Вот как один здравомыслящий автор описывает происхождение этого отвратительного обычая приносить в жертву невинных животных[1]: «Историки говорят, что первые обитатели земли две тысячи лет жили растительной пищей, т. е. земными плодами и злаками, причем приносили в жертву богу первые плоды; пролить кровь животного, даже в виде жертвоприношения, считалось неискупаемым преступлением, а тем паче есть мясо животных. И вот,— прибавляет этот автор, со слов упомянутых историков, — первый бык был убит в Афинах при следующих обстоятельствах. Жрец этого города, по имени Дием, однажды совершал обычное приношение плодов на алтаре, воздвигнутом на открытом поле, так как тогда еще не было храмов. Вдруг от пасущегося неподалеку стада отделился бык, подошел к жертвеннику и сорвал с алтаря пучок посвященной травы. Жрец Дием, разгневанный этим мнимым святотатством, выхватил меч у одного из зрителей и заколол им быка. Но, когда улегся его гнев, Дием понял, какое огромное преступление он совершил, и, страшась ярости народной, стал уверять народ, что ему явился бог и приказал ему принести в жертву этого быка и сжечь мясо его на жертвеннике, чтобы искупить грех быка, съевшего посвященные злаки. Набожная толпа, или вернее, — темная и невежественная чернь, поверила своему жрецу, как оракулу; быка прирезали на жертвеннике, развели огонь, и все присутствовали при этом новом жертвоприношении. С той поры афиняне стали ежегодно приносить в жертву быка, и от них, эта благочестивая жестокость распространилась не только по всей Греции, но и у всех народов мира. Впоследствии, — продолжает тот же автор, — случилось как-то, что жрец, совершая свое кровавое жертвоприношение, поднял с земли упавший с жертвенника кусок сварившегося мяса: обжегши себе пальцы, он машинально поднес их ко рту, чтобы успокоить боль. Как только он отведал сладость бычьего жира, которым были измазаны его пальцы, ему не только захотелось продолжения этого, но он дал также кусок другому жрецу, а тот в свою очередь поделился с другими, и все они, восхищенные этим новым лакомством, с жадностью принялись поедать бычье мясо. Вот откуда, — говорит тот же автор, — прочие смертные заимствовали этот жестокий и кровавый обычай убивать животных, чтобы лакомиться их мясом. Евреи, — продолжает он, — утверждают вопреки этим авторитетам, что дети Адама приносили в жертву живую тварь еще с самого начала мира, но, — прибавляет он, — известно, что в писаный закон, откуда они взяли этот факт, вкрался ряд ошибок».
«Древние, — продолжает наш автор, — говорят также, что первая коза, павшая от руки человека, была убита в отмщение за убыток, причиненный ею владельцу виноградника; прежде никогда не слыхали о таком нечестивом действии. Известно, — продолжает он, — что египтяне, самый древний и мудрый народ в мире, унаследовали от первых обитателей земли запрет убивать всякую живущую тварь; чтобы придать больше силы этому первоначальному закону природы, они изображали своих богов в виде животных, дабы простой народ, уважая эти священные символы, научился щадить жизнь животных и не причинять им никакого зла. Брамины восточной Индии не только не приносят в жертву животных, а строят для них больницы, как для людей; это считается у них весьма добродетельным делом. Во всех их городах множество пророков проводят жизнь в заботах о больных и раненых животных, которые не в состоянии прожить без помощи. Этот обычай у них не нов, они унаследовали его по традиции с незапамятных времен».
А вот что тот же автор говорит по тому же вопросу о евреях: «У евреев жрецы предлагали богу в жертву животных разных видов, как-то: быков, овец; это предписано было в законе, полученном ими якобы от самого бога. Заколов жертву, жрецы проливали кровь ее вокруг жертвенника и окропляли ею главным образом четыре угла со всяческими церемониями. Потом, выпотрошив внутренности и содрав с животного шкуру, они сжигали мясо и жир на огне, разведенном на жертвеннике, и считали, что богу приятен дым этих жертвоприношений, что он доставляет богу большое удовольствие, как об этом сказано в их книгах».
Если рассказ этого автора о происхождении и развитии кровавого обычая приносить в жертву домашних животных и не обладает [всей] очевидностью и полной достоверностью, то нельзя отрицать, что он во всяком случае весьма правдоподобен. Что касается его указаний на мягкое и гуманное обращение первых людей с этими животными и на запрет убивать и зря мучить их, то несомненно эта мягкость и этот запрет вполне соответствовали здравому разуму[2] и естественной справедливости и даже книге Бытия[3], в которой сказано, что вначале бог разрешил людям питаться только травами и земными плодами.
