IV. Первое доказательство тщетности и ложности религий: они лишь измышления человека
Согласно с этим великий кардинал Ришелье замечает в своих «Политических размышлениях», что государи ни в чем не проявляют такого усердия, как в изыскании благовидных предлогов для своих требований, а так как, — говорит он, — ссылка на религию производит самое сильное впечатление на умы, они считают большим успехом, если могут маскировать свои планы религией. Под этой маской, — говорит Ришелье, — они часто скрывают самые честолюбивые свои притязания (он мог бы также прибавить: самые возмутительные свои поступки). А относительно того, как Нума Помпилий поступал с римлянами, Ришелье замечает: чтобы заставить римский народ принять его законы и согласиться с его действиями, этот царь не мог придумать ничего лучшего, как объявить, что он все делает по совету нимфы Эгерии, сообщающей ему волю богов. Как отмечено в римской истории, главари города всеми хитростями старались сначала воспрепятствовать доступу народа к государственным должностям, но, не имев успеха, в конце-концов прибегли к отговоркам религиозного характера и уверили народ, что они запросили совета богов по этому поводу и получили от них следующий ответ: допускать чернь к почетным должностям в республике значит унижать честь последней. На этом основании главари настойчиво упрашивали народ отказаться от своих требований и притворялись, что добиваются этого для удовлетворения воли богов, а не в своих частных интересах. Причина, почему все великие политики поступают с народом таким образом, заключается по их словам, например по отзыву верховного жреца Сцеволы и великого ученого того времени Варрона, в том, что народ не должен знать многого истинного и должен верить во многое ложное[1]. Сам божественный Платон, как это отмечено Монтэнем[2], говорит по этому вопросу совершенно открыто в своей «Республике», что для блага людей часто бывает необходимо обманывать их. Однако по всей видимости первые сочинители этих святых и благочестивых плутней сохранили по крайней мере некоторые следы стыда и скромности или не умели еще доводить свое честолюбие до возможного предела: они ограничивались еще только тем, что присваивали себе честь быть хранителями и толкователями воли богов, но не присваивали себе более обширных прерогатив. Но впоследствии многие пошли гораздо дальше в своем честолюбии; они уже не довольствовались утверждением, что посланы самими богами или действуют по наитию от богов, они дошли до предела безумия и наглости и требовали, чтобы их самих считали богами и поклонялись им как богам.
Римские императоры сплошь и рядом поступали таким образом. В римской истории между прочим отмечено, что император Гелиогабал, самый распущенный и развратный, самый отвратительный и гнусный из всех когда-либо существовавших, тем не менее дерзнул объявить себя еще при жизни богом и приказал, чтобы чиновники при своих жертвоприношениях богам провозглашали в числе имен прочих богов также имя Гелиогабала, нового бога, которого Рим не знал до сих пор. Император Домициан возымел то же безумное честолюбие; он выразил желание, чтобы сенат воздвиг ему статую из чистого золота; он издал также официальные декреты, в которых предписывалось называть его во всех обращениях и указах господом богом. Император Калигула, тоже один из самых худших, мерзких и отвратительных тиранов, которые когда-либо существовали, тоже пожелал, чтобы ему воздавались божеские почести; он приказал поставить свои статуи впереди статуй Юпитера, отрубить у некоторых из последних голову и заменить ее головой Калигулы, он даже послал свою статую [в Палестину][3] для водворения ее в иерусалимском храме. Император Коммод требовал, чтобы его называли Геркулесом, сыном Юпитера, величайшего из богов; подражая Геркулесу, он часто показывался в львиной шкуре и с палицей в руках, в таком наряде он расхаживал днем и ночью, причем иногда убивал прохожих.
Впрочем не только императоры, но порой также лица менее высокого положения и даже люди низкого происхождения и состояния проявляли безумное и дерзновенное желание выдавать себя за богов и требовали для себя божеских почестей. Между прочим рассказывают о некоем ливийце Псафоне, человеке неизвестного и низкого происхождения, что он, желая прослыть за бога, прибегнул к следующей хитрости: он раздобыл из разных стран птиц и с немалым трудом научил их произносить: «Псафон — великий бог, Псафон — великий бог», затем он выпустил их на волю, они разлетелись по всем провинциям и окрестным местностям; жители последних слышали, как птицы говорят в листве деревьев; «Псафон — великий бог, Псафон — великий бог», и, не подозревая обмана, стали поклоняться этому новому богу и приносить ему жертвы, пока наконец не открыли обмана и не перестали тогда поклоняться этому богу. Рассказывают также, что некий Аннон, карфагенянин, вздумал прибегнуть с той же целью к такой же хитрости, но она не удалась ему, как Псафону, так как птицы, наученные им повторять: «Аннон — великий бог, Аннон — великий бог», забыли эти слова, как только он выпустил их на волю. Если не ошибаюсь, кардинал де-Перрон рассказывает о двух докторах богословия, из которых один считал себя предвечным отцом, а другой сыном предвечного отца. Можно привести еще ряд других лиц, охваченных подобным дерзновенным безумием, и повидимому вера в богов пошла первоначально от того, что тщеславные и дерзостные люди выдавали себя таким образом за богов; это совпадает также с рассказом книги Премудрости о воцарении идолопоклонства[4].
[1] Essais de Montagne, р. 503.
[2] Там же.
[3] Слова в квадратных скобках всюду вставлены нами. — Прим. пер.
[4] 14-я гл. книги Премудрости [Соломона].