Спустя неделю после завершения процесса "Московского центра" весь мир узнал из советских газет о новом закрытом суде - на этот раз над двенадцатью руководящими работниками Ленинградского управления НКВД во главе с его начальником Медведем. В приговоре по этому делу утверждалось, что подсудимые, "располагая сведениями о готовящемся покушении на тов. С. М. Кирова", обнаружили "преступную халатность к основным требованиям охраны государственной безопасности"[1]. Однако, несмотря на столь серьёзные обвинения, суд ограничился мягким приговором - заключением подсудимых в концлагерь на два-три года.
Для понимания причин организации этого процесса важно иметь в виду, что слухи о причастности ленинградских чекистов к покушению на Кирова стали циркулировать в Ленинграде сразу после убийства. В этой связи существенный интерес представляет "дело" М. Н. Волковой, с 1931 года являвшейся секретной сотрудницей НКВД. Волкова, молодая малограмотная женщина, неоднократно доносила о существовании заговорщических антисоветских организаций, однако руководство Ленинградского УНКВД признавало её сообщения недостоверными.
Как вспоминала старая большевичка Д. А. Лазуркина, работавшая в 1934 году в Ленинградском горкоме партии, за месяц до убийства Кирова Волкова пыталась попасть на приём к председателю исполкома Леноблсовета Струппе. Поскольку Струппе отсутствовал, она сообщила его секретарю, что недавно во время пребывания в доме отдыха НКВД она слышала разговоры пьяных чекистов о подготовке убийства Кирова. После возвращения из командировки Струппе пытался найти Волкову, но оказалось, что она помещена в психиатрическую больницу. После убийства Кирова секретарь Струппе через Ежова передал эту информацию Сталину, от которого последовало распоряжение немедленно привезти Волкову в Смольный. Там с ней беседовали все члены правительственной комиссии. После этой беседы Волковой была предоставлена отдельная меблированная квартира, ей многократно выделялись денежные пособия и бесплатные путёвки в санатории и дома отдыха.
Вслед за беседой в Смольном, по полученным ранее доносам Волковой были арестованы десятки людей. В последующие годы Волкова продолжала писать доносы, один из которых в 1949 году попал к Сталину. По указанию Сталина все названные в этом доносе лица были арестованы. Как утверждала Волкова, в связи с этим доносом она была вызвана на приём к Сталину.
В 1956 году Волкова обратилась с письмом в ЦК КПСС, где заявляла, что в месяцы, предшествовавшие убийству Кирова, она по заданию "органов" "гуляла" с человеком по фамилии Николаев, и от него узнала о готовящемся покушении. По её словам, за месяц до убийства она отослала "предупредительные" письма Кирову и в ЦК ВКП(б). После того, как эти письма были перехвачены "органами", руководители УНКВД водворили её в психиатрическую больницу.
Это заявление Волковой проверялось работниками КГБ, которые признали её сообщения недостоверными. Между тем в письме Волковой наряду с явно фантастическими измышлениями содержались и некоторые действительные факты, достоверно назывались фамилии и должности многих работников Ленинградского УНКВД того времени и лиц, .осуждённых по процессу "Ленинградского центра". Известно также: пяти подсудимым, проходившим по процессу чекистов, вменялось в вину игнорирование сообщений Волковой и водворение её в психиатрическую больницу[2]. Можно предположить: одна часть руководителей УНКВД сознательно втягивала Волкову в готовившуюся провокацию, а другая их часть, не знавшая об этой провокации, сочла её доносы очередной нелепой выдумкой и попыталась избавиться от неё.
Процесс чекистов представлял новую амальгаму, поскольку, наряду с Запорожцем (как мы увидим далее, одним из непосредственных организаторов убийства), на скамью подсудимых был посажен близкий друг Кирова Медведь.
Незадолго до убийства Кирова Ягода пытался заменить Медведя Е. Г. Евдокимовым - одним из наиболее нечистоплотных чекистов, участвовавшим в фабрикации ряда фальсифицированных процессов, начиная с "шахтинского дела" 1928 года. Попытка Ягоды не увенчалась успехом, поскольку Киров выразил по поводу неё резкий протест Сталину[3].
Процесс Медведя призван был отвести подозрения от Ягоды, которому на одном из заседаний Политбюро Орджоникидзе бросил обвинение: "Вы являетесь виновником смерти Кирова". Однако в то время Сталин ещё не был склонен пожертвовать своим главным помощником в организации репрессий против оппозиционеров. Он лично отредактировал и утвердил составленное и подписанное Ягодой "Закрытое письмо НКВД СССР", в котором говорилось, что руководители ленинградского НКВД "ослепли, оглохли и уверенно уснули (? - В. Р.) на своём революционном посту"[4]. Таким образом, даже в документе, предназначенном исключительно для "органов", Медведю и его сотрудникам ставилась в вину всё та же необъяснимая "халатность". После процесса 12-ти по стране ходила многозначительная шутка: "Не медведь съел ягоду, а Ягода съел Медведя".
Осуждённые чекисты оказались на Колыме, причем некоторым из них было разрешено приехать туда с семьями. Они не только не были заключены в концлагерь, но получили ответственные посты в руководстве Дальстроя - треста по дорожному и промышленному строительству, находившегося в ведении НКВД. В 1937 году Медведь и другие осуждённые по процессу 12-ти были расстреляны.
