ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Борьба народных масс и зарождение капиталистического уклада
Одна из великих теоретических заслуг В. И. Ленина состоит в том, что он в борьбе с меньшевиками опроверг их представление о буржуазной революции, выдававшееся ими за марксистское. В. И. Ленин восстановил и далеко двинул вперед учение Маркса и Энгельса о характере, движущих силах, противоречиях буржуазных революций. Понятие буржуазной революции занимает видное место в марксистско-ленинской теории исторического развития, в обосновании стратегии и тактики коммунистических партий в различных странах, в различные периоды. Для историков, изучающих историю нового времени, как и историю позднего средневековья, одним из руководящих научных понятий должно служить ленинское понятие буржуазной революции.
В истории марксизма понятие буржуазной революции складывалось и разрабатывалось всегда по сравнению и по контрасту с понятием социалистической революции. Пока не было в общественной мысли идеи социалистической пролетарской революции, - не было и идеи революции буржуазной. "Коммунистический Манифест" впервые развернуто формулирует идею социалистической пролетарской революции, - и в нем, хотя и в неразвитом виде, появляется впервые общее понятие революции буржуазной. Мы находим его на последней странице этого гениального творения Маркса и Энгельса: "На Германию коммунисты обращают главное свое внимание потому, что она находится накануне буржуазной революции, потому, что она совершит этот переворот при более прогрессивных условиях европейской цивилизации вообще, с гораздо более развитым пролетариатом, чем в Англии XVII и во Франции XVIII столетия. Немецкая буржуазная революция, следовательно, может быть лишь непосредственным прологом пролетарской революции"[1].
[449/450]
Революция 1848-1849 гг. поставила перед Марксом и Энгельсом ряд кардинальных вопросов стратегии и тактики коммунистов, которые не могли быть решены без дальнейшего углубления и уточнения вопроса о различии между буржуазной и социалистической революцией. Историческая перспектива победы пролетариата и торжества пролетарской диктатуры заставляла основоположников научного коммунизма раскрывать все полнее сущность принципиально иного переворота, буржуазной революции, мобилизуя для этого противопоставления опыт исторического прошлого.
В течение истекшего столетия каждый новый шаг борьбы за социализм был всегда вместе с тем и углублением марксистского понимания капиталистического общества, каждый новый этап борьбы за социалистическую революцию заставлял по контрасту глубже понимать природу революции буржуазной. Марксистское учение о буржуазной революции развивалось вместе, в неразрывной связи с подготовкой социалистической революции, с ее победами, с успехами строительства социализма. Ведя человечество вперед, к научно понятому будущему, теоретики коммунизма на каждом этапе освещали и прошлое все более ясным светом.
Известно, что в социал-демократических партиях эпохи II Интернационала широчайшим образом распространился и даже приобрел господство оппортунизм. Отказ оппортунистов от социалистической революции означал и глубочайшее извращение понимания буржуазных революций, а именно извращение вопроса о роли масс и буржуазии в буржуазных революциях. Ленин, вступив в беспощадную борьбу с оппортунизмом, должен был восстановить и в этом вопросе подлинную сущность марксизма. Ленинизм в эпоху империализма и пролетарской революции и в этом вопросе в огромной степени развил и дополнил взгляды Маркса и Энгельса. В новой исторической обстановке, в условиях революций 1905 и 1917 гг., Ленин должен был по-новому решать коренные стратегические проблемы перерастания буржуазно-демократической революции в социалистическую и, следовательно, соотношения этих двух видов революции. Правильное, единственное научное решение было найдено и защищено им в ожесточенной теоретической борьбе с меньшевиками и оппортунистами всех толков. Это не могло не обогатить и теоретического содержания понятия "буржуазная революция" - применительно как к настоящему, так и к прошлому.
В послеоктябрьскую эпоху Ленин не раз обращался к примерам из истории буржуазных революций прошлого для сравнения их с Великой Октябрьской социалистической революцией.
Эти сравнения могут быть сведены в конце концов к одному, самому общему и самому глубокому определению сущности буржуазной революции в ее отличии от революции социалистиче[450/451]ской: буржуазная революция, хотя и отменяет феодальную форму эксплуатации, но заменяет ее иной формой эксплуатации, капиталистической, тогда как социалистическая революция уничтожает всякую эксплуатацию. Иными словами, коренное различие между революциями пролетарской и буржуазной выступает одновременно как указание на внутреннюю противоречивость последней. Невозможно охарактеризовать сущность буржуазной революции, не представив ее как нечто противоречивое. Ломая или доламывая феодализм, она является огромным шагом вперед, но она обманывает надежду трудящейся массы на полное раскрепощение. Нельзя говорить о буржуазной революции, не указав, что она имеет две стороны, противоположные друг другу: она разбивает цепи, но заменяет их другими, она уничтожает рабство, но превращает его в новое рабство.
Все революции, какие знала история человечества до Великой Октябрьской социалистической революции, в том числе и великие буржуазные революции, характеризуются этим противоречием: хотя они и представляли собой свержение определенной формы эксплуатации, т.е. победу трудящихся масс над своими эксплуататорами, они в то же время были торжеством новой, пусть даже и внешне смягченной, формы эксплуатации, т.е. победой эксплуататоров над трудящимися массами.
Главное внимание надо обратить, однако, на то, что согласно учению исторического материализма революции прошлого совершали в конечном счете не эксплуатирующие классы в борьбе между собой, как утверждают буржуазные историки, а эксплуатируемые народные массы. Антирабовладельческая революция есть завершающий взрыв основного классового антагонизма античного общества, антифеодальная революция - завершающий взрыв основного классового антагонизма феодального общества.
