической торговли, а вместе с тем и сама эта торговля приходит в упадок по мере экономического развития тех народов, которые она эксплуатировала с двух сторон и неразвитость которых была базисом ее существования. Купцу приходится теперь прибегать, в частности, ко все более далеким путешествиям, стараться обойти промежуточные международные границы и цепную торговую связь, царящую на старых торговых путях, и искать непосредственной связи между отдаленнейшими пунктами земного шара на новых, морских путях. Но только успехи техники кораблестроения и кораблевождения в XV в. дали ему в конце концов средство разрешить эту задачу, сделав относительно наиболее дешевыми именно дальние путешествия. В этих условиях начинает все чаще практиковаться индивидуальное коммерческое предпринимательство взамен коллективного.
Однако в какое именно время и где купеческий капитал теряет свои характерные средневековые черты - это зависит отнюдь не от его саморазвития. "...Все развитие купеческого капитала влияет на производство таким образом, что все более придает ему характер производства ради меновой стоимости, все более превращает продукты в товары. Однако... его развитие, взятое само по себе, недостаточно для того, чтобы вызвать и объяснить переход одного способа производства в другой"[31]. Какие изменения вызовет развитие торговли в производстве - это зависит не от торговли, а от наличного в данной стране способа производства. Для возникновения капитализма развитие купеческого капитала - совершенно недостаточная предпосылка, требуются гораздо глубже лежащие экономические предпосылки. Более того, нормальным условием функционирования купеческого капитала являлось как раз отсутствие экономических предпосылок для перехода к капиталистическому производству: неразвитость тех стран, между которыми он посредничал. Иначе говоря, условием его функционирования было производство внутри страны преимущественно не для продажи, а для непосредственного потребления, т.е. производство преимущественно потребительной стоимости. Господство натурального хозяйства - условие нормального функционирования купеческого капитала в феодальную эпоху. При таких условиях мы и должны здесь рассматривать функцию денег как мировых (международных) денег и развитие из нее других функций.
Подобно тому, говорит Маркс, как из формы товарного обращения, Т - Д - Т, появляются деньги как мера стоимости и средство обращения, как сокровище и абсолютная форма богатства, так из самой по себе формы обращения купеческого капитала, Д - Т - Д', развиваются деньги как сокровище, как нечто такое, что сохраняется и увеличивается просто посредством отчуждения[32].
Действительно, из рассмотренной функции денег как мировых (международных) денег могут быть легко выведены функция денег как средства накопления (сокровища) и их функция как платежного средства.
Мы допустили, что вначале деньги появляются в данном обществе только извне. Об этом писал Энгельс: "К тому же и сами деньги вначале большей частью притекали из чужих краев..."[33] Для простоты мы представили, что купец нечто купил у данного феодала, т.е. отдал ему свои деньги, а затем ему же нечто продал, т.е. получил от него свои деньги обратно. Уже и тут деньги могут функционировать не только как товар. Если, скажем, феодал не сразу купил после продажи, и деньги на то или иное время остались в его руках, они уже выступают в функции сокровища. Если он получил товар, а деньги заплатил через то или иное время, они уже выступают в функции платежного средства. Однако все эти функции обнаружатся еще гораздо отчетливее, если мы учтем, что купец может иметь дело не с одним контрагентом в данном обществе, а с рядом их, из которых одни фигурируют в роли продавцов, другие - покупателей.
Неразвитость товарного обращения, господство натурального хозяйства благоприятствуют тому, что сплошь и рядом деньги оседают в своей натуральной форме, а не возвращаются в международное обращение. Продавец вовсе не обязательно выступит как покупатель; он окажется в таком случае собирателем сокровищ. Наследие рабовладельческой эпохи, когда все функции денег были уже развиты, сказывалось в феодальную эпоху в том, как охотно люди всех сословий задерживали у себя деньги, рассматривая их как воплощение богатства.
