На всём протяжении деятельности оппозиционного блока ЦК под предлогом борьбы с фракционностью неуклонно запрещал публикацию оппозиционных документов. Чтобы довести свои документы до партии, оппозиционеры организовали нелегальную типографию, где печатались "Заявление 83-х" и "Платформа большевиков-ленинцев". Уже летом 1927 года дело перестало ограничиваться исключением из партии лиц, подписавших эти документы. Внутрипартийные разногласия стали "разрешаться" с помощью ОГПУ. В августе 1927 года были произведены аресты организаторов нелегальной типографии.
Поскольку в глазах большинства коммунистов размножение оппозиционных документов, пусть и нелегальным путём, ещё не могло рассматриваться как преступление, требовавшее вмешательства ГПУ и арестов оппозиционеров, организаторы нелегальной типографии были обвинены в связях с буржуазными интеллигентами, часть которых, "в свою очередь, оказалась в связях с белогвардейцами, замышляющими о военном заговоре"[1]. Октябрьский пленум ЦК и ЦКК 1927 года исключил Зиновьева и Троцкого из ЦК на том основании, что они довели "фракционную борьбу против партии и её единства до степени, граничащей с образованием новой антиленинской партии совместно с буржуазными интеллигентами"[2]. На пленуме была, таким образом, пущена в ход новая сталинская провокация, облегчившая проведение массовых репрессий против оппозиции. Именно в связи с этой провокацией оппозиция впервые употребила понятие "термидорианская амальгама".
Наряду со Сталиным в создание этой амальгамы существенный вклад внёс Бухарин, который на собрании актива Ленинградской организации ВКП (б) 26 октября 1927 года заявил: "Дело обстояло таким образом. В связи с раскрытием нелегальной оппозиционной типографии было установлено, что некоторые из работников этой типографии через ряд звеньев были связаны с военными группировками, помышлявшими о военном перевороте у нас... Товарищи, прошу вас иметь в виду, что никто из нас никогда не думал обвинять оппозицию в том, что они - контрреволюционные заговорщики, - пока до этого дело не дошло. Они обвиняются с нашей стороны в том, что своей бесшабашной борьбой против партийной и советской легальности, бесшабашной ломкой законов пролетарской диктатуры притягивают всякий сброд, окрыляют его"[3]. Между тем Бухарин знал, что версия о "военном перевороте" основывалась лишь на показаниях бывшего врангелевского офицера, оказавшегося агентом ОГПУ, специально подосланным к организаторам нелегальной типографии.
После выступления председателя ОГПУ Менжинского на октябрьском пленуме с "разоблачением" связи оппозиционеров с "военным заговором" лидеры оппозиции пришли к Менжинскому и Ягоде с требованием показать им свидетельские показания, которые оглашались на пленуме. Менжинский "не скрывал, что дело идёт, в сущности, о подлоге, но наотрез отказался показать нам свои документы... Когда мы, ничего не добившись, уходили, Каменев ещё задержался у Менжинского. У них были свои счеты. Ещё совсем недавно Менжинский состоял в распоряжении "тройки", против оппозиционеров. "Неужели же вы думаете, - спросил Каменев Менжинского, - что Сталин один справится с государством?". Менжинский прямо не ответил. "А зачем же вы дали ему вырасти в такую грозную силу? - ответил он вопросом на вопрос, - теперь уже поздно"[4].
В письме, направленном в ЦК по поводу сфабрикованного по указке Сталина "дела" о военном заговоре, лидеры оппозиции упоминали о том, что подобные подлоги возникли во время Великой французской революции. Тогда это называлось "амальгамой".
