XXVIII. [Ложность мнимых обетований Нового завета]
Итак ясно, что Христос отнюдь не исполнил упомянутых обещаний и что исполнение их отнюдь не имело места в его лице. Это легко показать, сравнивая то, что говорится в этих обещаниях, с тем, кто был Иисус Христос и что он сделал. Обещания определенно говорят, как я уже указывал выше, что бог заключил вечный союз с народом Израильским, т. е. с нынешним еврейским народом, что он, рассеяв этот народ среди всех народов земли в наказание за грехи, [потом] освободит его от рабства, соберет его со всех концов мира, где он его рассеял; говорится, что для этой цели он пошлет им своего могущественного избавителя, который освободит их, соберет их промежду всех народов и со славой возвратит их во владение своей страной, где они всегда будут верно служить своему богу и в мире и безопасности наслаждаться всеми благами и счастьем без страха когда-либо подвергнуться надруганию со стороны своих врагов. В этих обещаниях, как я уже заметил, определенно говорится также, что город Иерусалим, столица этого народа, будет святым городом, будет избран богом для установления в нем навеки престола его славы; что для этого бог сделает этот город самым прекрасным, самым богатым, самым прославленным и самым цветущим городом в мире. Эти обещания неоднократно повторялись мнимыми пророками, которые предсказывали и возвещали чудеса по этому поводу, как я тоже отметил это выше. Согласно всем этим прекрасным обещаниям и предсказаниям еврейский народ должен был бы в настоящее время не только быть освобожден от всякого рабства, но сверх того быть самым святым, самым благословенным, самым счастливым, самым могучим, самым прославленным и самым торжествующим из всех народов мира, а город Иерусалим должен был бы в настоящее время быть самым святым, самым прославленным, самым счастливым, самым богатым и самым торжествующим городом во всей вселенной. Но ясно, что ничего подобного нет и ничего из этого не сбылось и не было никаких признаков наступления этого ни со времени рождения и пришествия Иисуса Христа, ни до его рождения и пришествия.
А отсюда ясно, что эти обещания отнюдь не свершились во Христе, ни через кого-либо другого помимо него, и, стало быть, очевидно, что эти обещания и пророчества совершенно пусты и ложны.
Мне очень хорошо известно, что наши христопоклонники считают грубой наивностью понимать эти обещания и пророчества в буквальном смысле, а себя считают тонкими и глубокими истолкователями намерений и воли своего бога. Они оставляют в стороне буквальный и естественный смысл слов и вкладывают в них свой смысл, который называют мистическим и духовным, дают ему также название аллегорического и фигурального.
Так, они говорят, что под народом Израиля и Иуды, которому даны эти обещания, следует понимать, как они выражаются, не израильтян во плоти, а израильтян по духу, т. е. христиан, которые, по их же собственным словам, суть Израиль божий, т. е. истинный избранный народ; для него, утверждают они, приберегается исполнение вышеуказанных обещаний, чтобы произойти чисто духовным и божественным путем. Под обещанным народу освобождением от плена у всех его врагов следует, — говорят они, — понимать не физическое освобождение одного народа, находящегося в плену, а духовное освобождение всех людей от порабощения дьяволу и греху; это освобождение должно было произойти через Иисуса Христа, божественного спасителя, который, как они говорят, сам себя принес в жертву для спасения всех людей. Пустые иллюзии и смешные толкования.
Изобилие богатств, благ и всякого рода мирского благополучия, обещанные этому народу, толкуют как изобилие духовных милостей и благодати, к которым бог приобщает Христа, божественного спасителя. И наконец под Иерусалимом, который так превозносится в этих обещаниях и пророчествах, надо понимать не земной Иерусалим, а Иерусалим духовный, сиречь христианскую церковь, или Иерусалим небесный, сиречь само небо; здесь, как говорят наши христопоклонники, обитает сам бог, здесь престол его славы и его державного величества, место, где находятся все великие блага, каких только можно пожелать, и всякое счастье, каким могут наслаждаться, место, куда не может проникнуть никакая скверна и где истинные избранники будут пребывать в вечном блаженстве, не боясь уже никакого зла. Итак, согласно этому духовному и мистическому толкованию данное упомянутым древним патриархам Аврааму, Исааку и Иакову обещание бога благословить и умножить их семя и потомство, как песчинки на дне морском или пылинки на земле, было лишь образным выражением: бог дает или давал понять под этим, что он благословит и умножит христиан: они духовно разумелись под этим потомством упомянутых патриархов. Когда бог обещал патриархам заключить вечный союз с ними, то под этим понимался вечный и духовный союз его с христианской церковью, которой он даст евангельский закон на веки-вечные. Когда он обещал им и всему их потомству дать им спасителя, который избавит их от всякой неволи и всех бедствий, соберет их со всех стран света, куда они были рассеяны и уведены в плен, и вернет их, победоносных и торжествующих, во владение их землями и страной Ханаанской и Палестиной, то это понималось не буквально, не в смысле мирского избавителя, а духовно, — спаситель должен был духовно избавить людей от плена дьявола, от греха, вернуть их всех к познанию истинного бога, а не просто избавить еврейский народ от его временного мирского плена. Когда бог обещал им, что после своего избавления они будут наслаждаться в своей стране в изобилии всякого рода благами, когда он обещал им изобилие пшеницы, вина, оливкового масла, молока, меда и всех прочих благ, то под этим понимались не временные земные блага, как пшеница, вино и т. п. мирские богатства, а духовные блага благодати — они были преображены в мирские блага, их должен был принести людям духовный спаситель, после того как он избавит их от их грехов. Пустые иллюзии и смешные толкования! И наконец, когда он обещал сделать город Иерусалим столь святым, столь богатым, столь обильным, цветущим и счастливым, то под этим понимался не Иерусалим земной, а Иерусалим духовный, сиречь христианская церковь, или небесный Иерусалим, который есть настоящее жилище бога и подлинная обитель блаженных душ... В таком же смысле следует понимать и все прочие обещания и пророчества, данные в пользу народа израильского и его града Иерусалима. В своем собственном, естественном смысле эти обещания и пророчества оказались явно ложными, но наши христопоклонники все же не хотели открыто признать их ложности, так как их религия покоится на этих мнимых обещаниях и пророчествах; поэтому христопоклонники вынуждены придавать им такой смысл, которого они не имеют, и пытаться прикрыть таким образом их ложность и находить в них, буде им удастся, истину, которой в них нет и никогда не будет.
Но легко видеть, что этот мнимый аллегорический смысл является лишь чуждым, воображаемым смыслом, продуктом фантазии толкователей и поэтому никак не может служить для обнаружения ни истинности, ни ложности какого-либо положения, обещания или пророчества и что даже смешно сочинять такие духовные значения. Ибо не подлежит сомнению, что судить об истинности или ложности какого-либо положения, обещания или пророчества можно только по их естественному и действительному смыслу! Так, если какое-нибудь положение, обещание или пророчество оказывается истинным в собственном и естественном смысле тех выражений, в которых оно составлено, то оно не станет само-по-себе ложным от того, что ему придадут чуждый смысл, которого оно не имеет. Точно так же, если какое-нибудь положение, обещание или пророчество оказывается явно ложным в собственном и естественном смысле тех выражений, в которых оно составлено, то оно не станет само-по-себе истинным от того, что ему придадут чуждый смысл, которого оно не имеет. Поэтому, если мы видим в речи, обещании или пророчестве ясный и прямой смысл, собственный и естественный смысл, по которому легко судить об их истинности или ложности, то безумно и недопустимо сочинять здесь какие-то чуждые, посторонние значения и искать таким образом истин или призраков, которых здесь нет, смешно, повторяю, бросать истину, заключающуюся в ясном, собственном и естественном смысле, и искать в каком-то надуманном и воображаемом смысле истин, которые будут только фантазиями.
Однако наши христопоклонники поступают именно таким образом: они отбрасывают собственный, естественный, действительный смысл обещаний и пророчеств, о которых у меня шла речь, и придумывают для них какие-то духовные и мистические значения, которые вне всякого сомнения только продукт фантазии, причем фантазии смешной. Ибо, отбрасывая таким образом собственный, естественный смысл этих обещаний и пророчеств, наши христопоклонники отбрасывают реальный и действительный смысл и цепляются за значения, существующие только в воображении и ведущие только к тому, что для прикрытия старых заблуждений создаются новые заблуждения. Я говорю, что эти духовные и аллегорические значения существуют только в воображении, потому что фактически только от фантазии толкователей зависит придать предмету тот или другой желательный им духовный и мистический смысл. Следовательно, если стоит только выдумать тот или другой духовный, аллегорический и мистический смысл, чтобы сделать истинными мнимые обещания или пророчества, то таким образом можно сделать истинными самые что ни есть ложные и нелепые [обещания или пророчества], а это уже совсем смешно.