Начиная с самой ранней поры западного средневековья, с меровингской эпохи, по свидетельству источников, золото и другие драгоценности наполняли сокровищницы королей и крупных феодальных князей и военачальников. Это был не только резерв на случай каких-либо дорогих покупок. Сокровища часто переходили из рук в руки внутри феодального класса, в порядке всякого рода дарений, приданых, выкупов, компенсаций за территории и политические права - за "товары", не имеющие никакой стоимости. Сокровища были излюбленной военной добычей в феодальном мире. Поэтому многие, особенно люди послабее, всякое образовавшееся, т.е. скопившееся у них сокровище спешили до времени закопать в землю. Отсюда те многочисленные клады феодальной эпохи, в значительной части содержащие иностранную монету, которые археологи до сих пор продолжают находить на самых различных территориях. Предполагают, что главной причиной, приведшей к вытеснению в феодальную эпоху из обращения медных монет, занимавших большое место в обращении древнего Рима, является плохая пригодность меди к функции сокровища: в земле медные монеты окисляются и портятся.
Клады особенно обильны по древним торговым путям. Вполне вероятно, что часть из них была зарыта самими купцами, которые, следовательно, тоже выступали в роли собирателей сокровищ. В самом деле купцы не могли ограничиваться минимальным запасом денег, необходимым для начала торговой операции: окружающая феодальная действительность постоянно ставила их под угрозу ограбления и побуждала к созданию резервов. С другой стороны, накопление и было прямой целью их деятельности, причем рост их капиталов вовсе не обязательно сопровождался расширением торговых операций. Прибыль сплошь и рядом воплощалась в сокровище, в накопленной массе денег. Тем самым деньги выступали как олицетворение богатства.
Богатство олицетворялось также роскошью. Роскошь, особенно всяческие украшения из золота, серебра, драгоценных камней, есть не что иное, как другая форма сокровища. В отличие от сокровищ, которые скрывали от нескромных взоров под землю и в подвалы, в кубышки и сундуки, эти сокровища, напротив, выставляли напоказ с целью демонстрации богатства и могущества их владельцев. Уже в самом раннем средневековье и на Западе и на Востоке феодальные государи поражали при выходах и приемах количеством золота, серебра и драгоценностей на своих одеждах, украшениях, знаках власти, оружии, посуде, мебели, драпировках. Им подражали в этом церкви и вельможи. В этих случаях сокровище хранится в виде произведений ювелирного искусства, и соответственно этот вид сокровища называется эстетическим сокровищем. Но его экономическая роль совершенно та же, что и сокровища в монетах. В нужную минуту его использовали как деньги. Если монеты нередко употреблялись как украшения, то и украшениями нередко пользовались для производства платежей.
Функция денег как сокровища особенно характерна именно для феодального общества. Она играет особенно большую роль, говорит Маркс, у народов, у которых меновая стоимость еще не охватила всех производственных отношений, т.е. у которых господствует натуральное хозяйство. "Чем менее развито товарное производство, тем более важное значение имеет это первое самостоятельное обособление меновой стоимости в виде денег, собирание сокровищ..."[34]
Параллельно с функцией денег как сокровищ появляется в феодальном обществе и функция их как средства платежа. Если у одних в руках застревают деньги, то у других в данный момент нет на руках нужных денег для покупки - и то, и другое отражает прежде всего неразвитость или даже отсутствие денежного обращения внутри феодального общества. Поэтому долг для него столь же характерное явление, как и сокровище. Товары берутся в долг. Деньги для уплаты долга мобилизуются после приобретения товара и выступают уже как платежное средство.
Где же мог добыть феодал или государь деньги для уплаты долга купцу? Прежде всего, у тех же купцов: феодалы облагают купцов пошлинами при проезде через свою территорию, при проезде через любой мост, при выгрузке и перегрузке товаров и т.д., присваивая тем самым часть купеческой прибыли. Феодалы не брезгуют и просто забирать мошну у купцов на больших дорогах. Далее, феодал или государь стремится добыть нужные ему деньги путем продажи купцам тех или иных продуктов своих поместий; например, при Карле Великом управляющим королевскими поместьями предписывалось часть изготовленного вина обязательно продавать. Однако состояние феодального производства до поры до времени оставляло лишь самые ограниченные возможности такого рода. Эффективнее оказывался другой путь. Поскольку в обществе были сокровища, феодал или государь должен был лишь найти средства мобилизовать и присвоить их. Феодальная эпоха знает большое многообразие этих средств - от принуждения обладателей каких-либо накоплений к "добровольным дарениям" до продажи им феодальных титулов, церковных должностей, привилегий, регалий, наконец, даже собственных дочерей государей и феодалов.