В речи на октябрьском пленуме Троцкий говорил: "Моё предложение - обсудить самостоятельно вопрос о врангелевском офицере и военном заговоре - было отклонено. Я ставил, по существу, вопрос о том, почему, кем и как была обманута партия, которой было сказано, что коммунисты, связанные с оппозицией, участвуют в контрреволюционной организации. Чтоб лишний раз показать, что вы понимаете под дискуссией, вы постановили мою короткую речь о подложном врангелевском офицере изъять из стенограммы, т. е. спрятать от партии. Бухарин преподносил нам здесь философию термидорианской амальгамы на основе документов Менжинского, не имеющих никакого отношения ни к типографии, ни к оппозиции. Но нам нужна не дешёвая бухаринская философия, а факты. Фактов нет. Поэтому весь вопрос вдвинут фуксом в дискуссию об оппозиции. Грубость и нелояльность выросли до размеров преступного вероломства... Откуда это идёт? Куда это ведёт? Только этот вопрос имеет Политическое значение. Всё остальное отступает на второй и десятый планы"[5].
К объяснению политического смысла сталинских провокаций, которые в своём логическом развитии вели к контрреволюционному по своему существу террору, Троцкий подходил ещё на заседании ЦКК в июне 1927 года. В речи на этом заседании он приводил высказывание члена Президиума ЦКК Сольца в беседе с одним из коммунистов, подписавших заявление оппозиции. "Что означает заявление 83-х? - говорил Сольц. - К чему это ведёт? Вы знаете историю Великой французской революции, - до чего это доводило. До арестов и гильотинирования". Тов. Воробьев, с которым тов. Сольц говорил, спросил его: "что же, вы собираетесь нас гильотинировать?" На что Сольц очень пространно ему объяснил: "как вы думаете, Робеспьеру не было жалко Дантона, когда он отправлял его на гильотину? А потом пришлось идти и Робеспьеру... Вы думаете, не жалко было? Жалко, а пришлось..." Такова схема беседы"[6]. Получив от Сольца подтверждения в достоверности этих слов, Троцкий спросил: "какую главу вы собираетесь открывать разгромом оппозиции?"
Подхватывая аналогию с французской революцией, Троцкий отмечал, что использование этой аналогии представляет собой правильный метод для понимания классовой подоплёки сталинской политики по отношению к оппозиции. В дальнейшем, находясь в изгнании, Троцкий использовал данную аналогию для разоблачения новых амальгам, фабрикуемых как сталинистскими, так и антикоммунистическими идеологами. Первые "амальгамировали" оппозиционеров с врагами Октябрьской революции. Вторые изображали сталинский террор как закономерное продолжение "красного террора", к которому прибегали большевики в гражданской войне в ответ на белогвардейские террористические акты, а узурпацию Сталиным власти партии и рабочего класса - как прямое продолжение "узурпации" власти большевиками в результате Октябрьской революции и роспуска Учредительного собрания.
Для объяснения причин "красного террора" Троцкий находил аналогии в истории не только якобинской диктатуры во Франции, но и гражданской войны в США (он даже собирался написать книгу, посвящённую сопоставлению гражданских войн в Соединенных Штатах и Советской России, в которых он видел много общего). Для объяснения причин термидорианского, а затем бонапартистского перерождения Октябрьской революции он использовал аналогии с соответствующими этапами Великой французской революции 1789-1794 годов. Аналогия с термидором проводилась и Лениным в качестве прогноза возможного перерождения социалистической революции в России. Эту же аналогию в 1927 году использовал Троцкий для более конкретного прогноза "новой главы" в развитии русской революции, открываемой расправой с левой оппозицией.