K тому же попытка вкладывать в якобы божественные обещания и пророчества другой смысл, чем тот, который явно заключается в них самих, есть безрассудство и самонадеянность, нетерпимые в людях, потому что это значит совершенно изменять, перекраивать и извращать и даже в некотором роде уничтожать эти обещания и пророчества. Я говорю — уничтожать, во всяком случае постольку, поскольку эти последние должны исходить от бога, а наши христопоклонники не утверждают, что тот духовный, аллегорический и мистический смысл, который они придают им, действительно от бога или хотя бы от пророков. В самом деле, ведь ни самому богу, ни пророкам не приписывается указание на необходимость понимать эти обещания и пророчества в духовном, аллегорическом и мистическом смысле, как это делают наши христопоклонники. Итак наши христопоклонники сами, по собственному благоусмотрению придумывали или придумывают все эти прекрасные, воображаемые духовные, аллегорические и мистические значения, которыми они попусту кормят бедную народную массу в ее темноте. И вот, с одной стороны, они преподносят нам эти мнимые обещания и пророчества как исходящие от самого бога; с другой — они толкуют нам их не в их собственном, естественном смысле, а в надуманном, искусственном смысле, который они называют аллегорическим, духовным и мистическим, или же в «аналогическом» и «тропологическом» смысле, как им заблагорассудится. Значит, под этим смыслом они преподносят и предлагают нам уже не слово божье, а свои собственные мысли, свои собственные фантазии и пустые идеи их превратного воображения, а в таком случае эти последние не заслуживают, чтобы с ними считались. Призрачность и вздорность этих мнимых духовных и мистических значений вытекает еще из следующего: те самые обетования и пророчества, к которым прибегают наши христопоклонники в пользу своей религии, могли бы одинаково использовать любая секта, любая нация в пользу своей ложной религии, если только придадут им, по примеру христопоклонников, духовный и мистический смысл, соответствующий их верованиям, таинствам и обрядам. Ведь такие толкования можно сочинять в любом количестве и применять их как угодно и к чему угодно. Это зависит только от умения и фантазии тех, которые выдумывают эти значения и толкования.
Повидимому первый изобрел этот великолепный метод толкования в духовном и мистическом смысле великий архиправедник, избранный сосуд Иисуса Христа, имя ему святой Павел. С одной стороны, он видел, что не сбываются события, которые однако должны были совершиться согласно его вере и упомянутым «божественным» обетованиям и пророчествам; он видел, что время их исполнения проходит, но нет никакого признака, что они должны совершиться согласно его вере. С другой стороны, он не хотел признать свое заблуждение на этот счет и искренне сознаться в нем, несомненно потому, что боялся оказаться в позорной роли одураченного человека. И вот он надумал замаскировать заблуждение, отбросив буквальный, собственный и естественный смысл этих обещаний и пророчеств и придав им новый смысл, которого не ожидали и о котором еще не помышляли, — а именно придумал толковать эти обетования и пророчества духовно, аллегорически и мистически. Для этого он выступил с утверждением, что все, что говорилось и делалось в Моисеевом законе, вся практика его носила только фигуральный характер и имела в виду то, что должно было произойти и совершиться в христианстве.
Вот как он высказывается в своем первом послании к коринфянам[1]: Не хочу оставить вас, братья, в неведении, что наши отцы были под облаком и все прошли сквозь море; и все ели одну и ту же духовную пищу, и все пили одно и то же духовное питие. Все они, — говорит он, — пили из духовного камня, который следовал за ними, и этот камень, — говорит он, — был Иисус Христос. «Камень же был Христос». Но, — продолжает он, — ко многим из них не благоволил бог, и по воле его они умерли в пустыне. Это, — продолжает он, — служило нам образом и поучением, чтобы мы не следовали, как они, нашим похотям, и чтобы не впали, как некоторые из них, в идолопоклонство, о чем написано: народ сел есть и пить и стал играть. Не станем блудодействовать, как некоторые из них блудодействовали, отчего в один день погибло 23 тысячи, не станем искушать Иисуса Христа, как некоторые из них искушали, и погибли от змей. Не ропщите, как некоторые из них роптали, и погибли от ангела-истребителя. Ибо все это, — говорит он, — происходило с ними как образ того, что должно произойти с нами, достигшими последних веков, и написано в наставление нам. А вот что он говорит о том же в своем послании к галатам[2]: Скажите мне, вы, желающие быть под законом, разве не читали вы в законе, что Авраам имел двух сыновей, — одного от рабы, другого от свободной? Но который от рабы, — тот рожден по плоти, а который от свободной, — по обетованию. В этом, — говорит он, — есть иносказание, ибо эти две матери — два союза, или два завета, из них один был дан на горе Синае, он рождает только рабов, его означает Агарь, рабыня. Ибо Синай, — говорит он, — гора в Аравии, которая соответствует нынешнему Иерусалиму и которая с детьми своими в рабстве. Но вышний Иерусалим, — говорит он, — свободен, а это матерь нам, о которой написано: возвеселись, неплодная, нерождающая, воскликни и возгласи, не мучившаяся родами, потому что у оставленной больше детей, чем у имеющей мужа. Итак мы, братья, — продолжает этот апостол, — дети обетования, как Исаак; как и тогда рожденный по плоти преследовал рожденного по духу, то же мы видим и ныне. Что же говорит писание? — прибавляет он. — Изгони рабу и сына ее, ибо сын рабы не будет наследником вместе с сыном свободной. Итак, братья, — заключает он, — мы — дети не рабы, а свободной, и эту свободу даровал нам Иисус Христос, бог послал сына своего в исполнение времен, дабы он был искупителем тех, кто находились под его законом, и в нас совершилось усыновление чад.
В том же смысле он говорит в своем послании к римлянам[3]: не все те, которые происходят от Израиля, являются посему настоящими израильтянами, и не все рожденные от Авраама являются посему настоящими чадами его, ибо сказано: только в Исааке надо считать его потомство, это значит, что не плотские дети — настоящие израильтяне и настоящие чада божьи, а признаются за настоящих детей Авраама только дети обетования, как дети Исаака, следовательно, наследники обетований; им, говорит он, — принадлежит усыновление детей божьих и слава, и завет и закон, и богослужение, и обетования, которые, по его мнению, должны исполниться не буквально, а духовно, во Иисусе Христе. Поэтому он в своем послании к галатам[4] говорит: Иисус Христос искупил нас от проклятия закона, дабы благословение, обещанное Аврааму, исполнилось через Иисуса Христа на язычниках, и мы через веру получили обещанного духа. Бог, — говорит он, — дал эти обещания Аврааму и его сыну Исааку. Бог не сказал: и твоим сынам[5] как бы о многих, а твоему сыну[6] как об одном, который есть Иисус Христос. Так что, — говорит он, — закон, данный через четыреста[7] лет после упомянутых обещаний, послужил нам как наставник, чтобы привести нас ко Христу и оправдаться верой; по пришествии же веры мы уже не под руководством наставника, ибо все мы сыны божии по вере во Иисуса Христа. Так, — продолжает он, — нет уже ни иудеев, ни эллинов, ни свободных, ни рабов, нет мужеского пола, ни женского, но все вы одно во Христе Иисусе. Вы дети Авраама и следовательно наследники по обетованию; однако, по его толкованию, это должно исполниться только духовно во Иисусе Христе. Вот почему он в своем послании к ефесянам[8] говорит, что бог благословил нас во Иисусе Христе всеми духовными благословениями превыше небес и что Иисус Христос стяжал нам избавление от наших кар духовными богатствами своей благодати, в которой, — это он говорит в своем послании к колоссянам[9], — заключаются все сокровища науки и премудрости. Итак, — говорит он им, — никто да не осуждает вас за пищу или за питие, или за праздники, или за новолуния (новомесячие), или за субботу; это была только тень будущего, а тело этого — во Христе. Если вы, — присовокупляет он, — воскресли со Христом, то ищите горнего, где Христос сидит одесную бога. О горнем помышляйте[10], а не о земном, — говорит он им и хочет сказать этим толкованием закона и обетований, что они не должны останавливаться только на плотских и преходящих земных благах, не должны привязываться к ним сердцем и влечением своим, но должны главным образом желать и искать благ небесных, как единственных обещанных им в законе и упомянутых обетованиях под образом перечисляемых там плотских и преходящих благ этой жизни.