Если все эти средства не достигали цели, у феодала или государя оставалась возможность взять деньги в долг у обладателей сокровищ, точно так же, как он брал товары в долг у купцов. Тем самым обладатель сокровища, накопленных денег, снова превращался в обладателя капитала. Но здесь перед нами иной вид капитала - ростовщический капитал. Формула его движения не Д - Т - Д', как у торгово-купеческого капитала, а Д - Д': обладатель денег отдает их, а через некоторое время получает их с приращением - с прибылью, "процентом". Маркс подверг эту форму денежного капитала всестороннему рассмотрению в 36-й главе III тома "Капитала". Маркс показал здесь, что функционирование ростовщического капитала отнюдь не означает появления новых производственных отношений, капитализма. Оно даже не подразумевает значительного развития денежного обращения. Напротив, "чем незначительнее та роль, которую в общественном воспроизводстве играет обращение, тем пышнее расцветает ростовщичество"[35]. Иными словами, господство натурального хозяйства в обществе является условием развития ростовщического капитала. В средние века, говорит Маркс, ничтожное денежное обращение, необходимость производить большинство платежей наличными деньгами принуждали к денежным займам. Две характерные формы, в которых ростовщический капитал действовал в феодальном обществе, - это, во-первых, ростовщичество при помощи денежных ссуд расточительной знати, преимущественно земельным собственникам, во-вторых, ростовщичество при помощи денежных ссуд мелким, владеющим условиями своего труда производителям - ремесленникам и особенно крестьянам. К ним можно было бы прибавить еще третью форму - денежные ссуды купцам, однако применительно к этой форме принято говорить уже не о ростовщичестве, а о кредите, вексельном деле, банках. Исходной формой при феодализме являлась первая: обладатель денежной наличности ссужает ее под проценты феодалу (или феодальному государству), который нуждается в этих деньгах как платежном средстве. Однако из нее необходимо вытекает двойной нажим на непосредственных производителей - со стороны феодала и со стороны ростовщика.
В самом деле, если феодал взял деньги в долг, это не решает проблемы, ибо он должен затем где-то добыть деньги, чтобы вернуть долг, да еще с процентами. Но у него нет иного дохода, кроме феодальной ренты, и, стало быть, именно часть феодальной ренты он отдает ростовщику за предоставленную ссуду. Он начинает требовать эти деньги со своих крестьян. Пока, говорит Маркс, прибавочный продукт поедается феодалом и его челядью и во власть ростовщика попадает феодал, способ производства остается все тот же - он только начинает тяжелее давить на работника производства; "обремененный долгами... феодальный сеньор высасывает больше, потому что из него самого больше высасывают"[36].
Однако дело не сводится лишь к количеству прибавочного продукта: ведь феодалу он нужен в денежной форме, между тем у крестьянина может и не быть нужных денег или рынка для сбыта своего продукта. Представим себе для простоты такое положение, когда крестьянин еще совсем не продает продукта горожанам - ремесленникам. Где может он взять деньги для уплаты требуемых феодалом денежных повинностей? Только у ростовщика. Получив ссуду от ростовщика, крестьянин вручит ее феодалу, а ростовщику возместит его ссуду с лихвой не деньгами, если уж ему их негде взять, а отработкой (или продуктами). В раннефеодальном обществе, действительно, время от времени требовались эпизодические взносы с крестьянских хозяйств более или менее крупных денежных сумм: платежи виры или вергельда - судебных штрафов, платежи за выкуп кого-либо из плена или рабства, платежи контрибуций, плата за церковные требы, вклады в церкви и монастыри по обету и т.д. Очевидно, во всех этих случаях деньги можно было найти только у обладателей сокровищ.