"Во время Великой французской революции, - говорил Троцкий на июньском заседании ЦКК, - гильотинировали многих. И мы расстреляли многих. Но в Великой французской революции было две больших главы, одна шла так (показывает вверх), а другая шла этак (вниз). Вот это надо понять. Когда глава шла так - вверх, - французские якобинцы, тогдашние большевики, гильотинировали роялистов и жирондистов. И у нас такая большая глава была, когда и мы, оппозиционеры, вместе с вами расстреливали белогвардейцев и высылали жирондистов. А потом началась во Франции другая глава, когда французские устряловцы и полуустряловцы[7*] - термидорианцы и бонапартисты - из правых якобинцев - стали ссылать и расстреливать левых якобинцев - тогдашних большевиков. Я бы хотел, чтобы тов. Сольц продумал свою аналогию до конца и, прежде всего, себе самому сказал: по какой главе Сольц собирается нас расстреливать? (Шум в зале). Тут не надо шутить, революция дело серьёзное. Расстрелов никто из нас не пугается. Мы все - старые революционеры. Но надо знать, кого, по какой главе расстреливать. Когда мы расстреливали, то твёрдо знали, по какой главе. А вот сейчас, - ясно ли вы понимаете, тов. Сольц, по какой главе собираетесь нас расстреливать. Я опасаюсь, тов. Сольц, что вы собираетесь нас расстреливать по устряловской, т. е. термидорианской главе"[8].
В 1921 году Ленин чётко указывал на альтернативы, стоявшие перед Советской Россией: "10-20 лет правильных соотношений с крестьянством и обеспеченная победа в всемирном масштабе (даже при затяжке пролетарских революций, кои растут), иначе 20-40 лет мучений белогвардейского террора. Aut - aut. Tertium non datur"[9]. (Или - или. Третьего не дано. - В. Р.).
На деле оказалась реализованной вторая альтернатива, но в своеобразной исторической форме, не предвиденной Лениным. Террор, белогвардейский по своему классовому существу, т. е. обращённый против большевиков-ленинцев, был осуществлён не открытыми белогвардейцами, пришедшими к власти и реставрировавшими старые классовые порядки, а сталинской кликой, узурпировавшей власть рабочего класса, при сохранении некоторых социальных основ, заложенных Октябрьской революцией. Для осуществления такого террора, проводившегося под обманным флагом борьбы против контрреволюционных заговоров, понадобилась целая серия судебных и идеологических подлогов.
Этот террор, завершившийся физическим уничтожением почти всей старой партийной гвардии, был открыт полицейской расправой над оппозицией, начавшейся в 1927 году. В самом начале этой расправы Троцкий, продолжая развёртывать аналогию с термидором, заявлял: "Когда у нас говорят "термидорианцы", - то думают, что это ругательство. Думают, что это были завзятые контрреволюционеры, сознательные сторонники королевской власти, и прочее. Ничего подобного! Термидорианцы были якобинцами, только поправевшими. Якобинская организация, - тогдашние большевики, - под давлением классовых противоречий в короткий срок дошла до убеждения в необходимости изничтожить группу Робеспьера... Они говорили: мы изничтожили кучку людей, которые нарушали в партии покой, а теперь, после гибели их, революция восторжествует окончательно"[10].
Таким образом, Троцкий фиксировал внимание на трагической вине "правых якобинцев", равно как и идущих за Сталиным большевиков, на их историческом заблуждении, жертвами которого вскоре предстояло стать им самим.
Приводя многочисленные факты и документы из истории Великой французской революции, Троцкий подчёркивал, что термидорианцы, уничтожив революционных якобинцев, установили в якобинских клубах "режим запуганности и безличия, ибо заставляли молчать, требовали 100 процентов голосований, воздержания от всякой критики, заставляли думать так, как приказано сверху, отучали понимать, что партия, - это живой, самостоятельный организм, а не самодовлеющий аппарат власти"[11].
Развивая эти мысли применительно к современному этапу русской революции, Троцкий в речи на октябрьском пленуме ЦК (1927 года) говорил: "Грубость и нелояльность, о которых писал Ленин, уже не просто личные качества; они стали качествами правящей фракции, её политики, её режима. Дело идёт не о внешних приёмах. Основная черта нынешнего курса в том, что он верит во всемогущество насилия - даже по отношению к собственной партии... Руководящая фракция думает, что при помощи насилия можно достигнуть всего. Это коренная ошибка. Насилие может играть огромную революционную роль. Но при одном условии: если оно подчинено правильной классовой политике. Насилие большевиков над буржуазией, над меньшевиками, над эсерами дало - при определённых исторических условиях - гигантские результаты. Насилия Керенского и Церетели над большевиками только ускорили поражение соглашательского режима. Изгоняя, лишая работы, арестовывая, правящая фракция действует дубьём и рублём против собственной партии"[12].