Надо вдуматься в глубочайшее принципиальное значение этих положений, раскрывающих существо марксизма в вопросе о революциях. Все революции, какие знает история, являются в основе своей борьбой эксплуатируемых классов против эксплуатации. Именно поэтому ленинское учение о роли масс в буржуазной революции является необходимой предпосылкой для понимания борьбы Ленина против метафизического противопоставления меньшевиками и другими оппортунистами II Интернационала буржуазной и социалистической революций как двух явлений, разделенных и в теории и в практике китайской стеной. Ведь и буржуазная и социалистическая революции, при всем своем качественном несходстве, обе являются революциями, т.е. прежде всего движением трудящихся эксплуатируемых масс. Поэтому-то одна и может "перерасти" в другую. Раз революция, уничтожающая феодализм, покоится, как правило, на движении феодально-эксплуатируемых крестьян, понятно, что в известных исторических условиях, при наличии зрелого проле[451/452]тариата, она может совершиться под его руководством и перерасти в революцию, уничтожающую капитализм. Напротив, если она в основе и в глубочайшем существе своем является не борьбой феодально-эксплуатируемого крестьянства, а борьбой буржуазии, то перерастание невозможно представить себе ни при каких исторических условиях.
В чем же и состояла одна из основных догм меньшевиков, как не в том, что между буржуазной революцией и революцией социалистической существует пропасть, что пока не завершена буржуазная революция, пока не реализованы все ее плоды, социалистическая революция не может начаться, и пролетариату ничего не остается, как воздерживаться от борьбы или поддерживать буржуазию. Разумеется, эта догма меньшевизма, метафизически разделяющая буржуазную революцию и социалистическую, связана в области теории прежде всего с непониманием новой исторической эпохи, эпохи империализма, а также с глубочайшим неверием в революционные силы пролетариата, но она неразрывно связана еще и с ложным, немарксистским толкованием природы буржуазной революции. Если меньшевики отрицали возможность перерастания буржуазно-демократической революции в социалистическую, то это неотделимо от их толкования сущности всякой буржуазной революции, т.е. вопроса о роли в ней масс и буржуазии. Большевики и меньшевики вкладывали принципиально иное содержание в понятие "буржуазная революция".
Когда большевики во главе с Лениным вели борьбу с идеологией меньшевиков, в этой борьбе не последнее место занял вопрос: что понимает марксизм под буржуазной революцией? Не только русским меньшевикам, значительной части мировой социал-демократии и уж, конечно, всем катедер-марксистам казалось, что Ленин и большевики посягнули на основы марксизма и даже просто на основы логики: позволили себе усомниться в самоочевидной истине, что буржуазная революция - это революция, совершаемая буржуазией. Меньшевики в начале XX в. уперлись в вопрос: в России на очереди дня еще не социалистическая, а буржуазная революция, но русская буржуазия не хочет революции, что же делать? Провести ее без буржуазии, вопреки буржуазии, отвечал Ленин. Буржуазно-демократические преобразования кровно необходимы пролетариату как условие успешности его дальнейшей борьбы против капитализма. Буржуазная революция при противодействии буржуазии? Это называли парадоксом, противоречием. Однако Ленин всесторонне доказал истинность и соответствие марксизму предложенного им решения вопроса.
Такое решение вопроса, т.е. положение о необходимости совершить буржуазно-демократическую революцию против воли буржуазии, обосновывалось ленинским анализом эпохи импе[452/453]риализма; в условиях загнивающего капитализма буржуазия империалистических стран уже не может быть революционной, она реакционна. Осуществить объективное и неотвратимое требование истории - смести все пережитки, следы, институты феодально-крепостнического строя должны теперь другие общественные силы, так как буржуазия в эпоху империализма - нисходящий класс. Она готова примириться с помещиками, с самодержавно-абсолютистским строем, с остатками натурального хозяйства и внеэкономического принуждения в деревне, мешающими капитализму, готова поступиться национальной независимостью и политическим представительством, - лишь бы не массовая народная революция, грозящая из антифеодальной перерасти в антикапиталистическую.
В эпоху империализма такое отношение буржуазии ко всякой перспективе революционного подъема, в первую очередь - подъема рабочего движения, очевидно. Но критики Ленина пытались обвинить его в разладе с общеизвестными истинами истории. Не может же эпоха империализма отменить все законы истории? Нет, конечно, эпоха империализма могла лишь усугубить одни черты прошлой общественно-политической практики буржуазии, парализовать другие. Ленин не хуже, а лучше своих критиков знал положение "Манифеста Коммунистической партии" о том, что даже своей экономической деятельностью, своим делячеством и практицизмом, разрушением феодальных иллюзий буржуазия сыграла в истории в высшей степени революционную роль. Лучше своих критиков знал Ленин и мысли Маркса и Энгельса о руководящей роли самой смелой, лучшей части буржуазии в прогрессивных антифеодальных восстаниях целых народов. "Нельзя быть марксистом, - писал Ленин, - не питая глубочайшего уважения к великим буржуазным революционерам, которые имели всемирно-историческое право говорить от имени буржуазных "отечеств", поднимавших десятки миллионов новых наций к цивилизованной жизни в борьбе с феодализмом"[2]. Но Ленин учитывал и то, чего не желали помнить его критики: господа буржуа, писал Маркс, "знают, что во время революции простой народ делается дерзким и заходит слишком далеко. Господа буржуа поэтому стараются, поскольку возможно, преобразовать абсолютную монархию в буржуазную без революции, мирным путем"[3]. Это писалось задолго до эпохи империализма. Может быть, это относилось только к Германии? Нет, вот слова Энгельса, относящиеся к Франции - к великой буржуазной революции конца XVIII в.: "...Буржуа на этот раз, как и всегда, были слишком трусливы, чтобы отстаивать свои собственные интересы; ...начиная с Бастилии, плебс должен был [453/454] выполнять за них всю работу; ...без его вмешательства 14 июля, 5-6 октября, 10 августа, 2 сентября и т.д. феодальный режим неизменно одерживал бы победу над буржуазией, коалиция в союзе с двором подавила бы революцию и..., таким образом, только эти плебеи и совершили революцию"[4]. В революции 1848 г. Маркс и Энгельс видели задачу немецкого пролетариата в том, чтобы толкать буржуазно-демократическое движение все дальше вперед. Они разоблачали на страницах "Neue Rheinische Zeitung" готовность буржуазии из страха перед революционным народом пойти на сделку с монархией и помещиками. Иными словами, "парадокс" Ленина о буржуазной революции, которой сама буржуазия противится, был творческим применением к эпохе, империализма уроков, извлеченных еще Марксом и Энгельсом из опыта революционных событий доимпериалистической эпохи.