Таким образом, класс феодалов мобилизовал находящиеся в недрах общества денежные накопления, сокровища, как непосредственно беря ссуды, так и принуждая своих подданных-держателей брать ссуды и платить себе эти деньги.
В последнем случае перед нами односторонние платежи, не имевшие непосредственной связи с обращением товаров. Все эти подати и сборы, все эти факты внеобменного платежного оборота иллюстрируют функцию денег как средства платежа в том виде, в каком она проявляется при господстве вокруг натурального хозяйства.
Однако, если рассмотренные функции денег при феодализме сколько-нибудь развиты, они необходимо ведут к развитию и внутреннего денежного обращения. Сами феодалы и феодальные государи обнаруживают в чеканке монет еще одно средство мобилизации в своих руках денег, имеющихся в порах феодального общества. Чеканка монет первоначально преследовала чисто фискальные цели - она имела назначением пополнение казны, привлечение в казну наличных благородных металлов, в том числе вновь добываемых из земных недр. Это оказалось настолько важным источником дохода, что в условиях феодальной раздробленности каждый феодал стремился чеканить свою собственную монету и понемногу воцарился самый безграничный монетный партикуляризм.
Основой этого дохода от чеканки монеты служило несовпадение номинальной стоимости монеты с ее действительной стоимостью как товара. Мы помним, что как товар деньги фигурировали только в международной торговле. Только купец-посредник на практике знал, что монеты, встречавшиеся в разных частях земного шара, независимо от своих названий имеют какие-то весовые соотношения между собой. Несомненно, что купцы-посредники извлекали дополнительную прибыль из своего монопольного знания монет и неосведомленности феодалов в таких материях. Но феодалы были господствующим классом и поэтому в конце концов повернули дело к своей выгоде. Пользуясь своей монопольной властью внутри страны, каждый феодальный государь фактически принуждал своих подданных обменивать разнообразные скопившиеся в обществе иноземные монеты на монету своей чеканки. А поскольку последняя содержала, как правило, меньше благородного металла, такой обмен обогащал казну. То же повторялось и при последующих перечеканках монеты на еще менее полновесную.
Некогда, еще в дофеодальное время, названия монет обозначали всего лишь их вес. Монета представляла собой меру заключенного в ней золота или серебра, благодаря чему она могла служить масштабом цен и средством обращения. Однако, сохранив эту роль средства обращения, монета при феодализме утратила непосредственное значение весовой меры золота и серебра. Деньги в монетной форме потеряли связь со стоимостной основой, из которой они первоначально возникли. Такой разрыв был возможен и неизбежен при феодализме в силу слабости товарного обращения, в силу господства натурального хозяйства. Именно этот разрыв открыл широчайший простор для установления феодальными государями произвольной, завышенной цены монет. Порча монеты, т.е. выпуск ее с неполным весом благородного металла, стала легальным, повсеместным источником государственных доходов, а также и нелегальным источником доходов фальшивомонетчиков. "Вся история монетного дела с начала средневековья до конца XVIII столетия сводится к истории этих двусторонних и антагонистических подделок...", - говорит Маркс. Официальное феодальное мировоззрение рассматривало название монеты, вычеканенное на ней номинальное обозначение как основу ее рыночной роли. Маркс цитирует декрет одного из французских королей: "Никто не смеет и не должен сомневаться, - говорит верный ученик юристов Филипп Валуа в одном декрете 1346 г., - что только нам и нашему королевскому величеству принадлежит право... чеканки монеты, снабжения деньгами и всяких распоряжений относительно монеты, право пускать ее в обращение, и притом по такой цене, как это нам угодно и признано нами за благо"[37]. Это представление отражало повсеместную практику: одноименные монеты имели в разных феодальных государствах и княжествах или в разное время самый различный вес; монеты чеканились и перечеканивались, и каждый раз государь извлекал из этого реальный доход.