На процесс чекистов Троцкий немедленно откликнулся статьёй "Всё постепенно становится на своё место". В ней он уточнял свои прежние предположения о подлинных виновниках убийства Кирова. Уже после процесса "Ленинградского центра" Троцкий, исходя из сообщения о "консуле", высказывал уверенность, что руководство НКВД знало о готовящемся террористическом акте. Теперь подтверждение этого он находил в процессе ленинградских чекистов. Правда, Троцкий продолжал считать, что в планы Сталина-Ягоды не входило убийство Кирова. Он полагал, что перед НКВД ставилась следующая цель: подготовить заговор, косвенно впутать в него оппозиционеров и в последний момент предотвратить покушение. Задача Ленинградского УНКВД, по его мнению, состояла в том, чтобы "найти подходящего консула, свести его с Николаевым, внушить Николаеву доверие к консулу и пр.; одновременно надо было подстроить связь между группой Зиновьева-Каменева и ленинградскими террористами. Это не простая работа. Она требует времени. А Николаев не стал ждать. Расхождение темпов работы Медведя и работы Николаева и привело к кровавой развязке"[5].
После раскрытия действительного имени консула от версии о нём как о посреднике между террористами, Троцким и зарубежными секретными службами пришлось отказаться, дабы не вызвать нежелательных разоблачений со стороны самого консула, находящегося за границей. Поэтому на процессах Зиновьева-Каменева и Медведя о консуле уже не упоминалось. Обращая внимание на это обстоятельство, Троцкий писал: "Если консул не был агентом ГПУ[6*], как хотят нас уверить лакеи Сталина, то он мог действовать только по поручению какого-либо иностранного правительства, латышского или германского (как намекала .сталинская печать). Почему же не вывести преступную банду на чистую воду? Почему бы, например,... не поставить вопрос о террористических преступлениях дипломатии на обсуждение Лиги Наций? Казалось бы, игра стоит свеч. Между тем Сталин не проявляет ни малейшего интереса к дипломату-террористу и его вдохновителям"[7].
Тщательно избегая малейших неточностей и не вполне достоверных предположений, Троцкий в целом правильно расценил смысл и назначение как самого "процесса 12-ти", так и недомолвок и недосказаний в официальном сообщении о нём. Комментируя предъявленное чекистам обвинение в том, что они знали о готовящемся покушении, он подчёркивал: "Знать это они могли только от собственных агентов, принимавших участие в подготовке террористического акта. Однако об этих агентах на процессе не было сказано ни слова."
Отмечая, что "признание о фактическом соучастии ГПУ в преступлении прикрыто жалкой фразой насчёт "небрежности", Троцкий писал: "Нет, "небрежность" тут ни при чём. Избыток усердия, азартная игра за счёт головы Кирова - это объяснение более отвечает сути дела". По поводу же того, что подсудимые признали это обвинение, Троцкий замечал: у них не оставалось другого выбора. "Обвиняемые выбрали из двух зол меньшее. Не могли же они, в самом деле, заявить, что участвовали в преступной провокации с целью амальгамы по прямому поручению Ягоды: такое признание стоило бы им головы. Они предпочли быть обвинёнными за "преступную небрежность".
Троцкий особо подчёркивал, что ни ленинградские чекисты, ни даже Ягода не могли вести "азартную игру" на свой личный страх и риск: "Без прямого согласия Сталина - вернее всего, без его инициативы, - ни Ягода, ни Медведь никогда не решились бы на такое рискованное предприятие".
Троцкий приходил к выводу, что "дело Медведя бросает яркий свет на дело Зиновьева-Каменева, на его место в стратегии Сталина". В промежутке между судами над действительными участниками убийства - Николаевым и ленинградскими чекистами - был проведён процесс над старыми революционерами, сподвижниками Ленина, строителями партии по обвинению их "в преступлении, к которому они - в отличие от Сталина, злонамеренно игравшего с огнём, - не имели ни малейшего отношения. Дело Зиновьева есть грандиозная дымовая завеса для дела Сталина-Ягоды"[8].
Суммируя итоги трёх процессов, прошедших после убийства Кирова, Троцкий подчёркивал, что Сталин не только не достиг преследуемых им целей, но и потерпел ряд неудач в стремлении навязать советской и особенно зарубежной общественности свои версии убийства. Поэтому от него следует ожидать дальнейших судебных подлогов. "Насколько я могу судить издалека, в качестве изолированного наблюдателя, стратегия, развёрнутая вокруг трупа Кирова, не принесла Сталину больших лавров. Но именно поэтому он не может ни остановиться, ни отступить. Сталину необходимо прикрыть сорвавшиеся амальгамы новыми, более широкого масштаба и... более успешными. Нужно встретить их во всеоружии!.. Ни один честный пролетарский революционер не смеет молчать. Из всех политических фигур самой презренной является фигура Понтия Пилата"[9].
ПРИМЕЧАНИЯ
[1] Правда. 1935. 24 января.<<
[2] Источник. 1994. № 2. С. 59-70.<<
[3] Орлов А. Тайная история сталинских преступлений. С. 28.<<
[4] Свободная мысль. 1992. № 8. С. 67.<<
[5] Бюллетень оппозиции. 1935. № 42. С. 11.<<
[6*] В статьях 1934-1935 годов Троцкий употреблял старое название главного разведывательного и карательного учреждения страны.<<
[7] Там же. С. 12.<<
[8] Там же. С. 11.<<
[9] Там же. С. 12.<<