Разумеется, победе сталинизма в борьбе с левой оппозицией способствовали не только репрессии против инакомыслящих коммунистов, запугивающие партию. Огромную роль в таком завершении открытой антипартийной борьбы сыграли обман партии, фальсификации, пущенные в ход пропагандистской машиной, находившейся в монопольном распоряжении сталинской фракции. Венцом этих фальсификаций стало амальгамирование, т. е. отождествление коммунистической оппозиции с врагами коммунизма. Фабрикация Сталиным и сталинистами всё новых и новых амальгам привела к тому, что большинство членов партии оказалось во власти всемирно-исторического заблуждения.
Методы политического террора, основанные на создании термидорианских амальгам, впервые были пущены в ход на последних этапах борьбы с ещё открыто выступавшей левой оппозицией. "Осенью 1927 года вооружённые силы ГПУ были применены, хотя пока ещё и без кровопролития, для ареста, роспуска революционных собраний, обысков у коммунистов... Нельзя забывать, что ГПУ принадлежало к партии, вышло из её рядов, заключало в себе тысячи большевиков, прошедших через подполье и через гражданскую войну. Только теперь, в 1927 году, ГПУ окончательно превращалось в инструмент бюрократии против народа и против партии"[13]. Чтобы завершить этот процесс, вывести органы ГПУ из-под контроля партии и поставить их под единоличный контроль Сталина, требовалось изгнать лидеров оппозиции из ЦК.
"Вы хотите нас исключить из Центрального Комитета, - говорил Троцкий в речи на октябрьском (1927 года) пленуме ЦК. - Мы согласны, что эта мера полностью вытекает из нынешнего курса на данной стадии его развития, вернее, - его крушения. Правящая фракция, которая исключает из партии сотни и сотни лучших партийцев, непоколебимых рабочих-большевиков; аппаратная клика, которая осмеливается исключать таких большевиков, как Мрачковский, Серебряков, Преображенский, Шаров и Саркис, т. е. товарищей, которые одни могли бы создать Секретариат партии, неизмеримо более авторитетный, более подготовленный, неизмеримо более ленинский, чем нынешний наш Секретариат; фракция Сталина-Бухарина, которая сажает во внутреннюю тюрьму ГПУ прекрасных партийцев... аппаратная фракция, которая держится насилием над партией, удушением партийной мысли, дезорганизацией пролетарского авангарда не только в СССР, но и во всём мире,.. - эта фракция не может нас терпеть в Центральном Комитете даже за месяц до съезда. Мы это понимаем"[14].
Союзники Сталина из числа последних членов ленинского Политбюро, остававшихся в рядах правящей фракции, поддержали перевод борьбы с оппозицией в плоскость борьбы против нарушений ею принятых в то время норм советской легальности (организация нелегальных типографий, альтернативных демонстраций и т. п.). Пройдя новый виток политического перерождения, они не только приняли самое активное участие в разнузданной травле оппозиции, но и одобрили прямые политические репрессии по отношению к своим недавним близким друзьям, соратникам по царским тюрьмам и каторгам, по участию в Октябрьской революции и гражданской войне.
Называя участие Бухарина в "гражданской казни" левых "ещё одной ошибкой", С. Коэн пишет: "Это было не только неблагоразумное политическое решение, оно также свидетельствовало о том, что он не проявил такие свойственные ему качества, как сдержанность и простая порядочность... Бухарин согласился на исключение из партии, арест, а затем высылку двух своих старейших друзей - Владимира Смирнова и Преображенского, близкого друга и соратника по ссылке Михаила Фишелева, нескольких бывших "левых коммунистов", которыми он руководил в 1918 г., а также десятков других большевиков, с которыми, по его выражению, он "ходил в бой". Как интеллектуал и человек, чувствительный к произволу, Бухарин должен был бы поступать иначе"[15].