Однако при всем том чеканка феодальными государями монеты послужила важным звеном при оформлении в феодальном обществе внутреннего обращения - антитезы тому почти исключительно международному обращению, которое было исходным пунктом. "...Деньги в качестве монеты, - пишет Маркс, - получают местный и политический характер, они говорят на разных языках и носят разные национальные мундиры. Поэтому сфера, в которой деньги обращаются как монета, отличается, как внутреннее товарное обращение, ограниченное пределами данного государства, от всеобщего обращения товарного мира"[38]. Правда, на первых порах феодальная монета оформляет и унифицирует не товарное обращение, а преимущественно всевозможные односторонние платежи - налоги, ренты, подати, сборы, штрафы, долги и т.д. Но вместе с тем совершается и переход от функции денег как средства платежа к их функции средства обращения. Само существование денег "в национальном мундире" помогает развитию внутреннего товарного обращения.
Пока деньги в феодальном обществе не достигли этой ступени развития, единичные факты приравнивания трудящимися - крестьянами и ремесленниками - своих продуктов и трудовых затрат не могли приобрести характера товарного обращения. Напротив, где существует монета, в которой крестьянин обязан вносить свои сначала спорадические, затем все более регулярные платежи феодалу, государству, церкви, ростовщику, он, естественно, в этой же монете старается осуществить и сезонные накопления до наступления срока платежа, следовательно, в этой же монете стремится реализовать выручку от продажи горожанам своего продукта. Он добивается при этом, чтобы полученная цена отвечала количеству затраченного им труда. Если феодалы умели превращать в деньги только продукты, но не труд (поэтому переход к денежной феодальной ренте был возможен только от продуктовой формы, но не прямо от отработочной), и соответственно продавали их всегда по ценам, в общем весьма далеким от трудовой стоимости, то непосредственные производители при обмене и продаже подсчитывали именно взаимные затраты труда. Еще в своем крестьянском хозяйстве, как и в своих расчетах с кузнецами и другими бродячими ремесленниками, работавшими не за деньги, а за натуральные харчи, непосредственные производители научились приблизительно сравнивать разные виды труда по количеству затраченного времени или приравнивать количество затраченного времени к тому или иному количеству продукта. Но это еще не было товарным обращением. Появление в феодальном обществе денег в виде монет доставило недостающее звено для возникновения на этой, уже подготовленной основе внутреннего товарного обращения. Деньги стали приобретать в этих взаимных расчетах крестьян и ремесленников функцию меры стоимости. А в данной функции деньги играют хотя бы в тенденции роль, прямо противоположную той, с которой началось их развитие в феодальном мире: они должны обеспечить обмен эквивалентов, равных трудовых затрат, а не неэквивалентный обмен, как в международной посреднической торговле.
Развитие же простого товарного обращения и функции денег как меры стоимости и средства обращения должно было столкнуться с произволом, царившим в феодальной монетной системе, и оказать на нее обратное воздействие. Логика простого товарного обращения требовала, чтобы и деньги тоже продавались по своей трудовой стоимости. Хотя золото и серебро добывались не во всех странах и поэтому нелегко было наглядно сравнить затраты труда при их добыче с затратами труда в других производственных процессах, все же логика простого товарного обращения настойчиво заявляла о себе. Наиболее испорченные монеты устранялись с рынка, или, наоборот, из обращения изымались (превращались в сокровище) наиболее полноценные монеты, и это ограничивало возможности порчи монеты государями.
Столкновение двух экономических тенденций нашло отражение и в трактатах о деньгах - сначала в XIV в., француза Николая Орезма, затем в XVI в., великого польского ученого Николая Коперника, опровергавших традиционное представление, будто монета получает свою стоимость по воле государя. Коперник доказывал, что деньги являются таким же товаром, как и все другие товары, и что обращение их не по стоимости ведет лишь к расстройству народного хозяйства[39]. Разумеется, ни шедшая из низов, из массы мелких товаропроизводителей, практическая оппозиция, ни оппозиция передовых мыслителей не могла уничтожить феодальной порчи монеты и пестроты монетных систем. Но противодействие рыночной стихии все же создавало минимальные условия для того более или менее развернутого товарно-денежного обращения в период господства денежной феодальной ренты, которое было охарактеризовано в предыдущей главе.