Теоретическое резюме этих уроков состоит в следующем. Во-первых, надо различать вопрос о буржуазном характере (или содержании) революции от вопроса о том, какие общественные силы ее совершают; следовательно, содержание революции может быть буржуазным даже при отсутствии буржуазии в числе ее движущих сил. Во-вторых, надо различать вопрос о движущих силах революции от вопроса о том, какой класс среди них играет роль гегемона; так, даже если буржуазия и находится в числе движущих сил революции, она может не быть гегемоном, а пролетариат, опираясь на союз с крестьянством, - приобрести роль гегемона.
Ленин писал: "Не означает ли понятие буржуазная революция того, что совершить ее может только буржуазия?
На этот взгляд часто сбиваются меньшевики. Но этот взгляд есть карикатура на марксизм. Буржуазное - по своему общественно-экономическому содержанию - освободительное движение не является таковым по его движущим силам. Движущими силами его могут быть не буржуазия, а пролетариат и крестьянство"[5]. Ленин, отмечая далее стремление буржуазии закончить революцию на полпути, на полусвободе, на сделке со старой властью и помещиками, ссылается как раз на опыт 1848 г., когда Маркс все острие пролетарской политики направлял на борьбу с соглашательской либеральной буржуазией[6]. В другом месте Ленин писал: "Из того, что содержание революции буржуазно, у нас делают плоский вывод о буржуазии, как двигателе революции..."[7] Снова и снова Ленин отмечал, что поня[454/455]тие буржуазной революции недостаточно еще определяет те силы, которые могут одержать победу в такой революции[8].
Откуда же и как появилось либерально-буржуазное опошление марксистского понятия "буржуазная революция"?
Во времена, когда во II Интернационале и входивших в него рабочих партиях получил распространение оппортунизм, происходило непрерывное "синтезирование" марксизма с различными буржуазно-апологетическими концепциями. В частности, надо отметить очень большое заимствование социал-демократическими историками и теоретиками (Каутский, Кунов, Жорес, Плеханов и др.) идей буржуазных историков французской революции: Гизо, Тьерри, Минье. Именно последние развили концепцию, отождествлявшую французскую революцию с движением, творчеством, торжеством одной лишь буржуазии. Остальная масса "третьего сословия", согласно этой схеме, лишь следовала за буржуазией. Тем более не было и не могло быть никаких непримиримых противоречий между буржуазией и этой массой. Данная историческая концепция, некритически воспринятая, весьма определенно содействовала выработке у некоторых социал-демократов обобщения: буржуазная революция - это революция буржуазии.
Другим идейным источником указанного социал-оппортунистического искажения марксизма было лассальянство. Достаточно напомнить мнение Лассаля о крестьянстве как реакционной массе, способной лишь тянуть революцию назад, в пройденное прошлое, в обратном историческом направлении от буржуазного прогресса, который обрекает крестьянство на исчезновение. В изображении германской революции XVI в. героем Лассаля выступил отнюдь не вождь крестьянско-плебейского лагеря Томас Мюнцер, а рыцарь Франц фон Зиккинген, которому Лассаль придал черты вождя национально-объединительного движения.
Очень заинтересована была в фальсификации марксизма русская буржуазия. Легальные марксисты со Струве во главе со всех кафедр объясняли, что согласно учению Маркса носителем прогресса в отсталой России может являться только буржуазия. Недаром современники острили по поводу легального марксизма: "Во всем мире марксизм - партия рабочего класса, только в России это партия крупного капитала". Легальные марксисты были прямыми учителями меньшевиков в догмате, что раз в России предстоят буржуазные преобразования, значит дело пролетарской партии - поддерживать буржуазию и ни в чем не идти дальше ее начинаний. Ленин писал: "Русская революция буржуазная - говорили все марксисты России перед 1905 годом. Меньшевики, подменяя марксизм либерализмом, выводили [455/456] отсюда: следовательно, пролетариат не должен идти дальше того, что приемлемо для буржуазии, он должен вести политику соглашения с ней. Большевики говорили, что это - либерально-буржуазная теория. Буржуазия стремится совершить преобразование государства по-буржуазному, реформистски, а не революционно, сохраняя по возможности и монархию и помещичье землевладение и т.п."[9].
В ответ меньшевики снова и снова вопрошали: а почему бы буржуазии противиться революции, если последняя будет действительно ограничена рамками антифеодальных, т.е. по своему содержанию буржуазных общественных преобразований?
Если суммировать все высказывания Ленина по этому вопросу, то можно выделить три главных причины, на которые он указывал: во-первых, потому, что русская буржуазная революция происходит в эпоху империализма и, следовательно, в условиях зрелости пролетариата для немедленного использования им приобретенных демократических свобод в целях совершения следующей антибуржуазной, социалистической революции. Во-вторых, потому, что русская буржуазная революция происходит в стране с преобладающим крестьянским населением, придавленным остатками феодализма и представляющим огромную революционную силу, которую пролетариат может повести за собой. В-третьих, потому, что буржуазия и в прошлые эпохи и в иных странах, даже когда она была революционной, неизменно в ходе революций оказывалась в той или иной мере в противоречии с революционными трудящимися классами, двигавшими революцию вперед.