Ещё в письме к Бухарину от 8 января 1926 года Троцкий предупреждал его, что "система аппаратного террора не может остановиться только на так называемых идейных уклонах, реальных или вымышленных, а неизбежно должна распространиться на всю вообще жизнь и деятельность организации"[16]. В ноябре 1927 года Бухарин получил второе предупреждение - от своего бывшего товарища, называвшего его "тюремщиком лучших коммунистов" и заканчивавшего письмо к нему словами: "Осторожнее, т. Бухарин. Вы частенько спорили в нашей партии. Вам, вероятно, придётся ещё не раз поспорить. Как бы Вам нынешние тт. тоже когда-нибудь не дали в качестве арбитра т. Агранова (одного из руководителей ГПУ, возглавлявшего отдел по слежке и преследованию членов внутрипартийных оппозиций. - В. Р.). Примеры бывают заразительны"[17]. Однако эти предостережения никак не повлияли на Бухарина, принимавшего самое активное участие в тщательной отработке "методики" проведения партийных съездов и пленумов ЦК, ставших выражением предельной нелояльности и разнузданности.
Уже на XIV съезде партии на первые ряды были посажены некоторые провинциальные делегаты типа Моисеенко, спустя год изгнанного из партии за моральное разложение и злоупотребление властью, которые прерывали выступления лидеров оппозиции хулиганскими репликами. На последующих партийных форумах эту задачу брали на себя уже члены президиумов, лидеры правящей фракции. Под их улюлюканье и оскорбительные реплики шли все выступления оппозиционеров на пленумах ЦК и на XV съезде. Вспоминая впоследствии о том, что в 1927 году "официальные заседания ЦК превратились в поистине отвратительные зрелища", Троцкий писал, что целью этих заседаний "была травля оппозиции заранее распределенными ролями и речами. Тон этой травли становился всё более необузданным. Наиболее наглые члены высших учреждений, введённые только исключительно в награду за свою наглость по отношению к оппозиции, непрерывно прерывали речи опытных лиц сперва бессмысленными повторениями обвинений, выкриками, а затем руганью, площадными ругательствами. Режиссером этого был Сталин. Он ходил за спиной президиума, поглядывая на тех, кому намечены выступления, и не скрывал своей радости, когда ругательства по адресу оппозиционеров принимали совершенно бесстыдный характер. Было трудно представить себе, что мы находимся на заседании Центрального Комитета большевистской партии"[18].
Направляя в Секретариат ЦК текст своей речи на октябрьском пленуме (1927 года), которую ему не дали закончить, Троцкий писал: "Работа стенографисток протекала в очень трудных условиях. Целый ряд реплик отмечен, но отмечены далеко не все. Возможно, что стенографистки избегали записи некоторых реплик из чувства брезгливости"[19]. Троцкий отмечал также, что в стенограмме не указано, что с трибуны президиума ему систематически мешали говорить, что во время его выступлений некоторые участники пленума (Ярославский, Шверник и другие) швыряли в него книги, стакан, пытались стащить его с трибуны и т. д. Называя эти методы "фашистско-хулиганскими", Троцкий писал, что "нельзя рассматривать разыгравшиеся на Объединённом пленуме сцены иначе, как директивные указания наиболее ответственного органа всем партийным организациям относительно того, какими методами надлежит проводить предсъездовскую дискуссию"[20].
Октябрьский пленум постановил исключить Троцкого и Зиновьева из состава ЦК. Вместе с тем пленум вынужден был разрешить предсъездовскую дискуссию с публикацией в ходе её оппозиционных документов, за исключением "Платформы большевиков-ленинцев". Сталин объяснил это тем, что резолюция X съезда о единстве объявила наличие платформы одним из признаков фракционности, и представил дело таким образом, будто это решение означало запрет на все времена выдвижения каких-либо идейных платформ, помимо платформы ЦК. Поэтому, по его словам, разрешение опубликовать "Платформу" оппозиции воспринималось бы как легализация фракционности и "раскольнический шаг ЦК и ЦКК".