Чтоб успешнее провести это новое толкование закона и пророков и даже выдать свое учение и все сказанное им по этому поводу за совершенно сверхъестественную и божественную мудрость, он заявляет в своем первом послании к коринфянам[11]: мы проповедуем мудрость, но мудрость не от века сего и не властей века сего преходящих; но проповедуем премудрость божию, тайную, сокровенную, которую предназначил бог прежде веков ко славе нашей, премудрость, — говорит он, — которой никто из властей века сего не познал, а нам бог открыл духом своим, ибо нет таких тайн, в которые не проникает этот дух, вплоть до самых сокровенных тайн божьих. Плотский человек, — говорит он, — не понимает тайн божьих[12], он не способен их понять, потому что они познаются только духом божьим. Поэтому Павел говорит также, что буква убивает, а дух животворит; он этим желает сказать, что буквальное толкование закона и обетований само себя разрушает и запутывает тех, кто прибегает к нему, а духовное толкование, которое он предлагает, вскрывает действительный смысл закона и обетований, и в этом смысле надо понимать их. И, словно те, к которым он обращался с проповедью такого превосходного и тонкого учения, должны были в награду за это доставлять ему все необходимое для его пропитания и содержания, он заявляет им[13]: вы удивляетесь, что мы собираем с вас блага земные, посеяв среди вас духовные блага! «Если мы посеяли в вас духовное, велико ли то, если пожнем у вас телесное?»
Итак, согласно восхитительному учению этого наставника язычников, обе жены Авраама и его два сына не что иное, как духовное воплощение двух тайн. Та жена, которая была только рабыней, изображала союз бога с синагогой, тоже бывшей лишь рабой и, по словам этого апостола, рожавшей только рабов. Та, которая была супругой, изображала собой союз бога с христианской церковью, которая по словам того же апостола свободна и является супругой Иисуса Христа. Точно так же сын рабыни, родившийся только во плоти, знаменовал собой ветхий завет, который существовал только для сынов плоти, — они и фигурируют под видом сынов рабыни. Но сын от свободной жены, родившийся по обетованию от бога, знаменовал собой новый завет, существующий для христиан, истинных чад — они и фигурируют под видом Исаака, рожденного по обетованию. Апостол доказывает это тем — обратите на это внимание! — что Синай, где был дан древний закон [Моисея], — гора Аравии, которая находится в связи с горой, являющейся теперь земным Иерусалимом, а последний вместе со всеми своими сынами пребывает в рабстве; напротив, горний Иерусалим он называет нашей матерью, этот Иерусалим воплощен в свободной женщине, рожающей детей по обетованию. Итак, по мнению этого апостола земной Иерусалим не есть святой град, который особо избрал и возлюбил бог, как сказано в писании; таков по словам апостола только горний Иерусалим, или небесный Иерусалим.
Равным образом, по учению этого апостола настоящие израильтяне — не те, которые являются таковыми по своему телесному рождению, а только те, которые являются таковыми согласно вере древних патриархов. По учению этого апостола под обещанным могущественным избавителем, который освободит из всякого вражеского плена, надо понимать не избавителя могущественного в земном смысле, а само это освобождение не следует понимать, как физическое освобождение от реальных врагов, т. е. людей; нет, этот избавитель мыслится только как могущественный в боге, а это избавление — как духовное избавление от невидимых врагов, а именно от демона, пороков и греха. И наконец по учению этого апостола обетование славного и победоносного водворения сынов Израиля во владение их землями и страной, где они всегда будут жить в великом счастьи и благополучии, в изобилии всех благ, не следует понимать в том смысле, что они когда-либо возвратятся со славой и победоносно в Иудею и Палестину, где они жили и где отныне будут наслаждаться земными благами, — не это надо понимать под упомянутым обещанием, а духовное наслаждение благами небесными и вечными; согласно этому замечательному учению праведные будут вечно наслаждаться в небесах, и Иисус Христос, их спаситель и искупитель, поведет их туда во славе и торжестве, после того как они одержат великую победу над демоном, пороками и страстями, главнейшими врагами их спасения. Все это, как и многое подобное, что было бы слишком долго приводить, воплощено по замечательному учению этого апостола каким-то божественным и таинственным образом во всем том, что делалось и происходило в ветхом завете. И все это основывается на том удивительном доводе, что Синай, где был дан древний закон, есть гора Аравии, которая находится в известной связи с горой, являющейся ныне Иерусалимом, а последний вместе со всеми своими сынами пребывает в рабстве. Другой довод — это тот, что Авраам имел двух жен, из которых одна была только рабыней и воплощала собой синагогу, а другая была супругой и воплощала собой христианскую церковь. И наконец еще один довод: этот Авраам имел двух сыновей, один был от рабыни и воплощал собой ветхий завет, другой от супруги и воплощал собой новый завет. Кто же не посмеется над таким глупым и смешным учением! Spectatum admissi risum teneatis, amici (Apol., t. 2, 350) (будучи допущены к зрелищу, удержитесь ли от смеха, друзья?).
Если этот замечательный способ иносказательного, образного и таинственного истолкования всего, что сказано, сделано и соблюдалось в древнем законе евреев, применить к иносказательному и образному толкованию всех речей, деяний и приключений знаменитого Дон-Кихота Ламанчского, то несомненно, что и здесь можно будет найти сколько угодно тайн и таинственных образов; и здесь можно будет сочинить сколько угодно аллегорий и даже найти совершенно сверхъестественную и божественную мудрость — тем же манером, как и при толковании древнего закона евреев. Но надо быть удивительно наивным или поразительно легковерным, чтобы благочестиво верить в столь вздорные и пустые толкования и обещания. И однако вся христианская религия покоится на этом пустом и смешном толковании; наши христопоклонники основывают на этом пустом и смешном духовном и иносказательном толковании своего якобы священного писания все свои таинства, все свое вероучение, все свои прекрасные надежды на вечную жизнь в небесах. Поэтому нет почти ничего во всем этом древнем законе, чего бы их богословы не пытались объяснить мистически и в переносном смысле, приравнивая это [место] к тому или иному в своей религии. Словно люди, видящие призраки, они везде находят образ своего Христа, образ того, чем он был и что он совершил; они находят и видят его образ в ряде лиц из ветхого завета, как-то: в Авеле, Исааке, Иисусе Навине, Давиде, Соломоне и др., так как уверяют, что все эти лица были образом Христа. Они находят и видят его образ также в животных и зверях, ибо находят его в пасхальном агнце, во льве колена Иуды и даже в козлах, о которых говорится в шестнадцатой главе книги Левит. Наконец они находят и видят его даже в неодушевленных предметах, например в скале, которую Моисей ударил своим жезлом, в горе, с которой бог беседовал с Моисеем, и в медном змие, которого велел воздвигнуть в пустыне тот же Моисей. Ибо они утверждают, что все эти предметы, а также многие другие подобные им, на которых я не буду останавливаться здесь, являются образом их Христа. И вот с помощью этой изумительной манеры говорить и аллегорически толковать все, что происходило в старом законе, они находят, что все это символизировало их таинства.
Освобождение евреев из египетского плена и переход их через Чермное море были согласно отцам церкви и богословам наших христопоклонников прекрасным образом избавления рода человеческого от плена у дьявола и греха через воды крещения. Египтяне, преследовавшие евреев, были погружены в воды моря и потоплены в них, — это образ того, что разнузданные страсти, вожделения и похоти христиан должны быть погружены и потоплены в водах покаяния.
Переход евреев через Чермное море и скрывавшее их облако символизировали крещение и новый завет. Манна, которой они питались в пустыне, символизирует таинство причащения; вода, которую Моисей высек из скалы ударом [своего жезла], символизирует самого Иисуса Христа, а те, которые были наказаны в пустыне, символизируют кару, которой бог подвергнет дурных христиан.
Рождение и пришествие Иисуса Христа, — говорят те же отцы церкви, — символически и фигурально представлены в семени жены Евы, которое должно было стереть главу змия. Благословение, обещанное богом Аврааму и всему его потомству, обещание, что последнее будет столь же многочисленным, как звезды на небе и песчинки в море, — все это символизирует духовное благословение, которое должен был принести людям Христос, и великое множество верующих, которые соберутся под [его] законом. Смотрите вышецитированное послание к галатам.