Итак, мы видим, что в феодальной экономике функции денег логически и исторически выступают не в том порядке, как при анализе товара и денег вообще. Ф. И. Михалевский верно отметил две особенности развития денег в феодальную эпоху: "Развитие товарно-денежных отношений идет первоначально извне во внутрь. Проводниками их являются торговые сношения и военные столкновения с более культурными странами Востока и средиземноморского Юга. Развитие товарно-денежных отношений идет долгое время сверху вниз. К ним в первую очередь приобщается эксплуататорская верхушка общества, откуда они просачиваются вниз по мере того, как, с одной стороны, растет разделение труда, а с другой стороны, растет стремление эксплуататоров получать часть прибавочного продукта в денежной форме"[40]. Все, что изложено выше, подтверждает этот вывод.
Однако следует иметь в виду, что в действительности нет одной единственной последовательности развития функций денег при феодализме. Одновременно с изложенной последовательностью может быть прослежена и обратная, "снизу вверх", по крайней мере после появления в феодальном мире денег как мировых (международных) денег.
В самом деле, ведь купец-посредник торговал не только с феодалами, как мы для упрощения допустили. В той или иной мере он торговал и с ремесленниками, а в редких случаях и с крестьянами. Если он покупал у них нечто из их продуктов, в их руках оставались деньги. Эти деньги могли не только осесть как зачаточное сокровище или накопление, но и войти в обращение между крестьянами и ремесленниками с функцией меры стоимости, средства обращения, средства платежа.
Словом, на практике разные функции денег с развитием феодализма могли возникать в разной последовательности. Выше изложена лишь наиболее теоретически существенная и характерная для феодализма последовательность. Но по крайней мере со времени возникновения товарообмена между городом и деревней, ремеслом и сельским хозяйством законы товарного производства проявляются все более ясно в своей всеобщей форме. Однако эти законы здесь неумолимо ограничены господством натурального хозяйства. Поэтому в своем развитии они приводят нас лишь снова к тому же явлению, с которого мы начинали характеристику денег при феодализме, - к денежному капиталу. Накопивший деньги ремесленник или крестьянин мог при случае стать мелким, а то и крупным купцом-посредником или ростовщиком. Мы возвращаемся к исходному пункту и не выйдем из этих рамок, пока остаемся на почве феодального способа производства.
Одним из проявлений смешения, отождествления товарного производства с капиталистическим производством является смешение ростовщического и торгово-купеческого капитала с капитализмом. Ростовщический и торгово-купеческий капитал существовали в докапиталистических формациях всюду, где существовало мало-мальски развитое товарное производство. Ни тот, ни другой не создают каких-либо новых производственных отношений сверх тех, которые господствуют в обществе, не ведут сами по себе к капитализму.
Ростовщик в феодальном обществе только присваивал себе часть феодальной ренты, независимо от того, ссужал ли он деньги феодалу или крестьянину. Если он ссужал деньги феодалу, он прямо забирал в виде процента часть той ренты, которую феодал собрал со своих крестьян. Если же он ссужал деньги крестьянину, беря под залог его земельный участок, это значило, что он частично приобщился к верховным правам собственности на этот участок, а крестьянин со своего участка отныне должен платить еще дополнительную ренту продуктами или деньгами в виде процентов этому присосавшемуся соэксплуататору. Средневековые документы так и называют платежи крестьян ростовщикам - "добавочная рента", "вновь созданная ("конституированная") рента", "сверхчинш". Ростовщичество способно было лишь утилизировать феодальные отношения, но не создать какие-либо новые. Это было лишь средством оттягать долю феодальной ренты от наследственного дворянства в пользу собственников денег. Такова же, как мы видели, и природа прибыли средневекового купца: это присвоенная купцом, как посредником, часть феодальной ренты.
В 20-й и 36-й главах III тома "Капитала" Маркс показал, что торговый и ростовщический капитал могут содействовать как разложению, так и консервированию докапиталистических производственных отношений в обществе. Сыграют ли они ту или иную роль - это зависит не от их собственной природы, а от того, зарождаются уже в этом обществе капиталистические производственные отношения или нет. Следовательно, все эти явления неправильно было бы рассматривать даже как зачатки или признаки капитализма: сами по себе они не имеют отношения к капитализму и, несмотря ни на какой количественный рост, не приводят к капитализму. Появление капитализма не завершается, а начинается возникновением системы эксплуатации капиталистами наемных рабочих.