Зато лишены всякого правдоподобия и всякого разумного и справедливого основания мнимые божественные откровения относительно жестокого и варварского обычая приносить в жертву невинных животных. Эти жертвоприношения являются только варварством и жестокостью. Отсюда ясно, что они проистекают только от неразумия и злобы человеческой, а никак не являются божественным установлением.
До чего однако люди были безумны и слепы, если думали почтить таким образом бога и доставить ему приятное! Не были ли они безумцами и слепцами, считая, что богу будет приятно видеть проливаемую кровь бедных животных и сжигание их мяса? Не были ли они безумцами и слепцами, думая успокоить его гнев и заслужить его милости этими отвратительными жертвоприношениями? Напротив, это должно было бы лишь вызвать его гнев и навлечь на людей его возмездие и проклятие. Кому пришло бы в голову почтить искусного и выдающегося мастера и сделать ему приятное, разрезая и сжигая на его глазах самые прекрасные его произведения, под предлогом принесения их ему в жертву? Кому пришло бы в голову почтить государя или князя и сделать ему приятное, разрывая и сжигая на его глазах под предлогом принесения ему в жертву все, что есть самого прекрасного и ценного в его дворце? Конечно, нет таких безумцев, никто не поступит таким образом, никому даже не придет в голову подобная мысль. Чем же объясняется это безумие людей, считающих, что они почитают бога и угождают ему, когда раздирают, убивают и сжигают его собственные творения под предлогом принесения их ему в жертву? Чем объясняется в наше время безумие и ослепление наших христопоклонников, полагающих, что они доставляют высшую честь и высшее удовольствие своему богу отцу, предлагая и принося ему в жертву каждодневно не более и не менее как его собственного божественного сына в память его позорной и жалкой смерти на кресте? Как могут они, повторяю, считать, что почитают бога и угождают ему, предлагая ему таким образом в жертву его собственного сына? Разумеется, это возможно только в результате крайнего ослепления и умопомрачения.
Вот что говорит Монтэнь[4]: «На мой взгляд, — говорит он, — древние думали, что возвеличивают бога, приравнивая его к человеку, наделяя его человеческими способностями, прихотями и низменными потребностями, предлагая ему в пищу мясо, увеселяя его нашими плясками, ряжением и фарсами, предлагая ему наши одеяния для одежды, наши дома для жилища, услаждая его запахом благовоний и звуками музыки, празднествами и цветами. Приспособляя его к нашим порочным страстям, они льстиво приписывают его правосудию бесчеловечную мстительность и увеселяют его зрелищем разрушения и разорения того, что он сам создал и охранял. Так поступил, например, Тиберий Семпроний, предав огню в жертву Вулкану богатую военную добычу и оружие, захваченное им у неприятеля в Сардинии. Павел Эмилий принес в жертву Марсу и Минерве добычу, захваченную им в Македонии. Александр, придя к Индийскому океану, бросил в его воды в честь Фетиды несколько больших золотых сосудов, кроме того устроил на своих алтарях бойню не только невинных животных, но и людей. Таким образом, — говорит наш автор, — у многих наций, и в том числе у нашей, были в обычае человеческие жертвоприношения, причем ни одна нация, по его мнению, не представляет исключения из этого правила. Геты, — говорит он, — считают себя бессмертными; умереть значит для них лишь отправиться к своему богу Замолксису. Каждые пять лет они отправляют к нему кого-нибудь из своей среды, чтобы снабдить его всем необходимым, Аместрис, мать Ксеркса, состарившись, приказала однажды похоронить заживо четырнадцать отроков из знатнейших персидских семейств; это была жертва какому-то высшему богу, согласно религии страны. Еще поныне идолы Фемикститана окрашиваются кровью малых детей, им угодны только жертвы из этих чистых детских душ. Справедливость, — говорит автор, — алчет крови невинных. Точно так же карфагеняне приносили в жертву Сатурну своих собственных детей, а бездетные покупали для этой цели чужих детей; отец и мать обязаны были с веселым и довольным видом присутствовать при обряде жертвоприношения. Жители Перу[5] приносили в жертву своим богам все, что у них было наиболее прекрасного и ценного: золото и серебро, зерно, воск и животных. Обычно они приносили в жертву не менее ста овец различной масти с совершением разных обрядов. Ежедневно они приносили в жертву солнцу стриженного барана, облачали его в красную рубаху и предавали огню. Но, — говорит он, — не было ничего ужаснее человеческих жертвоприношений в Перу и в еще большей мере в Мексике. В Перу приносились в жертву дети от 14 до 10 лет, причем главным образом ради успеха инки в его военных предприятиях; в день венчания инки на царство приносили в жертву двести детей. Приносили в жертву также много девушек, — причем брали их из монастырей, — во славу инки. Когда инка тяжело заболевал без надежды на выздоровление, перуанцы приносили его сына в жертву солнцу или своему богу Виракока, умоляя его удовольствоваться сыном вместо отца. Мексиканцы[6] же приносили в жертву только военнопленных. Они ставили их одного за другим на колени перед вратами своего храма, затем жрец обходил их с идолом их бога и, показывая его, каждому говорил: вот твой бог. Затем их отводили на место, где должно было произойти их убиение, там их ожидали предназначенные для этого обряда шесть самых рослых жрецов в таком наряде, что их можно было скорей принять за дьяволов, чем за людей».