Остановимся подробнее на этом третьем пункте. Какова, вообще говоря, была природа этих противоречий в ранних буржуазных революциях? Ведь буржуазия была кровно заинтересована в устранении всех тех экономических и политических порядков, которые стояли на пути развития капитализма. С другой стороны, тогда не было объективных условий для социалистической революции, поэтому, казалось бы, буржуазии решительно нечего было бояться. Да, буржуазия могла неизмеримо смелее идти на союз с народными массами до того, как вполне сформировалась крупная промышленность - материальная база социализма, и промышленный пролетариат - могильщик капитализма. Но все же незримо во всякой революции, совершавшейся под руководством буржуазии, присутствовала такая неразрешимая для буржуазии проблема. "Победоносное развитие буржуазной революции, - писал Ленин, - предполагает прежде всего основные экономические преобразования, сметающие, действительно, все и всякие остатки феодализма и средневе[456/457]ковых монополий"[10]. Иными словами, буржуазная революция (как и всякая другая) есть ломка существующих форм и отношений собственности. Но природа буржуазии, как имущего класса, требует, чтобы на знамени революции была начертана неприкосновенность собственности. Неимущие и малоимущие трудящиеся массы рвутся к насильственной экспроприации земли у феодалов, безвозмездной отмене монопольных феодальных прав и пр. Но буржуазия не может допустить нарушения права частной собственности, по крайней мере не прикрытого какой-нибудь легальной формой. Ленин дважды цитировал замечательное объяснение Марксом того удивительного факта, что классические буржуазные революции не отменили вообще частной собственности на землю, хотя эта мера отвечала бы требованиям буржуазного прогресса: "...Радикальный буржуа теоретически приходит к отрицанию частной собственности на землю... Однако на практике у него не хватает храбрости, так как нападение на одну форму собственности, форму частной собственности на условия труда, было бы очень опасно и для другой формы"[11]. Аграрный вопрос в истории английской или французской буржуазной революции - это, с одной стороны, борьба масс за раздел, захват, уравнительное перераспределение феодальной собственности, борьба, оправдываемая разными, то более, то менее смелыми теориями и лозунгами; с другой стороны, - это сложнейшее крючкотворство новых буржуазных властей для придания вида "законности" конфискациям и распродажам земель роялистов, отмене феодальных платежей и т.п. с тем, чтобы все имущественные сдвиги уложились в прокрустово ложе нерушимости самого принципа частной собственности.
Таким образом, в любой буржуазной революции есть неустранимое противоречие между одной задачей революции - произвести глубокие имущественные изменения, и другой - утвердить принцип неприкосновенности частных имуществ. Но беднота деревни и города в момент революционной ломки еще мало заинтересована во второй задаче. "Плебейские методы" расправы бедноты с врагами буржуазии угрожают самой буржуазии: не социализмом, но "черным переделом", при котором уже ни один богач не может быть уверен, что завтра именно он, а не кто-либо другой окажется в рядах богачей. Говоря шире, непосредственные интересы в революции у буржуазии - одни, у трудящихся эксплуатируемых масс - другие. Буржуазия не может подавить феодально-абсолютистский порядок без союза с революционными массами, однако она не может не [457/458] шарахнуться, раньше - в одних исторических условиях, позже - в других, в лагерь контрреволюции. Конкретный анализ различных революций привел бы нас и к уточнению таких теоретических вопросов, как, например, роль буржуазии в развязывании революции и в ее продолжении, в канун революции и в ходе ее или как роль различных прослоек буржуазии на различных этапах революции. Наконец, можно было бы теоретически обосновать различия между целями борьбы буржуазии и теми средствами, к которым она предпочитала прибегать для достижения этих целей. Однако анализ этих и подобных проблем был бы почти неисчерпаем, во всяком случае он не может уместиться в рамках данной главы, по самому характеру являющейся лишь эпилогом книги.
Суть коренного различия между буржуазной и социалистической революцией состоит прежде всего в том, что первая направлена в основном против феодализма, вторая же направлена в основном против капитализма. Буржуазная революция - это антифеодальная революция. Правда, не всякое антифеодальное революционное движение может быть названо буржуазной революцией. Для этого требуется одно обязательное условие: наличие в данном феодальном обществе капиталистического уклада. Пока нет этого условия, любое самое широкое антифеодальное революционное движение может быть названо лишь народным восстанием или крестьянской войной, но не буржуазной революцией. Если есть налицо это условие, хотя бы капиталистический уклад был еще очень мало развит, широкое антифеодальное народное восстание или крестьянская война уже могут быть названы буржуазной революцией, ибо при прочих благоприятных исторических условиях это революционное движение может привести к частичной или полной замене феодальных производственных отношений другими. Если капиталистические отношения развиты высоко, то массовое революционное движение против остатков феодализма, объединившись с антикапиталистическим пролетарским движением, может привести к замене феодальных отношений не капиталистическими, а социалистическими; но и в этом случае мы называем антифеодальную сторону этой революции или тот ее этап, когда антифеодальные задачи выступали вперед, - буржуазной, или, точнее, буржуазно-демократической революцией. Следовательно, буржуазной или буржуазно-демократической революцией называется революционный удар по феодализму, если экономическое состояние общества открывает объективную перспективу замены феодальных отношений более передовыми отношениями.
Когда речь заходит о понятии буржуазной революции, нередко возникает путаница, связанная с попытками определить буржуазную революцию не только как антифеодальную, но и [458/459] как такую революцию, которая обязательно приводит к власти буржуазию или ведет, к утверждению капитализма.