Авель, — говорят те же святые отцы, — означал Иисуса Христа, смерть его означала смерть Иисуса Христа; а Каин, убивший своего брата Авеля, означал евреев, предавших смерти Иисуса Христа. Исаак, предложенный в жертву богу, означает у них Иисуса Христа, отданного в жертву на кресте. Дрова, которые этот Исаак сам нес для разведения огня на жертвеннике, когда вместе с отцом отправлялся на свое заклание, должны символизировать Иисуса Христа, несущего свой крест. Союз, заключенный богом с Авраамом и его сыном Исаакам, символизировал союз бога с людьми, совершенный через сына его Иисуса Христа, а два сына Авраама: Измаил, рожденный от Агари, его рабыни, и Исаак, рожденный от Сарры, его супруги, символизируют, как я уже сказал, оба завета: сын рабыни Измаил означает ветхий завет, а Исаак, сын Сарры, сын супруги, означает новый завет. Дети, которых Авраам имел от своих наложниц, означают по словам св. Августина, людей во плоти в новом завете. Подарки, которые Авраам назначил этим детям, символизируют по словам св. Августина природные дарования и мирские выгоды, которыми бог наделяет в этом мире людей плоти, еретиков и неверных. Но наследником всего своего достояния Авраам сделал своего сына Исаака, это, — говорит св. Августин, — символизировало, что наследником благодати и дружбы божьей будут истинные христиане, возлюбленные чада бога, они унаследуют вечную жизнь.
Посылая своего слугу искать жену для своего сына Исаака, Авраам заставил слугу дать клятву, прикоснувшись к его лядвее; это, — говорит св. Августин, — означало, что Иисус Христос должен был родиться от плоти Авраама, так сказать, произойти от его лядвеи, которой он заставил слугу коснуться. И вот, толкуя образно, символически все обстоятельства этой миссии, св. Августин говорит, что Авраам означал предвечного отца, сын его Исаак означал сына божьего, а Ревекка, которой суждено было стать женой Исаака, означала церковь Иисуса Христа; слуга, который встретил Ревекку подле источника, означал апостолов Иисуса Христа, осуществляющих соединение церкви с ее главой Иисусом Христом, а источник, у которого произошла встреча слуги с Ревеккой, означал воды крещения, в которых происходит начало духовного союза, заключаемого при крещении Иисусом Христом. Драгоценности, которые слуга передал Ревекке, означали послушание и добрую волю верующих; Лаван, брат Ревекки, позаботившийся дать Исааку пищу, а также солому и сено его животным[14], означает тех, которые отдают часть своих земных благ на иждивение проповедников евангелия. И наконец Исаак, выходящий из дома навстречу своей возлюбленной, означает сына божьего, оставляющего небо, чтобы явиться в мир. Вот воистину прелестные фантазии! Возможно ли, что такой знаменитый учитель, как этот (Августин), занимался подобным вздором? Но это еще не все.
Столкновение обоих близнецов во чреве Ревекки перед ее разрешением от бремени, — говорит тот же наставник Августин, — означает столкновение, сиречь разногласия, споры и прения между добрыми и дурными [христианами] в утробе Ревекки, сиречь в лоне церкви, являющейся общей матерью[15]. Два младенца мужеского пола, которые вышли из ее чрева[16], означали, как говорит сам бог, два народа, которые должны были произойти от нее и между которыми будет раскол. Если сказано, что больший будет служить меньшему, то это означает, что злые, более многочисленные и более сильные, будут служить добрым и избранным, более слабым и малочисленным. Но как это злые, которые более многочисленны и более сильны, служат добрым, которые слабее и малочисленнее? Казалось бы наоборот, первые оказываются наверху и угнетают вторых! Злые, говорит св. Августин, упражняют в этом добродетель и терпение праведных, часто дают им повод к большим заслугам и великим успехам в добродетели[17].
Если Иаков облачился в козлиную шкуру[18], чтобы казаться волосатым, как брат его Исав, и обмануть таким образом своего отца, потерявшего зрение, то это означало Иисуса Христа, который добровольно облек себя в человеческую плоть, чтобы нести грехи других. Если Иаков затем сказал своему отцу, что он — его первородный сын Исав, то это символизирует язычников, которые должны вступить в наследие господа вместо евреев. Благословение, данное Исааком Иакову: Да дарует тебе бог от росы небесной и от тука изобилие хлеба и вина[19], и благословение, данное им затем Исаву: В тучности земли и в росе небесной свыше будет благословение твое, не были лишены таинственного значения, — говорят св. отцы. Ибо Иаков означал христианскую церковь, которой обещано сначала царство небесное, а потом земные блага, а Исав означал евреев, которым обещаны сначала земные блага, а потом блага вечные. Какое тонкое толкование!
Лестница, которую Иаков сидел во сне[20] и по которой всходили и нисходили ангелы, означала нисхождение сына божьего в этот мир путем воплощения. Различные ступени этой лестницы, — различные ступени родословной Иисуса Христа, указываемые нам св. Матфеем и св. Лукой; первый дает свою родословную по нисходящей линии, второй — по восходящей от Иисуса Христа до бога, создавшего Адама[21].
Камень, который Иаков воздвиг на том месте, в память того, что он видел и слышал, и елей, который он возлил на этот камень, означают Иисуса Христа, помазанного преимущественно перед другими: Prae соnsortibus suis — паче сверсников своих[22].
Имя, которое Иаков дал этому месту, назвав его Beethel, сиречь — домом божьим, означает истинную церковь верующих, которая всегда была обителью и вратами, ведущими к небесам.
Лия и Рахиль, две жены Иакова, означали синагогу и христианскую церковь. Лия, некрасивая, с гноящимися глазами, означала синагогу, полную несовершенства, а красивая Рахиль — христианскую церковь, не имеющую порока и изъяна. Иаков, прослуживший долгие годы, чтобы получить обеих этих жен, означал Иисуса Христа, который служил на земле, чтобы стяжать для себя синагогу, точно так же как свою церковь[23].
Иосиф, сын Иакова, по словам святых отцов, символизирует почти во всех своих поступках Иисуса Христа. Он, — говорят они, — родился от своих родителей под старость их, чтобы показать[24], что Иисус Христос родится к концу веков, под старость мира. Он был любим более своих братьев, чтобы показать беспредельную любовь предвечного отца к своему единственному сыну. Он был одет в разноцветную одежду, чтобы показать, что сын божий будет облачен в человеческое естество, украшенное всякого рода совершенствами и добродетелями. Он отправлялся к своим братьям — это символизирует, что сын божий придет посетить людей, своих братьев во плоти. Точно так же как рассказы Иосифа о своих снах навлекают на него ненависть его братьев, так Иисус Христос навлек на себя ненависть евреев упреками относительно их образа жизни и слепоты. Сны Иосифа, возвещавшие ему, что он будет возвышен во славе и что ему будут поклоняться, символизировали воскресение Иисуса Христа, его вознесение на небо в сиянии славы и поклонение ему народов. Братья Иосифа замышляли умертвить его, точно так же евреи замышляли умертвить Иисуса Христа. Братья Иосифа сняли с него его одежды и окрасили их кровью, чтоб уверить своего отца, что Иосифа растерзал дикий зверь; это образ того же Иисуса Христа в его смерти, — как у него было отнято его человеческое естество и как он был окрашен своей собственной кровью. Они бросили Иосифа в колодезь, это — образ Иисуса Христа, положенного в гроб и сходящего в преисподнюю. Они продают Иосифа за двадцать сребренников чужестранцам, — образ Иисуса Христа, проданного Иудой за тридцать сребренников евреям. Чужестранцы отвели Иосифа в Египет, — образ того, как проповедь Иисуса Христа ведет его к иноземным народам. После многих мытарств и страданий Иосиф достиг высших почестей в Египте, — образ Иисуса Христа, после многих мытарств и страданий вознесшегося до самого высшего неба. Иероним (книга первая против Ионина). Тертуллиан (книга против иудеев, глава десятая, и книга против маркионитов, глава восемнадцатая), Амвросий (книга о Иосифе) и Августин (проповедь 81-я о мирском). Вот какой вздор несут все эти великие люди!