Капиталистическое производство в этом смысле в Европе начало развиваться в основном только с XVI в., если не говорить о немногочисленных исключениях в XIV и XV вв. До того было лишь феодальное производство, хотя оно и носило порой относительно высоко развитый товарный характер. Товарное производство есть необходимое условие возникновения капитализма, но совершенно недостаточное условие.
Напротив, когда в обществе уже зародилась система эксплуатации капиталистами рабочих, торговый и ростовщический капитал способствуют расширению этой системы, приобретают новое экономическое значение. Их роль становится очень большой в распространении капитализма в деревню, в отсталые районы. В. И. Ленин в "Развитии капитализма в России" показал значение системы скупки продукции у крестьян-кустарей как скрытой формы капиталистической эксплуатации, вскрыл капиталистическое содержание, которое приобрели в условиях пореформенной России, в условиях быстрого развития капитализма эти "допотопные формы капитала".
Денежные накопления купцов и ростовщиков составили одну из предпосылок возникновения капитализма в Западной Европе. Это хорошо видно на примере раннего итальянского капитала XIV в., связанного с предшествовавшим интенсивным развитием банков и торговых компаний. Роль "финансистов" и купцов очень велика и в генезисе капитализма в Голландии, Англии, Франции и т.д.
Иначе говоря, капитал старше капитализма. Владельцы капиталов, денежных или товарных богатств - это предшественники капиталистов как эксплуататоров наемной рабочей силы, т.е. буржуазии как класса капиталистического общества. Не будь этих предшественников, капитализм не мог бы возникнуть.
Буржуазный экономист В. Зомбарт утверждал, что капиталы до начала капиталистического производства скопились из феодальной ренты, поскольку получатели феодальной ренты не всю ее тратили на свои потребности. Он приводил примеры феодальных аристократов и вельмож, оказавшихся в Западной Европе к началу капиталистической эпохи обладателями огромных денежных сокровищ. Но это в действительности не единственный и не главный путь образования денежных капиталов. Как мы видели, ростовщики отнимали у феодалов немалую долю их доходов. Наиболее разбогатевшие из ростовщиков становились банкирами вроде Фуггеров, Вельзеров и других знаменитых германских и итальянских банкирских домов XV в., кредитовавших королей, императоров, вельмож, стягивавших в свои руки со всей Европы огромные суммы денег, хотя подчас и разорявшихся столь же стремительно из-за отказа высокопоставленных должников платить свои долги. Другие финансисты предпочитали давать деньги в заем под обеспечение государственных налогов. Во Франции, например, откуп налогов приобрел широчайшие размеры: "финансисты" вносили в казну вперед всю сумму того или иного налога, который казна предполагала собрать со страны или отдельной провинции, а за это получали право выколачивать этот налог с населения со значительным избытком, который оставался у них в руках. Таким образом, государственный долг и налоговая система оказывались одним из важнейших источников формирования денежных капиталов в частных руках.
Еще более важным источником была международная торговля, нередко сливавшаяся с морским разбоем и грабежом населения отсталых стран. После открытия Америки и морского пути в Азию стремительно стали расти барыши от неэквивалентной торговли пряностями, тканями и другими изделиями и продуктами далеких стран, население которых разорялось от этой "торговли". Одновременно быстро развивалась система прямой эксплуатации туземцев на плантациях, основывавшихся европейскими купцами и завоевателями. Колониальная система стала гигантским источником накопления богатств в руках испанских, португальских, голландских, английских, французских компаний, в руках авантюристов, пиратов. Плоды векового труда целых народов становились достоянием этих захватчиков. Сокровища, добытые за морем, притекали в Европу и здесь становились денежным капиталом.