Октябрьский пленум в резолюции "О дискуссии" постановил опубликовать тезисы ЦК к съезду не позднее чем за месяц до его начала и тогда же начать выпускать "Дискуссионный листок" при "Правде", в котором "печатать контртезисы, поправки к тезисам ЦК, конкретные предложения по тезисам, критические статьи и т. д."[21]. "Контртезисы" оппозиции были опубликованы лишь за три недели до съезда, после того, как по всей стране прошли местные конференции с выбором делегатов на съезд.
Обсуждение этих документов по партийным организациям фактически вылилось в голосование по платформам. За тезисы ЦК проголосовало 738 тыс. человек, за "Контртезисы" оппозиции - более 4 тыс. человек. Этот факт Сталин с торжеством представил как доказательство ничтожности сил оппозиции и её изоляции в рядах партии Однако при оценке итогов дискуссии нужно учитывать, что с XIV съезда по 15 ноября 1927 года контрольными комиссиями за фракционную деятельность было "привлечено" 2034 человека, а за последующий месяц - с 15 ноября по 15 декабря- 1197 человек; из числа "привлечённых" было исключено из партии соответственно 970 и 794 человека. Непрекращающиеся репрессии против оппозиции означали, что любой голосующий за её тезисы, совершал акт исключительного личного мужества, поскольку он должен был быть готов к немедленной расправе за этот акт (исключению из партии, лишению работы и т. д.).
Ещё в июне 1927 года Троцкий говорил по поводу сталинской характеристики оппозиции как "небольшой кучки" пессимистов и маловеров: "...Карьерист, т. е. человек, который домогается личных успехов, войдет ли сейчас в оппозицию?.. Шкурник пойдет ли в настоящих условиях в оппозицию, когда за оппозиционность выгоняют с фабрик и заводов в ряды безработных?.. А многосемейные, уставшие рабочие, разочарованные в революции, по инерции остающиеся в партии, пойдут они в оппозицию? Нет, не пойдут. Они скажут: режим, конечно, плохой, но пускай их делают, что хотят, я соваться не буду. А какие качества нужны для того, чтобы при нынешних условиях войти в оппозицию? Нужна очень крепкая вера в своё дело, т. е. в дело пролетарской революции, настоящая революционная вера. А вы требуете только веры защитного цвета, - голосовать по начальству, отождествлять социалистическое отечество с Райкомом и равняться по секретарю"[22].
К этому можно прибавить, что внесение в дискуссию элементов схоластики, начётничества, цитатничества затемняло в глазах многих рядовых коммунистов действительную суть разногласий между оппозицией и большинством ЦК.
Конечно, начавшаяся расправа с оппозицией не могла не вызывать резкого протеста среди оппозиционеров, многие из которых прошли через подполье и испытания гражданской войны. "В 1927 г. во время исключения оппозиции красный генерал Шмидт, прибывший в Москву с Украины, при встрече со Сталиным в Кремле наскочил на него с издевательствами и даже сделал вид, что хочет вынуть из ножен свою кривую саблю, чтобы отрезать генеральному секретарю уши... Сталин, который выслушал всё, храня хладнокровие, но бледный и со стиснутыми губами, выслушав, как его называют негодяем, вспомнил, несомненно, десять лет спустя об этой "террористической" угрозе"[23]. "Гениальный дозировщик" и в данном случае вынужден был затаить свою месть и оттянуть её почти на десятилетие. Шмидт оставался в должности комдива до 1936 года, когда он стал первым из высшего командного состава, кто был арестован для конструирования "троцкистской организации" в армии. Следующими стали участники оппозиции 1926-1927 годов Примаков и Путна, спустя несколько месяцев посаженные на скамью подсудимых вместе с Тухачевским и Якиром, арестованными позже.