Таинственно также появление на свет двух близнецов Фамари[25]: один из них, названный Зарой, перед появлением на свет высунул руку, повивальная бабка перевязала ее красной нитью, тогда он снова спрятал руку, и первым вышел другой ребенок, которого назвали Фаресом. Этот Зара, говорят святые отцы, был прообразом правоверного народа, который хранит красную нить, т. е. веру в заслугу страданий Иисуса Христа. Если он показал свою руку, прежде чем родиться, то это, так сказать, потому, что он явился незадолго до провозглашения этой религии. Затем родился Фарес; он символизирует собою еврейский народ, стоявший между теми народами, которые жили до закона моисеева, и теми, которые живут по закону Иисуса Христа. И наконец родился Зара; он является прообразом всех тех, кто находится в лоне истинной церкви и верует в Иисуса Христа. (Амвр., кн. III к ев. Луки; Феодорит, вопр. 95 к кн. Бытия).
Поведение Иосифа по отношению к женщине[26], склонявшей его к греху, тоже прообраз невинности Иисуса Христа. Египтянка, соблазнявшая его, — прообраз синагоги евреев, которые, считая мессию владыкой временным, ожидали от него только плотских и преходящих благ. Иосиф, оставляющий этой распутной женщине свой плащ и спасающийся бегством, — прообраз Иисуса Христа, который оставляет евреям букву закона и обрядности закона, покрывавшие его, как плащом, а сам уходит к язычникам, чтобы просветить их своим светом. Рупер и Проспер.
Тот же Иосиф[27] в темнице с двумя другими заключенными, из которых один спасся, а другой был повешен, является образом Иисуса Христа, распятого между двумя разбойниками, из которых он одного спасает, а другого оставляет на погибель.
Иосиф выпущен из темницы — прообраз Иисуса Христа, выходящего со славою из ада. Иосиф возвышен почестями — прообраз того, что Христа будут чтить язычники. Он делает запасы на время голода — прообраз Иисуса Христа, который запасает благодать и духовные милости. Благословение, которое Иаков[28] дал своему сыну Иуде, тоже применено иносказательно к Иисусу Христу, потому что он назван львом из колена иудина; напротив, благословение Иакова сыну своему Дану применимо иносказательно к антихристу, поэтому они (святые отцы) полагают, что он (антихрист) должен произойти из колена данова. Григ., Амвр., Феод.
Моисей тоже был прообразом Иисуса Христа: по своем рождении он был предоставлен волнам морским, чтобы избегнуть жестокого указа фараона, предписывавшего убить всех еврейских младенцев мужского пола; точно так же Иисус Христос по своем рождении подвергся жестокости Ирода, повелевшего умертвить всех новорожденных младенцев в Вифлееме и его окрестностях. Дочь фараона извлекает Моисея из вод — это прообраз возвращения Иисуса Христа из Египта, куда он спасся (бегством). Моисей возвращен той, которая родила его, — это прообраз того, что Иисус Христос по своем возвращении из Египта был возвращен родившей его синагоге. Моисей долго жил в пустыне и пас овец — прообраз продолжительного пребывания Иисуса Христа в пустыне. Великие чудеса, совершенные Моисеем перед фараоном, чтобы добиться свободы божьего народа, — прообраз тех чудес, которые Иисус Христос будет творить перед евреями, чтобы вывести их из их ослепления. Наконец, освобождение Моисеем божьего народа из египетского пленения означает, что Иисус Христос освободит людей от плена греха и диаволов. Aug., Serm. 88 de temp. Isid. cap. 5 in Exod.
Св. Бернар говорит, что явление бога Моисею[29] в горящем, но не сгорающем терновом кусте есть образ того, что бог явится и воплотится в деве, не нарушая ее девственности. Serm. 2 super missus est и Greg. Lib. 23 mor. cap. 2 объясняют это иначе: как образ того, что божество облечется в нашу плоть и будет испытывать присущие ей страдания, как уколы шипов, не принимая однако полностью человеческой природы.
Десять казней египетских[30] иносказательно и мистически применены к десяти заповедям Августином в frag. Serm. 10. Согласно тому же Августину лягушки были образом великих болтунов, а именно еретиков, которые производят много шума своими словопрениями и совращающими диспутами и крикливы, как лягушки, квакающие в болотах.
Пасхальный агнец, которого евреи закалывали каждый год в память своего освобождения от египетского рабства, а также и все обстоятельства, сопровождавшие этот обряд, служили превосходным образом Иисуса Христа, который был принесен в жертву для спасения людей. Этот ягненок или козленок должен был быть мужского пола и без порока, как образ непорочности и невинности Иисуса Христа. Жарить его предписывалось на вертеле, в знак крестной муки. Предписывалось окроплять его кровью косяки и перекладины дверей у домов — образ того, что мы будем окроплены, омыты и очищены кровью Иисуса Христа. Закалывать и вкушать агнца предписывалось вечером — образ того, что Иисус Христос будет принесен в жертву в конце веков. Вкушали этого заколотого агнца только одни евреи, это является образом того, что истинного агнца, т. е. Иисуса Христа, должны вкушать только христиане. Агнца полагалось есть с опресноками[31], — это образ искренности и чистой совести, с которыми подобает принимать истинного агнца божьего, и с горькими травами — образ того, что следовало хранить в сердце горькое сокрушение о всех своих грехах. Надлежало съедать его с головой и с ногами — образ человеческой и божественной природы Иисуса Христа, которым приобщаются в святом таинстве евхаристии. Полагалось не разбивать ни одной кости — образ того, что кости Иисуса Христа на кресте останутся целы, ни одна из них не будет перебита. Наконец, если народ еврейский должен был ежегодно праздновать пасху и закалывать этого агнца в память прохождения ангела и своего перехода через Чермное море, то это означает, что христианские народы будут ежегодно праздновать пасху духовно, с божественным агнцем Иисусом Христом, в память перехода их от мрака к свету, от греха к благодати, от осуждения к спасению, после того как сын божий своей смертью примирит их с отцом. Об этом говорит св. Павел[32]: Так как Иисус Христос, — говорит он, — был принесен в жертву, чтобы быть нашим пасхальным агнцем, вы должны отказаться от всякого бродила. Итак будем праздновать нашу пасху не с прежней закваской, не с закваскою лукавства и злобы, а с пресным хлебом чистосердечия и истины.
Ориген в поуч. 27 говорит, что огненный столп[33], сопровождавший израильтян ночью в пустыне, был образом сына божия, а облачный столп, сопровождавший их днем, — образом духа святого; и, как огонь освещает своим светом, так сын божий освещает дух своими вечными истинами; и, как облако покрывает, так святой дух покрывает души своей благодатью. Оттого и сказано о деве Марии, что дух святой осенил ее. Мария, сестра Аарона и Моисея, тоже была образом девы Марии.
Дерево[34], брошенное Моисеем в воды пустыни для того, чтобы сделать их из горьких, какими они были, пресными, означает собою преславное древо креста, которое смягчает величайшую горечь страданий и скорбей. А воды, сделанные пресными, были образом вод крещения, которые проливают в души сладость благодати спасителя. Авг., Терт., Ориг., Иерон.
Манна, которой израильтяне питались в пустыне, была образом той небесной манны, которую оставил нам Иисус Христос в таинстве евхаристии, дав нам в ней свое тело в пищу и свою кровь в питие для наших душ. Манна падала с неба и была как бы небесным хлебом, а тело Иисуса Христа есть истинный хлеб небесный. Манна получила свое название от слова, выражавшего удивление; это — образ того, что таинство евхаристии преисполнено чудес, достойных удивления. Манна падала только во мраке ночи — образ того, что и манну евхаристии можно будет увидеть и познать только сквозь сумерки веры. Та манна была пищей для ушедших из египетского плена — это образ того, что и манна евхаристии будет пищей для тех, кто освободится из плена греха и диавола. Та манна[35] служила пищей для шедших в землю обетованную — образ того, что и евхаристия послужит пищей для тех, кто стремится в небесное отечество. Та манна была всячески приятна на вкус, манна евхаристии тоже даст чистым душам вкусить всевозможные духовные услады. Белый цвет манны — образ того, что манна евхаристии требует только чистоты. Ту манну надо было сначала истолочь и растереть, и это тоже образ: для того, чтобы достойно вкусить манну евхаристии, нужно размягчить и сгладить черствость сердца. Собравшие манну в большом количестве получали ее не больше, чем собравшие ее в малом количестве, — образ того, что все получают святое причастие в равной доле, никто не получает больше других, так как Иисус Христос заключен весь в причастии как большого объема, так и малого.