Возникновение капиталистического производства подстегнуло, дало могучий стимул этой погоне за капиталами, - однако не эти денежные или товарные капиталы сами по себе явились причиной возникновения капиталистического производства. Никакое накопление денежного или товарного капитала - ни с помощью насилия, ни без насилия, ни "первоначальное", ни иное - не ведет к возникновению капитализма и не объясняет его.
СНОСКИ
[1] В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 3, стр. 184.<<
[2] К. Маркс. Капитал, т. I, стр. 83.<<
[3] Там же, стр. 84.<<
[4] Там же.<<
[5] К. Маркс. Капитал, т. Ill, стр. 810.<<
[6] К. Маркс. Капитал, т. III, стр. 808.<<
[7] Там же, т. I, стр. 85.<<
[8] Там же, стр. 176.<<
[9] В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 1, стр. 87.<<
[10] См. А. М. Панкратова. О роли товарного производства при переходе от феодализма к капитализму. - "Вопросы истории", 1953, № 9, стр. 65.<<
[11] См. К. Маркс. Капитал, т. III, стр. 800.<<
[12] В. И. Ленин. Сочинения, т. 32, стр. 323.<<
[13] "Вопросы философии", 1956, № 4.<<
[14] В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 17, стр. 90.<<
[15] См. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 3, стр. 167-168 (сноска).<<
[16] См. там же, стр. 623, 625.<<
[17] Процесс развития внутреннего товарного обращения, внутреннего рынка в условиях позднего феодализма особенно подробно исследован применительно к истории России. См. Б. Б. Кафенгауз. Очерки внутреннего рынка России первой половины XVIII в. (по материалам внутренних таможен). М., 1958; Н. Л. Рубинштейн. Территориальное разделение труда и развитие всероссийского рынка. - "Из истории рабочего класса и революционного движения". М., 1958; Л. В. Черепнин. Образование русского централизованного государства в XIV-XV веках. Очерки социально-экономической и политической истории Руси. М., 1960; А. А. Преображенский, Ю. А. Тихонов. Итоги изучения начального этапа складывания всероссийского рынка (XVII в.). - "Вопросы истории", 1961, № 4.<<
[18] К. Маркс. Капитал, т. I, стр. 176.<<
[19] Деньги при феодализме - пока единственная из категорий политической экономии феодализма, которой у нас посвящена специальная монография: Ф. И. Михалевский. Деньги в феодальном хозяйстве (Очерки истории денег и денежного обращения, т. 1). М., 1948. Читатель найдет в этой книге много полезного, но Ф. И. Михалевский совершенно незакономерно, в противоречии с собственными верными наблюдениями излагает вопрос так, словно деньги впервые возникли лишь при феодализме.<<
[20] К. Маркс. К критике политической экономии, стр. 148-149.<<
[21] К. Маркс. Капитал, т. I, стр. 149.<<
[22] Там же, стр. 151.<<
[23] Ошибочность обратного представления на примере России хорошо показана в кн. В. Н. Яковцевский. Купеческий капитал в феодально-крепостнической России. М. 1953.<<
[24] К. Маркс. Капитал, т. III, стр. 343.<<
[25] Там же, стр. 342.<<
[26] См. там же, стр. 341.<<
[27] Там же, стр. 340.<<
[28] К. Маркс. Капитал, т. III, стр. 342.<<
[29] Там же.<<
[30] Там же, стр. 344.<<
[31] Там же, стр. 339.<<
[32] См. там же, стр. 342.<<
[33] Ф. Энгельс. Дополнения к третьему тому "Капитала". - К. Маркс. Капитал, т. III, стр. 912.<<
[34] К. Маркс. К критике политической экономии, стр. 131.<<
[35] К. Маркс. Капитал, т. III, стр. 623.<<
[36] Там же, стр. 610.<<
[37] Цит. по: К. Маркс. Капитал, т. I, стр. 98 (сноска).<<
[38] К. Маркс. К критике политической экономии, стр. 101.<<
[39] См. М. П. Герасименко. Николай Коперник - выдающийся экономист эпохи раннего капитализма. Киев, 1953.<<
[40] Ф. И. Михалевский. Очерки истории денег и денежного обращения, т. 1, стр. 19.<<
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Условия зарождения капиталистического производства