Во-первых, это верно лишь применительно к относительно далекому историческому прошлому, когда действительно всякая победа антифеодальной революции была победой буржуазии и утверждением капитализма. Но ведь в новых исторических условиях и в задачи социалистической, пролетарской революции нередко входит в качестве "попутной задачи", как показал Ленин, задача ликвидации остатков феодализма, т.е. то, что называется задачей буржуазно-демократической. Разрешение этой задачи в таком случае отнюдь не ведет к утверждению капитализма, к расчистке путей для него, к возвышению буржуазии. Общим и в тех и в других условиях является лишь ликвидация остатков феодализма. Если бы мы видели суть всякой буржуазной революции и буржуазно-демократических преобразований в утверждении капитализма, мы не могли бы допустить возможность случая, когда такие преобразования служат попутным элементом социалистической революции: задача социалистической революции - ликвидация капитализма, и поэтому все, служащее утверждению капитализма, непримиримо стоит на ее пути. Напротив, ликвидация феодализма ничуть не противоречит интересам борьбы за социализм, более того, необходима, ибо социализм - общество без какой бы то ни было эксплуатации человека человеком.
Во-вторых, нельзя определять каждую буржуазную революцию как революцию, утверждающую капитализм, и по другой, более конкретной причине: бывают же и неудавшиеся революции. Ведь термин "революция" Ленин применяет как к победившим революциям, так и к потерпевшим поражение, т.е. не давшим вообще прямого результата в смысле изменения общественно-производственных и политических отношений. Понятие "революция" может быть употреблено в трех разных случаях: 1) в случае вполне результативной революции, приведшей к слому старых отношений и утверждению новых; 2) в случае, когда революция привела к кратковременному захвату власти, но не успела дать коренного изменения общественных отношений из-за натиска контрреволюции (так, Парижская Коммуна 1871 г., будучи зачатком диктатуры пролетариата, не ознаменовалась утверждением социалистических производственных отношений); 3) в случае, когда революционное выступление потерпело поражение еще до захвата власти; конечно, эти выступления результативны в том смысле, что они оставляют глубочайший слад в истории, в том числе в общественном сознании, в революционном опыте народа, но они не приводят к замене старого строя новым; мы называем, например, буржуазными революциями и революцию 1905 года в России и Великую крестьянскую войну в Германии.
[459/460]
Кстати, и споры о возможности применять к Реформации и Крестьянской войне в Германии XVI в. определение "буржуазная революция"[12] объясняются в немалой мере забвением особенности этой группы буржуазных революций: неудавшихся, потерпевших поражение. Нельзя искать единый экономический масштаб для предпосылок любой буржуазной революции - удавшейся и неудавшейся. Ведь к числу причин, объясняющих поражение революции, может подчас относиться меньшая глубина несоответствия производственных отношений характеру производительных сил, чем в случаях победивших революций, а следовательно, поиски единого обязательного уровня этого несоответствия для всех и всяческих буржуазных революций являются делом бесплодным. Ленин, вслед за Энгельсом, прямо относил Реформацию и Крестьянскую войну в Германии к истории буржуазных революций, нимало не смущаясь тем, что это не было движением преимущественно буржуазии[13].
Недостаточным изучением ленинских высказываний в основном объясняется и существование до сих пор среди историков путаницы в вопросе о разграничении "буржуазных" и "буржуазно-демократических" революций.
В действительности такой задачи - разделить все имевшие место в историческом прошлом революции на две группы, "просто буржуазные" и "буржуазно-демократические", - ни Ленин, ни вообще марксистская теория перед историками никогда не ставили. Вызывают удивление и те историки, которые уверяют, будто английская буржуазная революция XVII в. была до 1649 г. буржуазной, а с этой даты стала буржуазно-демократической.
На самом деле революции по своему характеру делятся на буржуазные и социалистические. Буржуазные же революции по движущим силам могут представлять целую гамму от верхушечных до народных. То место в работе Ленина "Государство и революция", где говорится о "буржуазных" и "народных" революциях[14], вовсе не требует классификации всех революций на два разряда. Ленин приводит здесь примеры таких буржуазных революций, которые ввиду отсутствия заметных, активных выступлений народных масс нельзя назвать демократическими, народными. Приводит Ленин пример и такой революции - революции 1905-1907 гг. в России, - которая была действитель[460/461]но народной. Значит ли это, что, по мысли Ленина, между обоими полюсами нет ничего и что все остальные революции надо отнести либо туда, либо сюда?
Напротив, Ленин отвечал авторам, противопоставлявшим понятия "буржуазная революция" и "демократическая революция", ироническим вопросом: "Не попробуют ли объяснить нам авторы этого милого возражения, - была ли когда-либо в истории, мыслима ли вообще такая буржуазная революция, которая бы не была "до известной степени демократической"?"[15] Действительно, глубоко прав Ленин, что такая буржуазная революция, которая не была бы хоть до известной степени демократической, немыслима. Указанные ленинские примеры верхушечных и народных революций помогают историкам понять, что в любой из других буржуазных революций боролись эти самые две тенденции: тенденция буржуазии отстранить народные массы от причастности к политическому перевороту и тенденция народных масс совершить антифеодальную революцию своими собственными силами, отстраняя или подталкивая умеренную буржуазию.
Если Ленин приводит примеры турецкой (1908 г.) и португальской (1910 г.) революций как верхушечных, а русской революции 1905 г. как народной, то это лишь крайние точки, два полюса, между которыми укладывается подавляющее большинство всех буржуазных революций. Даже в турецкой и португальской революциях, по Ленину, дело обошлось не без народа, а без "заметных" его выступлений, т.е. народное антифеодальное движение здесь составляло только фон, далекий задний план политического буржуазного переворота. Как на образец верхушечной буржуазной революции можно указать также на переворот в Англии 1688 г. ("Славная революция"), когда буржуазия в момент переворота не допустила никаких широких политических выступлений грозно бурливших народных масс.