Моисей, простиравший руки во время сражения израильтян с амалекитянами, был образом Иисуса Христа, пригвожденного к кресту с распростертыми руками. Моисей простирал руки до захода солнца; это означало, что Иисус Христос останется пригвожденным к кресту до вечера. Пока Моисей держал руки поднятыми, израильтяне побеждали, а как только он хоть немного[36] опускал их, победителями оказывались амалекитяне; это происходило, говорит Юстин, не столько вследствие его молитвы, сколько оттого, что положение его тела изображало крест спасителя; потому что, — прибавляет Юстин, — если бы это было иначе, не было бы необходимости поддерживать его руки, когда он уставал, достаточно было бы ему продолжать свою молитву. Юстин против Трифона[37]. Сражающиеся израильтяне были образом добродетельных христиан, которые являются истинными израильтянами, борются с грехами, с дурными наклонностями плоти и с врагами спасения; образом последних являются амалекитяне. Израильтяне побеждают этих врагов, если прилежны к молитве и надеются на помощь благодати, но, когда они перестают молиться, они терпят поражение.
Не вари козленка в молоке его матери[38]. Это предписание, говорит бл. Августин, было дано как образ того, что Иисус Христос не должен быть убит в его младенческие годы ни Иродом, ни евреями. Авг.
Моисей, принеся в жертву тельцов, окропил их кровью народ израильский со словами: вот кровь завета, который господь заключил с вами. Как говорят отцы церкви, это был образ нового завета, который должен был быть заключен пролитием крови Иисуса Христа; ибо, по их словам, ветхий завет является только прообразом нового.
Древние семьдесят старейшин, которые видели бога с Моисеем, Аароном, Надавом и Авиудом[39], были образом тех, кому предназначено вечно созерцать на небесах бога. Сапфир, появившийся под ногами бога, — образ святой жизни и невинных душ избранных, в которых бог покоится, как на престоле. Авг.
Скиния[40], которую бог повелел сделать Моисею, — прообраз обиталища, которое мы должны уготовить богу в себе самих и в наших душах. Бог предписал употребить для этой скинии все, что было у них самого драгоценного: золото, серебро и т. д.; золото означает мудрость и разумение тайн с помощью веры; серебро — слово божие, которое выражено в священном писании; медь означает проповедывание веры; гиацинт — упование на небеса; пурпур означает любовь к кресту и страданиям; окрашенная дважды багряница была образом двойной заповеди любви, которую должно иметь в сердце: любви к богу и любви к ближнему. Полотно означало чистоту тела и сердечных чувств. Козья шерсть была образом суровости покаяния. Бараньи кожи, окрашенные в красный цвет, означали добрый пример пастырей, которому должно следовать; окрашенные в синий цвет — бессмертие небесных тел; масло для светильников знаменовало сладостные плоды деяний любви и милосердия; дерево ситтим, которое не подвержено гниению, — незапятнанную чистоту, которую должно соблюдать в теле и в сердце. Благовонные бальзамы означали аромат добропорядочной жизни и доброго примера; драгоценные камни означали всевозможные проявления христианских добродетелей. Авг., Берн. и др.
Ковчег завета был прообразом человеческой природы Иисуса Христа. Григ. Ковчег в святая святых означал святых, находящихся на небе и имеющих над собою Иисуса Христа. Последний служит им умилостивительной жертвой, как сказано в писании: он сам есть очищение за грехи[41]; святые окружены ангелами, как ковчег, который находился между двух херувимов. Авг.
Светильник в скинии — прообраз Иисуса Христа. Он сделан был из чистого золота, потому что Иисус Христос был без единого греха; он был из сплава в знак того, что Иисус Христос будет как бы расплавлен под ударами, какие получит во время страстей. Стержень светильника означал христианскую церковь, а его ответвления означали проповедников (Григ., гомил.). Или, иначе, светильник означал церковь, его стержень — Иисуса Христа, ответвления — проповедников, семь лампад означали семь даров святого духа или семь таинств церкви. См. Беду.
Скиния, составная и переносная, — прообраз церкви воинствующей, тогда как неподвижный храм Соломона означал церковь торжествующую, почиющую на лаврах и устойчивую в боге. Десять покрывал различных цветов означали всех избранных, украшенных всевозможными добродетелями. Покров в скинии — образ пастырей, под руководством которых народы пребывают в безопасности[42]. Красные бараньи кожи — образ мучеников, которые обагрили свое тело собственною кровью в защиту веры. Кожи синие — образ других святых, украшенных различными добродетелями, и особенно тех, кто отличался целомудрием. Серебряные чаши означали книги закона и пророков. Скрижали означали труды апостолов и мужей апостольских. Брусья и кольца из золота означали небесные обетования, удерживающие верных в служении богу. Я никогда не устану описывать столь превосходные предметы. Итак, продолжаем, святая святых — образ самого неба, где пребывают блаженные; ковчег означал святых, находящихся на небе. Окроплявшаяся очистительной кровью крышка на ковчеге означала Иисуса Христа, стоящего над святыми. Скрижали знаменовали собой духовное воскресение верных в таинствах и особенно в евхаристии. Светильник с его лампадами означал светоч веры и христианского учения, а также семь даров святого духа. Алтарь для благовоний означал молитвы и просьбы верующих, благоухание которых возносится до неба[43].
Священнические одеяния тоже служили нам различными символами. Нижний хитон из льна знаменовал землю; голубой хитон — воздух; гранатовые яблоки и колокольчики на нем — молнии и гром или же соединение четырех стихий; пояс знаменовал собой океан, окружающий землю; ефод означал звездное небо; два камня оникса означали солнце и луну; двенадцать камней наперсника — двенадцать месяцев года или двенадцать знаков зодиака; золотая пластинка, на которой было вырезано имя божие, обозначенное четырьмя знаками[44], означала самого бога, который возвышается над всеми своими созданиями; головной убор (тиара) означал небо. Таким образом, первосвященник символизировал все образы, показывал своими одеждами, а также своими словами, что все нуждается в спасителе и в милости божией[45].
Бог сказал Моисею[46], что он не увидит его лица, а увидит его тыл; это значит, что лицо божие знаменует собой божество, которое нельзя видеть телесными очами, тогда как тыл божий знаменует собой человеческую природу в Иисусе Христе, которую видеть можно. Итак, он сказал, что Моисей увидит его тыл, потому что евреи, изображенные здесь в лице Моисея, видели сына божьего в его человеческом образе[47].
Священничество в Ветхом завете тоже было только прообразом священничества евангельского закона, так же как и все жертвоприношения в Ветхом завете, по этому учению наших христопоклонников, были лишь прообразом жертвоприношения по новому закону Иисуса Христа.
Телец, которого приносили в жертву всесожжения, означал Иисуса Христа, который предал себя своему отцу в жертву всесожжения на кресте. Если телец брался из стад, то это — знак того, что Иисус Христос произойдет от древних патриархов; вот почему его символизировал телец, взятый из стада; символом его является также ягненок, потому что Христос был невинен и кроток; равным образом символом Христа был баран, в знак его высшего могущества; его символом был также козел[48], потому что он в плоти своей носил подобие греха; кроме того, символом его были горлица и голубка в знак божественного и человеческого начала в нем.
В древности жертвоприношения производились вне скинии; это символ того, что Иисус Христос должен претерпеть смерть за чертой города Иерусалима — extra portam passus est (он претерпел страдания за городскими воротами), говорит св. Павел. С жертв сдирали кожу — прообраз того, что с Иисуса Христа совлекут его одежду; кровь жертв проливалась вокруг алтаря — знак того, что кровь Иисуса Христа будет пролита вокруг его креста, бывшего его алтарем. Жертвы разрубались на части — знак того, что тело Иисуса Христа будет разодрано и как бы разорвано на части ударами плети. Тело жертвы сжигали — знак того, что Иисус Христос сам сожжет себя в огне милосердствующей любви. Авг., Кир. Алекс. и др.
Два козла, о которых говорится в 16-й главе книги Левит, означали два естества в Иисусе Христе: тот, которого закалывали, означал его человеческое естество, принесенное в жертву на кресте, а тот, которого выпускали в пустыню, означал естество божественное, чуждое страданию. Феодорит, Кирилл и др. говорят, что этот козел отпущения[49], на которого возлагали грехи народа и которого с проклятием прогоняли в пустыню, был образом Иисуса Христа, добровольно взявшего на себя все людские грехи, ставшего поэтому предметом презрения и тысячи проклятий у евреев. Авг. Другие же говорят, что один из этих двух козлов означал Иисуса Христа, а другой — Варраву. Кир., Тертулл.