Предлогом для нанесения ещё одного удара по лидерам оппозиции стали события, происшедшие во время празднования десятилетия Октябрьской революции. В преддверии юбилея публиковалось много воспоминаний, сборников документов и исторических исследований, в которых роль Троцкого и других оппозиционных деятелей в революции либо замалчивалась, либо преподносилась в заведомо искажённом свете. В области киноискусства главным цензором выступил сам Сталин, который после просмотра юбилейного фильма С. Эйзенштейна "Октябрь" приказал вырезать значительную часть кадров, в основном те, где был представлен Троцкий. На недоумённые вопросы режиссера Сталин заявил: "Либерализм Ленина сейчас неактуален".
Лидеры оппозиции приняли решение использовать октябрьские торжества для непосредственного обращения к рабочим Москвы и Ленинграда. Накануне праздника были напечатаны листовки и изготовлены транспаранты и плакаты с лозунгами: "Выполнить завещание Ленина", "Против оппортунизма, против раскола - за единство Ленинской партии", "Требуем восстановления исключённых за оппозицию коммунистов", "Требуем внутрипартийной демократии", "Требуем повышения заработной платы рабочим за счёт сокращения аппарата и уничтожения привилегии" и т. д.[24]
7 ноября наряду с официальной демонстрацией в Москве прошла альтернативная демонстрация, организованная оппозицией и включавшая тысячи рабочих, студентов и курсантов военных учебных заведений. На участников этой демонстрации набрасывались с избиениями специально проинструктированные "активисты" и "дружинники", действовавшие под прикрытием милиции и агентов ГПУ в штатском. Они вырывали из рук демонстрантов плакаты, избивали их дубинками, сопровождая свои налеты черносотенными, антисемитскими выкриками и разнузданной бранью. Вслед машине, в которой находились Троцкий, Каменев и Муралов, объезжавшие колонны демонстрантов, было сделано несколько выстрелов, затем была предпринята попытка физической расправы, от которой налётчиков удержали подоспевшие к машине демонстранты.
Одновременно были сделаны налеты на квартиры некоторых оппозиционеров, над окнами которых были вывешены оппозиционные плакаты и портреты Ленина, Троцкого и Зиновьева. Нападавшие не только срывали плакаты и портреты, но и врывались в квартиры, учиняя там настоящий разбой. Такие же бесчинства были учинены и у гостиницы "Париж" (на углу Охотного ряда и Тверской улицы), с балкона которой Смилга, Преображенский и другие оппозиционеры приветствовали демонстрантов. Аналогичные расправы произошли в Ленинграде, где альтернативную демонстрацию возглавляли Зиновьев, Радек, Евдокимов, Лашевич и другие оппозиционеры.
Описывая все эти факты, Муралов, Смилга и Каменев в письме, обращённом в Политбюро и Президиум ЦКК, подчёркивали, что "трудно придумать действия более постыдные для руководителей и организаторов борьбы с оппозицией, более безобразные под углом зрения юбилейного праздника, более глупые с точки зрения интересов господствующей фракции... Каждый московский партиец знает, что фашистские группы получили инструкции от секретарей райкомов и что центром всей этой омерзительной кампании является секретариат ЦК ВКП (б), пользующийся Президиумом ЦКК, как послушным и на всё готовым орудием"[25].
Троцкий в письмах, также направленных руководству партии, отмечал, что "натиск на ленинские лозунги оппозиции произвели худшие элементы сталинского аппарата, в союзе с прямыми отбросами мещанской улицы... Здесь повторилось точка в точку то, что наблюдалось при избиении большевиков на улицах Ленинграда в июле 1917 года, когда наибольшую активность проявляли наиболее черносотенные элементы... Все действия такого рода ни в малейшей мере не походили на расправу толпы. Наоборот, все они совершались за спиной толпы, при небольшом количестве зрителей, силами небольших групп, при руководящем участии официальных и полуофициальных лиц..."[26].