Согласно донесению посланников при мексиканском царе[7], этот государь ежегодно приносил в жертву пятьдесят тысяч военнопленных и постоянно вел войну с тем или другим из соседних народов, чтобы всегда иметь материал для своих человеческих жертвоприношений. Мурад[8], — говорит Монтэнь, — принес при взятии Истма в жертву душе своего отца шестьсот молодых греков, чтобы кровь их служила умилостивлением для искупления грехов умершего. Китайцы приносили жертвы не только своим богам, но также дьяволам, хотя знали, что дьявол зол и проклят; они приносили ему жертвы для того, чтобы он не причинял вреда им лично и их имуществу. В Калькутте поступали таким же образом. Жители Мартиники[9] поклоняются дьяволам, хотя считают их виновниками всего зла; они приносят им жертвы и строят им храмы в большем количестве, чем самому творцу. Японцы тоже поклоняются дьяволу, как и туземцы Америки, и приносят ему жертвы не для того, чтобы получить от него какие-нибудь благодеяния, а для того, чтобы он не делал им никакого зла. Наши древние галлы, обитатели нашей Франции, не были в этом отношении мудрее других наций, так как тоже приносили своим богам человеческие жертвы. Лица, пораженные тяжелой болезнью, приносили человеческие жертвы или давали обет сделать это. Обряд жертвоприношения выполняли тогдашние жрецы-друиды, — галлы верили, что, принеся в жертву богам жизнь человека, можно успокоить их гнев и спасти другого человека; жертву либо сжигали живьем, либо пронзали стрелами. Поэтому, когда кто-нибудь из галлов опасно заболевал, к нему призывали друидов, которые приносили в жертву Дрию, богу преисподней и врагу жизни, одного из заслуживших смерть преступников или, за отсутствием такового, другого несчастного; галлы верили, что для жаждущего человеческой крови бога будет довольно смерти этого человека и жизнь больного будет сохранена. Плутарх[10] правильно заключает по этому поводу, что лучше было бы людям никогда не знать богов, чем верить, как это имело место, что некоторые боги жаждут человеческой крови и упиваются ею.