Запрещение сеять на одном и том же поле разнородные сорта зерен или одеваться в одежды из разнородных тканей[50] означало, что не следует иметь в сердце разноречивых нравственных начал, они должны быть однородны во избежание разлада.
Еврейская суббота была образом покоя душевного, который Иисус Христос должен даровать верующим, освобождая их от суетных житейских забот и треволнений века сего. Юбилей[51] у евреев был образом того всеобщего отпущения грехов, которое настанет в конце веков, когда все верующие вступят во владение раем, их законным наследием. Звук труб во время юбилея означал звук тех труб, которыми ангелы призовут всех мертвых к воскресению и всеобщему суду. Кирилл и др.
Порядок, соблюдавшийся израильтянами в расположении их стана во время пути их по пустыне, был образом воинствующей церкви и различных орденов, существующих в церкви; благодаря этому она, говорят нам, грозна, как армия, выстроенная в боевом порядке, terribilis ut castrorum acies ordinata.
Ковчег, который находился в самом центре стана израильского, означал Иисуса Христа, который есть истинный ковчег завета и соединяет людей с богом, пребывающим среди своей церкви. Стан израильтян состоял из двенадцати колен израильских — это знак того, что христианская церковь будет вначале состоять из двенадцати апостолов Христовых. Главные отряды евреев имели знаки: один, именно иудин, — льва, другой, рувимов, — человеческое лицо, третий, ефраимов, — изображение быка, четвертый, данов, — изображение орла, держащего в когтях змею, — символ того, что четыре евангелиста будут обозначаться этими образами; Матфей — человеческим ликом, Марк — львом, Лука — быком, а Иоанн — орлом. Авг., Ориг.
Назареи[52], слово, означающее состояние обособленности, посвященности, святости, символизировало Иисуса Христа, который был обособлен от своего века, посвящен богу и преисполнен святости. Кир., Амвр., Иерон. Благословения, которые священники давали народу, причем повторялось три раза подряд имя господне, символизировали тайну троичности лиц божества. Авг., Руп.
Ропот Мариам и Аарона против Моисея за то, что он женился на эфиопке, был совершенно иносказателен: Моисей, женившийся на эфиопке, знаменовал собой Иисуса Христа, венчающегося с церковью язычников, символизированной в лице эфиопки. Ропот Мариам и Аарона, означавший синагогу и ветхозаветное священничество, был прообразом ропота синагоги[53] против того, что ее священничество и ее закон как бы переданы язычникам, которые пользуются ее плодами. Бог одобряет эту женитьбу Моисея — прообраз того, что бог примет церковь язычников. Мариам в наказание за свой ропот поражена проказой; точно так же и синагога, которую изображает эта Мариам, становится как бы прокаженной и уродливой из-за своего ослепления и своих грехов. Мариам, пораженная проказой, изолирована на некоторое время в знак того, что синагога будет отвержена богом на некоторое время; наконец после семидневного изгнания она возвращается — прообраз того, что синагога после семи мировых периодов, т. е. в конце веков, воссоединится с церковью. Ориг., Амвр.
Жезл Аарона[54], пустивший почки и расцветший, изображал деву Марию, которая единственно силою святого духа произрастила и произвела на свет божественный цвет, т. е. Иисуса Христа. Кирилл. По мнению других, жезл Аарона был прообразом креста христова. Почки и цветы, выросшие на нем, изображали язычников, которых обращала проповедь креста спасителя. Ориг. По мнению третьих, жезл Аарона был образом могущества Иисуса Христа, почки — его духовной красоты, вытекавшей из благодати, а цветы — кротости его духа.
Рыжая телица, о которой говорится в 19-й главе книги Числ, была символом: телица означала человеческое естество в Иисусе Христе, ее рыжий цвет — его страдания, ее зрелый возраст — возмужалый возраст Иисуса Христа; она была без порока — символ его безгрешности; она никогда не была под ярмом — знак свободы чад божиих, и особенно Иисуса Христа. Ее убил или заклал священник Елеазар — прообраз того, что Иисус Христос пострадает от священнослужителей закона; ее убили вне стана — знак того, что Иисус Христос примет смерть вне Иерусалима. Огонь, на котором сожгли эту телицу, вздымался вверх; согласно мнению тех же учителей, это означало воскресение и вознесение Иисуса Христа. Кедровое дерево, служившее для ее сожжения, изображало крест Христов. Иссоп символизировал силу крещения, а нить из червленой шерсти — кровь Иисуса Христа. Авг., Исид., Григ., Феод. и др. Можно ли выдумать что-либо более бесподобное?
Телица[55], которую надлежало заколоть, когда находили труп человека, павшего от руки неизвестного убийцы, тоже означала плотское или человеческое естество Иисуса Христа, которое было принесено в жертву для спасения людей, умерших во грехе. Эта телица должна была быть не знавшей ярма, чтобы символизировать безгрешность Иисуса Христа; ее закалывали по случаю обнаружения человекоубийства, — знак того, что Иисус Христос будет предан смерти за тех, кто погиб от греха. Эту телицу убивали в дикой долине, что должно было изображать голгофу или еврейскую нацию, отличавшуюся угрюмостью, неверностью и неприятным нравом. Бык в 33-й главе Второзакония изображает Иисуса Христа, а рога его — перекладины креста. Авг., Терт., Амвр.
Не заграждай рта волу, когда он молотит[56], — это сказано было иносказательно, как символ проповедников евангелия, которые, проповедуя евангелие и обращая неверующих, возвышают и умножают род Иисуса Христа, так что обращенные называются христианами по имени Христа; если они отказываются итти, как брат, проповедывать слово божие и обращать, то будут, подобно ему, отвергнуты и презрены церковью. Авг. против Фауст., Ориг. Образом этого служит брат[57], который женился на жене своего брата, чтобы поддержать его род.
Чада Израиля боролись с Голиафом и филистимлянами, своими врагами, в течение 40 дней. Почему 40 дней? Это означало, говорит св. Августин, четыре времени года и четыре стороны света, сиречь нашу жизнь, в которой христиане, символизируемые израильтянами, принуждены бороться с диаволом и его ангелами, изображенными под видом Голиафа и его войска. Давид, являющийся со своим посохом сражаться с Голиафом, был образом Иисуса Христа, который с помощью древа своего креста должен был сражаться с духовным Голиафом, т. е. с диаволом. Голиаф был поражен в лоб ударом камня, брошенного в него Давидом. Почему он был поражен именно в лоб? Потому что, — говорит тот же св. Августин, — он не осенил своего лба знамением креста. Ибо, — говорит он, — подобно тому, как посох Давида знаменовал собой крест, — камень, которым был сражен этот Голиаф, знаменовал собой господа Иисуса Христа. Авг., Serm. 197 de temp. См. 4-е воскресенье после пятидесятницы.
Столь великолепный храм, построенный богу Соломоном, был, — по словам того же св. Августина, — не более, как прообразом храма, который предстояло построить для бога Иисусу Христу, храма не из дерева, не из камня, подобно храму Соломона, а из живых людей, того храма, который, как говорил он, мы имеем счастье созерцать в настоящее время. Авг., О граде божьем, кн. 17, гл. 8. Кому не станет смешно от всех этих нелепостей?
