Эта вера, эта слепая уверенность, которую они ставят во главу угла своего вероучения и своей морали, является не только принципом заблуждений, иллюзий и обмана, но также пагубным источником смут и вечных расколов среди людей. Каждый стоит за свою религию и ее священные тайны не по соображениям разума, а из упорства и слепо верит в воображаемую истинность своей религии. Они не могут не считать всех других религий ложными, их слепая вера обязывает их даже защищать свою религию с опасностью для жизни и своего благосостояния и ценою всего, что есть у них самого дорогого. Поэтому они не могут столковаться и никогда не столкуются между собой по вопросу о своей религии; по той же причине среди них постоянно возникают не только споры и словопрения, но также смуты и пагубный раскол. Поэтому также они всё время преследуют друг друга огнем и мечом, защищая свою безумную веру и свои религии, и нет такого зверства, к которому они не прибегали бы друг против друга под прекрасным и благовидным предлогом защиты воображаемой истины своей религии — безумцы все до единого! Вот что говорит Монтэнь по этому поводу: «Никакая вражда не может сравниться с христианской. Наше рвение совершает чудеса, когда оно сочетается с нашей склонностью к ненависти, жестокости, тщеславию, жадности, злословию и восстанию. Напротив, на путь благости, доброты и умеренности оно не пойдет ни мытьем, ни катаньем, если не произойдет словно чудом какое-нибудь редкое исключение. Наша религия, — прибавляет он, — создана для искоренения пороков, но она сама их покрывает, питает и возбуждает»[1]. Действительно, никакие войны не могут сравниться по своему кровавому к жестокому характеру с войнами, которые ведутся из-за религии или под предлогом религии, так как каждый бросается в эти войны со слепым пылом и бешенством и, согласно словам поэта, ставит себе задачей принести неприятеля в жертву богу. «Ярость народа происходит от того, что каждая местность ненавидит богов соседей, убежденная в том, что богами надо считать только тех, кому поклоняется она»[2]. До чего только не доходят люди, — говорит Лабрюйер, — ради религии, в учении которой они так мало убеждены и которое они так плохо проводят в своих поступках[3]!
Это доказательство представляется мне до сих пор вполне очевидным. Нельзя поверить, чтобы всемогущий бог, предполагаемый всеблагим и всемогущим, пожелал когда-либо прибегнуть к такому обманчивому пути для осуществления своих законов и предписаний или для выявления своей воли людям. Ведь это значило бы явно вводить людей в заблуждение или расставлять им западню, так чтобы они одинаково могли стать на сторону лжи или истины. Этого конечно никак нельзя ожидать от бога, предполагаемого всемогущим, всеблагим и премудрым. Равным образом нельзя поверить, что бог, любящий мир и согласие, желающий блага и спасения людей, бог бесконечно совершенный, всеблагий и премудрый, которого наши христопоклонники сами называют богом любви, мира, благости, милосердия, утешения и пр., — нельзя поверить, чтобы такой бог пожелал основать религию на столь роковом и пагубном источнике смут и вечных распрей среди людей, как упомянутая слепая вера; эта вера в тысячу и тысячу раз более пагубна для людей, чем то золотое яблоко, которое богиня раздора коварно бросила в собрание богов на свадьбе Пелея и Фетиды и которое было причиной гибели града и царства Трои, согласно словам поэтов.
Итак религии, кладущие в основу своих тайн и полагающие за правило своего вероучения и морали слепую веру, т. е. принцип заблуждения, иллюзий, обмана и надувательства и роковой источник смут и вечных расколов среди людей, не могут быть истинными и действительно установленными самим богом. А так как все религии, как я показал, строятся в своих тайнах, вероучении и морали на слепой вере, то из этого с очевидностью следует, что нет ни одной истинной религии и нет также ни одной религии действительно божественного происхождения и, что я, стало быть, был прав, говоря, что все они — измышление человека, и что всё, что они выдают за богов, их законы и предписания, их тайны и мнимые откровения, на самом деле является лишь заблуждением, иллюзиями, обманом и надувательством. Все это вытекает с очевидностью.
Но я знаю, что наши христопоклонники не преминут сослаться здесь на свои мнимые основания веры и скажут, что, хотя их вера в некотором смысле слепа, тем не менее она находит себе опору и подтверждение во множестве ясных, надежных и убедительных свидетельств; поэтому не соглашаться с ними было бы не только неразумием, но также дерзновенным упорством и даже величайшим безумием. Обычно они сводят все эти мнимые доводы к трем или четырем главным положениям или основаниям.
Первое основание они выводят из чистоты и мнимой святости их религии, осуждающей, по их словам, все пороки и вознаграждающей все добродетели. Вероучение этой религии, — уверяют они, — так чисто и свято, что может проистекать только от чистоты и святости всеблагого и премудрого бога.
Второе основание они заимствуют из безукоризненности и святости тех людей, которые с такой любовью первые восприняли эту религию, и тех, которые с таким рвением распространили ее, так твердо держались ее и беззаветно защищали ее с опасностью для жизни, проливали за нее свою кровь и даже терпели смерть и жесточайшие пытки, не желая отступиться от своей религии. Невероятно, — говорят наши христопоклонники, — чтобы столько великих, святых, мудрых и просвещенных людей являлись в своей вере жертвою обмана, невероятно, чтобы они отказывались от всех радостей, выгод и удобств жизни и добровольно подвергали себя стольким мукам и жестоким преследованиям только ради заблуждения и обмана.
Третье основание они заимствуют у пророков и оракулов; они ссылаются на предсказания, сделанные в различные времена и с давних пор толкуемые в их пользу. Все эти прорицания оракулов и предсказания пророков, — говорят они, — так явно и бесспорно осуществлены в их религии, что невозможно сомневаться здесь в божественном наитии и вдохновении: только единый бог в состоянии так ясно и верно предвидеть и предсказать будущее.
Наконец четвертое и самое главное основание заключается в многочисленных и великих чудесах, чрезвычайных и сверхъестественных чудесах, совершенных в пользу их религии во все времена и во всех местах, как например: возвращение зрения слепым, слуха — глухим, дара речи — немым, исцеление хромых, расслабленных и бесноватых, исцеление в один миг от всяких болезней и недугов без помощи какого-либо естественного лекарства и даже воскрешение мертвых и наконец все прочие чудесные и сверхъестественные деяния, возможные только для божьего всемогущества. Эти чудеса, — говорят наши христопоклонники, — являются столь ясными, верными и убедительными свидетельствами в пользу правильности их верований, что нет надобности искать еще других, чтобы полностью убедиться в истинности их религии. А поэтому они считают самое помышление о том, чтобы возражать против убедительных свидетельств истины, не только неразумием, но дерзновенным упрямством и безмерным безумием. Великое безумие, — говорил один из знаменитых людей из их среды, Пико-делла-Мирандола, — не верить евангелию, учение которого столь чисто и свято, возвещено столь многими великими, учеными и святыми людьми, запечатлено кровью стольких славных мучеников, принято столькими благочестивыми и учеными наставниками и наконец подтверждено столь великими и поразительными чудесами, возможными только для божьего всемогущества. По этому поводу другая знаменитость из их среды, Ришар де-Сен-Виктор, дерзновенно обратился к своему богу со следующими словами: господи, если моя вера в тебя — заблуждение, то ты сам ввел меня в заблуждение, так как все, во что я верю, было подтверждено столь великими и поразительными чудесами, что невозможно приписать их кому-либо другому, кроме тебя.
[1] Ess. de Montagne, p. 408
[2] Juv. Sat. 15:36.
[3] Caractères, p. 573.