В самом деле, — как говорит Монтэнь[11], — странной фантазией было платить за милость богов нашим горем, как делали например карфагеняне, приносившие в жертву Сатурну своих собственных детей; бездетные покупали чужого ребенка и сжигали его живьем, причем отец и мать обязаны были с веселым и довольным видом присутствовать при этом жестоком обряде. Точно так же лакедемоняне для услаждения своей Дианы истязали юношей, бичевали их порой до смерти. Религия, — говорит Монтэнь, — способна была внушить людям столько великих и жестоких зол: tantum religio potuit suadere malorum (Лукреций). Дико было, — продолжает он, — благодарить Зодчего разрушением его постройки и карать безвинных, чтобы этим предотвратить кару, заслуженную виновными. Дико было думать, что заклание и смерть бедной Ифигении очистит греческое войско от его вины. А что сказать о великих душах обоих Дециев, отца и сына, прекрасных и благородных, которые бросились на верную смерть в самую гущу неприятельских рядов, чтобы умилостивить богов в пользу римлян![12] Какая чудовищная несправедливость, — говорит Монтэнь, — со стороны богов не пожелать смилостивиться над римским народом иначе, как только ценой жизни обоих этих великих людей! Какое безумство со стороны людей верить, что богов может успокоить только насильственная смерть невинных! Какое безумство, — повторяю, — и ослепление с их стороны думать таким образом и совершать такие ужасные зверства под знаменем религии! Однако ведь их внушает именно религия, безрассудная вера в богов; это она заставляет поступать так. Так что можно сказать: сама религия часто учит людей злу и заставляет их совершать под предлогом благочестия нечестивые и возмутительные деяния. Как говорит Лукреций[13]: «Часто религия сама порождала эти преступные и нечестивые деяния», или в другом, уже цитированном мной стихе: «столько зол в состоянии была религия внушить людям!» Плутарх был совершенно прав, что гораздо лучше было бы людям никогда не знать богов, чем совершать столько безумств и злодейств под предлогом почитания богов, страха перед ними и служения им. Виновниками всех этих великих зол являются те, которые заставляют почитать богов. Этому не следует удивляться, ибо сказано, что нечестие распространилось на всю землю от самих пророков Иерусалимских[14].
Наши христопоклонники еще не вполне свободны от этого безумного убеждения в действительности и силе кровавых жертвоприношений: хотя теперь они уже не совершают жертвоприношений, они то-и-дело оправдывают тех, которые совершали их в прежние времена, а также закон, предписывавший эти жертвоприношения; они даже верят, что неизмеримые заслуги [пролитой] крови их бога-спасителя Иисуса Христа отпустили им грехи их и вернули им милость их бога. Иисус Христос, — утверждают они, — сам предложил себя в жертву на кресте для отпущения им грехов их. Отсюда утверждение, что этот мнимый божественный спаситель омыл их в своей крови от скверны их грехов и что он примирил их с богом[15] заслугами своей [пролитой] крови и смерти. Христопоклонники доходят даже до утверждения, что по этому закону, принимаемому ими за божественный, все должно очищаться кровью и что для людей не было бы отпущения грехов без пролития крови их божественного спасителя. Они приписывают самому богу желание принести в жертву своего божественного сына руками самих же людей, которые так оскорбили бога своими прегрешениями; эта жертва должна была успокоить гнев бога против людей за все допущенные ими ослушания его и за все грехи, которые они еще совершат до конца веков. Как сказано выше, со стороны язычников было великим безумством считать, что только наказание невинных может смягчить гнев богов против виновных, — так говорит Монтэнь; какое же безумство со стороны христиан верить, что их бог-отец смилостивился над людьми только через наказание своего божественного сына, только через его кровавую смерть! Какое безумство думать, что он не смилостивился бы над ними, если бы они не преследовали, не терзали и не подвергли позорной, отвратительной и жестокой смерти его возлюбленного и единственного божественного сына, их бога и спасителя! Какая глупая мысль! Какое безумие, — повторяю, — даже помыслить о такой чудовищной несправедливости богов, о том, что бог может смилостивиться над грешными людьми только через наказание своего невинного и божественного сына, через его кровавую и позорную смерть! Мне нехватает слов, чтобы выразить этот предел безумия. И однако религия заставляет наших христопоклонников верить в это; правда, она не велит им совершать кровавые и жестокие жертвоприношения, как в прежние времена, однако она учит их одобрять эти жертвоприношения в прошлом и поклоняться жертве, принесенной в лице самого бога, она заставляет верить в самые нелепые и смешные вещи, какие только можно себе представить, — я докажу это подробнее в дальнейшем изложении.
[1] Esp. Turc, t. 3, lettre 40.
[2] В тексте: «прямому разуму». — Прим. пер.
[3] Быт., 1:29.
[4] Essais de Montagne, p. 488
[5] Nouveau théâtre du monde, t. 2, p. 1329.
[6] Ibidem.
[7] Essais de Montagne р. 167.
[8] Essais de Montagne.
[9] В тексте: «Мартинги». — Прим. пер.
[10] Тhéâtre du monde, t. І, p. 121.
[11] Essais, р. 489.
[12] Essais, 490.
[13] Lucrèсе, 1, I, р. 88. [Лукреций — О природе вещей, книга І, стих 102].
[14] Иерем., 23:15.
[15] Апокал., 15.
XXV. [Мнимый приказ бога Аврааму принести в жертву своего сына]