Наконец весь ветхозаветный закон, согласно этому учению наших христопоклонников, был только образом их нового закона; ибо, по их толкованию, не только слова, но даже сами действия были в нем иносказательными и пророческими. Обетованная земля, о которой, чтобы изобразить изобилие ее благ, сказано, что она текла млеком и медом, была, согласно их толкованию, не более, как образом той блаженной жизни, которую они надеются обрести на небе и которая, как они говорят, есть их единственное истинное отечество. Все земные блага, обещанные богом евреям, были лишь образом благ духовных, даруемых благодатью, или вечных небесных наград; точно так же земные кары, которыми бог грозил им, были лишь символами вечных кар ада. Состояния рабства, в которые впадали евреи, были, только образом плена греха и диавола. Обещанное евреям избавление от плена было только образом духовного избавления от плена греха и диавола. Могущественный избавитель, обещанный им как всевластный князь и владыка, который будет господствовать на земле, был, по словам их (христопоклонников), только образом Иисуса Христа; его духовное могущество освободило всех людей из плена греха и диавола, в который они впали. Земной Иерусалим, ликующий и торжествующий, который должен был быть вечно, — тоже, по их мнению, только символ Иерусалима небесного, который в их изображении изобилует всевозможными благами; таким образом, все, что сказано в пророчествах или в законе об этом земном Иерусалиме или об этом обещанном могущественном избавителе, или даже о жертвоприношениях и обрядах того времени, следовало понимать только иносказательно, как образ того, что происходит в христианской религии в настоящее время, как образ небесного Иерусалима, духовного могущества Иисуса Христа и духовного искупления людей предполагаемыми неисчислимыми заслугами его смерти и страданий. И даже весь еврейский народ был во плоти якобы только образом христиан, которые суть истинные израильтяне, или израиль божий, как говорит их великий св. Павел. Таким образом, все, что буквально сказано об этом народе и о всех великих и чудесных обещаниях, данных ему богом, надо понимать только духовно и иносказательно, применительно к христианам и к их религии. Итак, согласно этому учению наших христопоклонников, все самое прекрасное, великое, чудесное и полезное, что когда-либо говорилось и обещалось касательно прихода мнимого могущественного искупителя и его мнимого будущего владычества, касательно наслаждения столь многими великими и неоценимыми благами, обещанными богом своему израильскому народу, народу избранному и возлюбленному им, относилось лишь к воображаемым благам, воображаемому искуплению, сводилось к низкому, нелепому фанатизму, который обнаружился и обнаруживается еще и поныне в христианстве. Поэтому, несомненно, можно с полным правом применить здесь слова о знаменитом и чудесном мнимом разрешении от бремени горы, родившей в конце-концов лишь жалкую мышь. Parturiunt montes, nascitur ridiculus mus (горы разрешаются от бремени, а рождается жалкая мышь).
Все это представляет собою явное злоупотребление законом и вышеупомянутыми обетами и пророчествами, искажение их смысла и истинного значения. И если даже предположить, что они действительно исходят от бога, они оказались бы совершенно уничтоженными и сведенными на-нет тем иносказательным, таинственным толкованием, которое им придают; эти толкования совершенно необоснованны и вздорны, в сущности являются только пустыми выдумками и бесполезными, нелепыми фикциями человеческого ума, который находит удовольствие в пустозвонной лжи.
Итак, они не заслуживают ни малейшего внимания, и если я привел здесь такое множество примеров, то только потому, что они достойны всяческого осмеяния и могут со всей очевидностью показать вздорность вышеупомянутых обещаний и пророчеств, не менее пустых и ребяческих, чем те духовные, иносказательные или мистические толкования, которые ухищряются давать им наши так называемые христопоклонники.
Я был бы крайне удивлен тем, что столь многим великим и знаменитым людям доставляло удовольствие сообщать нам такой вздор об этих пустых предметах, если бы я не знал, что их могли побудить к этому некоторые ложные взгляды и некоторые особые тщеславные соображения. Самые великие люди подвержены иной раз, как и другие, тысяче слабостей.
В сердце человеческом и человеческих намерениях есть тысячи тайных изгибов, которые трудно обнаружить. Не всегда можно видеть, из каких побуждений люди говорят, с какими намерениями они действуют. Что касается меня, то мне трудно было бы поверить, как говорит г. де-Монтэнь, что великие люди, которых я только-что называл, говорили серьезно, когда рассказывали нам столько вздора на эту тему. Разве что, возможно, они впоследствии самих себя уверили в том, в чем вначале хотели уверить только других; они походят в этом, как говорит тот же г. де-Монтэнь, на детей, которые пугаются лица товарища, ими же самими вымазанного в саже, или же на тех глупых идолопоклонников, которые благоговейно чтут обрубки дерева или камня, которым они придали некоторую форму. А сами наши христопоклонники, которые в настоящее время боготворят ничтожные образки из теста, после того как их священники таинственно и потаенно произнесут только четыре слова над этими фигурками! Возможно ли что-либо более глупое, более бессмысленное и более нелепое?
Поэтому я скорее склонен думать, что эти великие люди хотели позабавиться здесь над нашим общим невежеством и тупоумием, хорошо зная, что невежд легко убедить в чем угодно; но если тем не менее настаивают, что они действительно сами думали так, как высказывались об этом предмете, то я не могу не считать, что они сами были в этом отношении невеждами и глупцами. Пусть простят мне это выражение, так как то, что я думаю об этом, я излагаю здесь просто, но все же многократно размыслив над этим. Я следую при этом всегда, насколько это в моих силах, самым ярким светочам разума, чтоб видеть, не ошибаюсь ли я сам; ибо естественный разум — единственный путь, по которому я всегда полагал следовать в своих мыслях; и для меня очевидно, что каждый должен всегда следовать по этому пути, чтобы не итти наугад, как это делают на незнакомых дорогах и в незнакомых странах; и, чем больше я проходил по этому пути, тем больше находил я подтверждений своим мыслям.
Так как вышеуказанные обещания и пророчества, взятые в прямом и естественном смысле слова, не исполнились и так как, по признанию даже наших христопоклонников, они могли быть исполнены только в смысле духовном, иносказательном и мистическом, который в сущности является чуждым, нелепым и воображаемым смыслом, то ясно, что эти обещания и пророчества ложны; они могли быть истинны или подлинны только в одном смысле, которого в них самих совершенно нет и который, по существу, является лишь воображаемым смыслом. А раз эти обещания и пророчества оказываются ложными в том буквальном смысле, который является для них прямым и естественным и который есть единственный прямой и истинный смысл, то ясно и очевидно, что они отнюдь не исходят от бога и никоим образом не могут служить ни доказательствами, ни надежными свидетельствами истинности какой бы то ни было религии, так же как и мнимые чудеса, о которых я говорил выше. Итак, все эти мнимые основания для веры, на которых наши христопоклонники стараются обосновать уверенность в истинности их религии, не имеют никакого веса, никакой силы для того, чтобы доказать утверждения христопоклонников. Отсюда следует, что их религия ложна и все, что они считают в ней исходящим от бога и его власти, есть только, как я сказал, заблуждение, призрак, ложь и обман. Это четвертое из тех доказательств этого (тезиса), которые я должен был привести.
[1] I Кор., 10:1.
[2] Гал., 4:21.
[3] Римл., 9:6.
[4] Гал., 3:13.
[5] В синодском переводе библии: «и потомкам». — Прим. пер.
[6] В синодском переводе библии: «и семени твоему». — Прим. пер.
[7] В синодском переводе библии: «430 лет». — Прим. пер.
[8] Ефес., 1:13.
[9] Колосс., 2:3. (Точнее: 2:13, а также 16. — Прим. пер.).
[10] Колосс., 3:1. (Точнее: 3:1, 2. - Прим. пер.).
[11] І Кор., 2:6.
[12] І Кор., 3:6.
[13] І Кор., 9:11.
[14] Быт., 24.
[15] Epist. 157 et Serm. 78 de temp.
[16] Быт., 25.
[17] Orig. Hom. 5. Hilarius in Psalm 134. Ambrois, lib. 2, tit. 3, contra Marcianum, Augustinus, passim.
[18] Быт., 27:28, 39.
[19] Быт., 28.
[20] Быт., 28.
[21] Theod.; Aug. Sеrm. de temp.
[22] Aug. in Ps. 44 et Serm. de temp. 79.
[23] Justin. Dial. сontra Triph. Hieron. Epist. 11.
[24] Быт., 37.
[25] Быт., 38:27.
[26] Быт., 39:7.
[27] Там же, 40.
[28] Там же, 49.
[29] Исход, 3:2.
[30] Там же, 7.
[31] Там же, 12.
[32] І Кор., 5:7.
[33] Исход, 13:21.
[34] Там же, 15:25.
[35] Исход, 16.
[36] Там же, 17:11.
[37] Название неточно. См. также гл. XXVIII. Верно: «Диалог с Трифоном». - Прим. пер.
[38] Исход, 23:19.
[39] Там же, 24:9.
[40] Там же, 26.
[41] Исход, 26 (Автор вероятно имел в виду Исход 29:14. — Прим. пер.).
[42] Там же, 26.
[43] Григ., Кир., Авг.
[44] Исход, 28.
[45] Иерон., Письмо 128. Иосиф, Древн., кн. 3., гл. 8. Беда, Григ.
[46] Там же, 33:23.
[47] Авг.
[48] Левит, 1.
[49] Там же, 16:10, 21.
[50] Левит, 19:19.
[51] Там же, 25:10.
[52] Числ, 6.
[53] Числ, 12.
[54] Там же, 17.
[55] Второз. 21:3.
[56] Там же, 25:4.
[57] Там же, 25:7.