Понятие "буржуазно-демократическая революция" чаще всего относят к революциям империалистической эпохи, совершаемым народом под гегемонией пролетариата при противодействии контрреволюционной буржуазии. Бесспорно, что такие революции имеют право именоваться буржуазно-демократическими. Но Ленин никогда не противопоставлял этого термина великим революциям доимпериалистической эпохи. Напротив, он многократно называет "буржуазно-демократическими" такие революции, как английская революция XVII в., французская революция XVIII в., революции 1848 г. во Франции и Германии. Словом, речь идет вовсе не о классификации всех революций по двум разрядам, а о том, что во всех буржуазных рево[461/462]люциях, во всяком случае во всех крупнейших, происходит борьба указанных двух тенденций: буржуазия стремится максимально ограничить размах революции, по возможности не дать народным массам ничего завоевать для самих себя, тем более - влиять на политику, иначе говоря, стремится сделать революцию только верхушечной, тогда как массы не только добиваются завоеваний и осуществляют их, но в той или иной мере претендуют на гегемонию, теснят буржуазию, заставляя часть ее лидеров леветь, словом, придают буржуазной революции демократический характер.
Некоторые буржуазно-демократические революции Ленин называет "крестьянскими революциями". К такого рода революциям он относит как русскую революцию 1905-1907 гг., так и великие буржуазные революции "старых времен, когда крестьянство играло выдающуюся революционную роль"[16].
Эту роль крестьянства в буржуазных революциях Ленин неизменно рассматривал как двойственную, соответственно с двойственной экономической природой самого крестьянина: в нем борются "две души" - мелкого буржуа-хозяйчика и эксплуатируемого труженика; Ленин, с одной стороны, указывал, что если русская городская буржуазия в XX в. контрреволюционна, то ведь буржуазию в революции в известной мере может представлять мелкая буржуазия деревенская, крестьянство. "В России, - писал Ленин, - буржуазная революция совершается в таких условиях, при которых существует радикальный буржуа"[17]. "Этот радикальный буржуа - русский крестьянин"[18]. Однако было бы совершенно неверно весь вопрос об антифеодальной революционной борьбе крестьянства свести к тому, что крестьянство было фракцией, частью буржуазии. Нет, Ленин многократно подчеркивал другую сторону вопроса: крестьянство боролось против феодализма прежде всего как эксплуатируемый трудящийся класс. И только эта сторона борьбы крестьянства открывала широчайшие возможности для союза пролетариата и крестьянства, более того, для руководства крестьянством со стороны пролетариата в буржуазной революции. Русская буржуазно-демократическая революция не могла победить иначе, учил Ленин в 1905 г., как в виде революционно-демократической диктатуры пролетариата и крестьянства.
Роль гегемона в русской "крестьянской революции" Ленин отводил пролетариату. Ленин не уставал повторять и развивать в борьбе с меньшевиками тезис о ведущей роли пролетариата в буржуазно-демократической революции. "Исход революции, - подчеркивал он, - зависит от того, сыграет ли рабо[462/463]чий класс роль пособника буржуазии, могучего по силе своего натиска на самодержавие, но бессильного политически, или роль руководителя народной революции"[19]. А в другом месте Ленин писал: "...Буржуазная борьба за свободу отличается робостью, непоследовательностью, половинчатостью. Одна из задач пролетариата - толкать вперед буржуазию, ставить перед всем народом лозунги полного демократического переворота, браться самостоятельно и смело за осуществление этих лозунгов, одним словом, быть авангардом, передовым отрядом в борьбе за свободу всего народа"[20].
Но отводя пролетариату роль лидера в буржуазно-демократической революции, Ленин требовал четкого и абсолютно обязательного для всякого марксиста проведения грани между буржуазной революцией, хотя бы самой демократической и руководимой пролетариатом, и пролетарской, социалистической революцией. Без противопоставления этих двух видов революции не может быть научно обоснованной стратегии пролетарской партии. Без этого противопоставления не может быть и научного изучения и освещения истории нового и новейшего времени.
Одним из важнейших вопросов, связанных с этим противопоставлением, является вопрос о перерастании буржуазной революции в социалистическую (о так называемой перманентной революции). Ленин гениально развил применительно к империалистической эпохе мысль, высказанную Марксом и Энгельсом в результате опыта революции 1848-1849 гг.: пролетариат может и должен добиваться доведения до последовательного и полного завершения буржуазно-демократической революции, оттесняя от руководства одну за другой фракции буржуазии с тем, чтобы непосредственно и немедленно переходить вслед за тем к осуществлению задач революции социалистической. В настоящей книге не может быть рассмотрено ленинское учение о перерастании буржуазно-демократической революции в социалистическую. Здесь важно лишь подчеркнуть и эту сторону ленинского учения: буржуазная и социалистическая революции, хотя и глубоко различны по своему характеру, но не отделены друг от друга китайской стеной, - в определенных исторических условиях они тесно взаимосвязаны.
Огромное богатство ленинских мыслей о буржуазных революциях вооружило коммунистические партии всего мира. В частности, эти мысли очень важны для всех стран, где историческая задача ликвидации феодально-крепостнических отношений еще не выполнена до конца. Ленинское учение о буржуазной революции, ее задачах и движущих силах, о перераста[463/464]нии буржуазно-демократической революции в социалистическую осветило путь к победе строя народной демократии в ряде стран Европы и Азии.
Общеизвестно, что в революциях XVII-XVIII вв. буржуазия играла прогрессивную роль, была вождем, гегемоном.
Понимаемые по-меньшевистски, эти истины истолковываются в том смысле, что место "низов" в подготовке ранних революций занимала буржуазия, что основным "революционным классом", толкавшим вперед развитие революционных ситуаций, была тогда буржуазия и т.д.