Заранее спланированная сталинская провокация была впоследствии использована им для утверждения о том, что "7 ноября 1927 года открытое выступление троцкистов на улице было тем переломным моментом, когда троцкистская организация показала, что она порывает не только с партийностью, но и с советским режимом" . К моменту высылки Троцкого за границу была создана новая версия - о якобы намечавшемся "троцкистами" на 7 ноября 1927 года перевороте; призыв выполнить "Завещание" Ленина истолковывался как призыв к такому перевороту.
Самостоятельное выступление оппозиции на октябрьской демонстрации спустя неделю стало поводом для исключения Троцкого и Зиновьева из партии, остальных одиннадцати оппозиционеров, входящих в состав ЦК и ЦКК, - из этих органов, а также снятия их со всех партийных и советских постов. Теперь ни один из оппозиционеров не мог оказаться в числе делегатов XV съезда даже с совещательным голосом.
16 ноября произошло ещё одно трагическое событие - самоубийство одного из ведущих оппозиционеров А. А. Иоффе. Одной из причин этого была его тяжёлая болезнь и отклонение Центральным Комитетом просьбы о выезде для лечения за границу, другой причиной - поражение оппозиции, уроки которого Иоффе пытался осмыслить в предсмертном письме, адресованном Троцкому. Сразу же после самоубийства в квартиру Иоффе явились агенты ГПУ, конфисковавшие это письмо, которое было передано Троцкому лишь через несколько дней в фотокопии. Письмо было использовано сталинистами, опубликовавшими его отдельные куски с сопровождением издевательской статьи Ярославского "Философия упадничества".
Похороны Иоффе были назначены на рабочее время, чтобы помешать московским рабочим принять в них участие. Тем не менее, они собрали не менее десяти тысяч человек и превратились во внушительную оппозиционную манифестацию.
ПРИМЕЧАНИЯ
[1] Сталин И. В. Соч. Т. 10. С. 185.<<
[2] КПСС в резолюциях и решениях. Т. 4. С. 250.<<
[3] Бухарин Н. И. Избранные произведения. С. 363.<<
[4] Троцкий Л. Д. Сталин. Т. 2. С. 268, 269.<<
[5] Коммунистическая оппозиция в СССР. Т. 4. С. 218, 219.<<
[6] Троцкий Л. Д. Сталинская школа фальсификаций. С. 148, 149.<<
[7*] Устрялов - идеолог "сменовеховства" - эмигрантского течения, призывавшего к поддержке сталинско-бухаринской политики, которая, по мнению сменовеховцев, вела к реставрации капитализма в СССР.<<
[8] Троцкий Л. Д. Сталинская школа фальсификаций. С. 148, 149.<<
[9] Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 43. С, 383.<<
[10] Троцкий Л. Д. Сталинская школа фальсификаций. С. 149.<<
[11] Там же. С. 152.<<
[12] Коммунистическая оппозиция в СССР. Т. 4. С. 220.<<
[13] Троцкий Л. Д. Сталин. Т. 2. С. 219, 220.<<
[14] Коммунистическая оппозиция в СССР. Т. 4. С. 219, 220.<<
[15] Коэн С. Бухарин. Политическая биография. С. 329, 330.<<
[16] Там же.<<
[17] Там же.<<
[18] Троцкий Л. Д. Сталин. Т. 2. С. 246.<<
[19] Коммунистическая оппозиция в СССР. Т. 4. С; 230, 231.<<
[20] Там же.<<
[21] КПСС в резолюциях и решениях. Т. 4. С. 249.<<
[22] Троцкий Л. Д. Сталинская школа фальсификаций. С. 142, 143.<<
[23] Троцкий Л. Д. Сталин. Т. 2. С. 275.<<
[24] Коммунистическая оппозиция в СССР. Т. 4. С. 251-256.<<
[25] Там же.<<
[26] Там же.<<