Но Ленин нигде не говорит, что в XIX-XX вв. "низы" выполняют в революции ту роль, какую в прошлом выполняла буржуазия. Чуждо Ленину также представление, что в XVII-XVIII вв. буржуазия сама еще в той или иной мере была "низами": буржуазия, по определению марксизма, всегда есть класс эксплуатирующий, нетрудовой, а под "низами" разумеются эксплуатируемые, трудящиеся массы. В чем заключается, по Ленину, действительная разница в позиции буржуазии, - это можно пояснить его словами из статьи "Отсталая Европа и передовая Азия" (1913): в Европе "отживающая буржуазия соединяется со всеми отжившими и отживающими силами", тогда как в Азии буржуазия "еще идет с народом против реакции"[21]. Вот это подчеркнутое Лениным слово "еще" особенно ценно для историка. Именно тот факт, что буржуазия в прошлом, в XVII-XVIII вв., способна была выступать вместе с народом, вместе с "низами" против феодализма, отличает ее от буржуазии XIX-XX вв.
Этого требовали тогда собственные интересы буржуазии. Она, будучи самой просвещенной и самой политически организованной частью антифеодального фронта, сама шла на революцию ради устранения феодализма и абсолютизма, которые ее угнетали. Но для этого ей нужно было идти вместе с народом. Правда, как уже отмечалось, истории известны и кое-какие буржуазные революции почти без участия народных масс, - в Англии (1688), в Португалии и др. Однако это были отнюдь не "великие революции", отнюдь не вехи всемирной истории. Даже "революциями" эти политические перевороты приходится называть со многими оговорками. Само слово "революция" вызывает в сознании представление о массах. Подлинная революционность буржуазии XVII-XVIII вв. состояла в том, что она в некоторые исторические моменты, хотя и дви[464/465]жимая собственными классовыми интересами, способна была действовать в союзе с "низами", тесно соединяться с ними и, руководя ими, учиться у них.
Чем измеряется революционность буржуазии в любые времена? Степенью ее готовности действовать против феодализма вместе с народными революционными массами. Она либо вместе с массами штурмует феодально-абсолютистский строй, либо старается приспособиться к нему и приспособить его к себе, либо, наконец, она колеблется между обеими линиями. Когда она с массами - мы называем ее революционной, когда она против масс - мы называем ее контрреволюционной. Раз так, ясно, что основной революционной силой в любые времена мы считаем трудящиеся массы, эксплуатируемые низы. Всякий другой класс мы можем считать революционным классом постольку, поскольку его собственные интересы заставляли его временно объединяться с ними, с большей или меньшей честностью отстаивать хоть некоторые их интересы и руководить ими.
Именно так ставил вопрос Ленин.
"Ни угнетение низов, ни кризис верхов не создадут еще революции, - они создадут лишь гниение страны, - если нет в этой стране революционного класса, способного претворить пассивное состояние гнета в активное состояние возмущения и восстания"[22]. Революциям, по словам Ленина, всегда предшествует "процесс брожений, кризисов, движений, возмущений, начала революции, причем это начало не всегда развивается до конца (например, если слаб революционный класс)"[23]. Кого же считал Ленин таким основным революционным классом, например, в условиях французской буржуазной революции XVIII в.? Трудящиеся низы города и деревни, а не буржуазию.
Ленин писал: "Якобинцы 1793 года были представителями самого революционного класса XVIII века, городской и деревенской бедноты. Против этого класса, расправившегося уже на деле (а не на словах) со своим монархом, со своими помещиками, со своими умеренными буржуа посредством самых революционных мер, вплоть до гильотины, против этого истинно революционного класса XVIII века шли войной объединенные монархи Европы... Якобинцы 1793 года вошли в историю великим образцом действительно революционной борьбы с классом эксплуататоров со стороны взявшего всю государственную власть в свои руки класса трудящихся и угнетенных"[24]. "...Чтобы быть конвентом, - писал Ленин, - ...для этого надо, чтобы власть была в руках самого передового, самого реши[465/466]тельного, самого революционного для данной эпохи класса". "Конвент, - утверждал Ленин, - был именно диктатурой низов, т.е. самых низших слоев городской и сельской бедноты. В буржуазной революции это было именно такое полновластное учреждение, в котором господствовала всецело и безраздельно не крупная или средняя буржуазия, а простой народ, беднота, т.е. именно то, что мы называем: "пролетариат и крестьянство"[25].
Эти высказывания Ленина о Конвенте и якобинцах 1793 г. отнюдь не являются чем-либо случайным, мимолетным, они выражают ленинскую концепцию, проходящую через многие произведения. Ленин неизменно расценивал якобинцев как партию, опиравшуюся на широчайшие слои трудящегося эксплуатируемого народа. Ленин объяснял, что народная борьба против существующей формы эксплуатации (а не буржуазная борьба за новую форму эксплуатации) была сутью якобинства. В статье "Можно ли запугать рабочий класс "якобинством"?" он писал, что: "Полной победы не суждено было завоевать якобинцам", так как в XVIII в. "не было материальных основ для социализма", но что торжество "якобинства" в наше время, в XX в., означало бы господство пролетариата в союзе с беднейшим крестьянством и привело бы к "прочной победе трудящихся". "Историки буржуазии видят в якобинстве падение ("скатиться вниз"). Историки пролетариата видят в якобинстве один из высших подъемов угнетенного класса в борьбе за освобождение"[26]. В другом месте Ленин писал, что "якобинец, неразрывно связанный с организацией пролетариата, сознавшего свои классовые интересы, это и есть революционный социал-демократ"[27].
Приведенные высказывания Ленина о якобинцах 1793 г. находятся в полном соответствии с его оценками в целом французской революции XVIII в. и английской революции XVII в. Основным революционным классом в истории этих революций Ленин неизменно считал трудящуюся эксплуатируемую массу деревни и города. Так, солидаризируясь с мнением Энгельса, что только активное вмешательство крестьянства и плебейских элементов города довело до победы и английскую революцию XVII в и французскую XVIII в., Ленин резюмирует как особо важный исторический закон: "...Только вмешательство крестьянства и пролетариата, "плебейского элемента городов", способно серьезно двигать вперед буржуазную революцию"[28]. При этом Ленин подчеркивает, что "для Германии XVI века, Англии XVII [466/467] и Франции XVIII века крестьянство можно поставить на первый план"[29], что в этих великих буржуазных революциях старых времен "крестьянство играло выдающуюся революционную роль"[30]. Во Франции в конце XVIII в. "весь народ и в особенности массы, т.е. угнетенные классы, были охвачены безграничным революционным энтузиазмом"[31].
Сплошь и рядом Ленин, говоря о французской революции 1789-1794 гг., даже не упоминал о буржуазии. Например, в статье "О "Вехах" Ленин трактовал французскую революцию конца XVIII в. как "образец самого глубокого и широкого демократического движения масс"[32].
Итак, вопрос, кто, по Ленину, был основной революционной силой во Франции конца XVII в., совершенно ясен. Какое же место занимала в этом движении революционная буржуазия?
Начнем опять с кульминационного пункта - с якобинской диктатуры. Не противоречат ли всему богатству приведенных ленинских высказываний те несколько слов, где Ленин говорит о якобинцах: "...великие буржуазные революционеры..."[33]?
Нет, не противоречат.
Во-первых, надо отличать понятие "буржуазные революционеры" (или "буржуазная революция") от понятия "революционная буржуазия". Первое понятие шире. Якобинцы были "буржуазными революционерами" прежде всего в том смысле, что объективно они делали дело буржуазной революции. Но в этом смысле "буржуазными революционерами" были и крестьяне, и городское плебейство. Ленин указывал, что вообще "понятие буржуазной революции недостаточно еще определяет те силы, которые могут одержать победу в такой революции"[34]. "Весь французский терроризм, - говорит Маркс, - был не чем иным, как плебейским способом разделаться с врагами буржуазии"[35]. Негативное, разрушительное дело буржуазной революции совершала отнюдь не буржуазия. Но революция эта "работала" для буржуазии, и революционеры, опиравшиеся на крестьянство и плебейство, "служили" на пользу буржуазии, "хотя они этого и не сознавали"[36].
[467/468]
Во-вторых, если якобинское движение охватывало широчайшие массы народа, то многих вождей якобинцев следует рассматривать как наиболее решительных представителей революционного в ту эпоху буржуазного класса. На этом примере мы как раз убедимся, что в ходе революции отслаивались и отходили в лагерь контрреволюции те фракции буржуазии, которые не хотели дальше идти с народом; тех же представителей буржуазии, которые были наиболее последовательны в готовности идти вместе с народом, эта их революционность увлекла до подлинного служения народу, до забвения ограниченных и узких интересов самой буржуазии в революции. "Историческое величие настоящих якобинцев, якобинцев 1793 года, - писал Ленин, критикуя псевдоякобинство Плеханова, - состояло в том, что они были "якобинцы с народом", с революционным большинством народа, с революционными передовыми классами своего времени"[37].
У французской буржуазии XVIII в. было немало оснований желать ниспровержения феодально-абсолютистского порядка. Она была революционна по отношению к нему. Но в той самой мере, в какой она отказывалась идти вместе с народом, осуществлявшим это ниспровержение, она становилась контрреволюционной. Надо подчеркнуть, что Ленин в подавляющем большинстве своих высказываний, касающихся французской революции XVIII в., говорит о "буржуазии" как классе, а не об отдельных слоях или организациях этого класса. Он дает в первую очередь самую общую теоретическую постановку вопроса о роли и поведении класса буржуазии в революции. Но в эту общую постановку вопроса включен как одна из его сторон и факт неизбежного отслаивания консервативной, умеренно-либеральной, радикально-демократической буржуазии по мере развития революции. Это отслаивание диктуется борьбой за гегемонию в революции.
Восходящая линия революции в том и выражалась, что руководство переходило от консервативных фельянов к "умеренным" - жирондистам, наконец, к смелым вождям якобинцев. Каждая из этих политических группировок, стоявших одна за другой во главе борьбы с феодально-абсолютистским режимом, отражала интересы тех или иных прослоек буржуазии. Таким образом, буржуазия не только как класс в целом противостояла дворянству, но разные ее фракции, в силу своего экономического положения, были в совершенно различной степени заинтересованы в этой борьбе, следовательно, в союзе с антифеодальными революционными народными силами. Главным и решающим признаком подлинной, последовательной революци[468/469]онности тех или иных деятелей буржуазии в 1789-1794 гг. была готовность идти с народом вплоть до ущемления интересов буржуазии, как показывает пример некоторых якобинцев. Но и до якобинской диктатуры все остальное развитие французской революции XVIII в. прошло под руководством, под гегемонией тех или иных фракций буржуазии. Буржуазия была вождем и лидером масс, и именно в том, что она брала на себя эту роль, как раз и состояла ее революционность. Чем последовательнее она выполняла эту роль, тем с большим основанием мы называем ее революционной. Чрезвычайно важна мысль Ленина, что этой революционности, демократизму буржуазию в свою очередь учили "низы".
Обратимся к небольшой статье Ленина "О старых, но вечно новых истинах". Критикуя ликвидатора В. Левицкого, Ленин здесь пишет, что те короткие исторические периоды, когда "низам" удавалось во время революции вырвать руководящее положение у буржуазии, "оказывали решающее влияние на то, какую степень демократизма получала страна в последующие десятилетия так называемого спокойного развития. Эти "низы" в короткие периоды своей гегемонии воспитывали свою буржуазию, переделывали ее так, что она потом старалась пятиться назад, но не могла в этом попятном движении зайти дальше, скажем, второй палаты во Франции или отступлений от демократизма выборов и т.д., и т.п.
Вот эта, историческим опытом всех европейских стран подтверждаемая, идея о том, что в эпохи буржуазных преобразований (или вернее: буржуазных революций) буржуазная демократия каждой страны оформливается так или иначе, принимает тот или иной вид, воспитывается в той или иной традиции, признает тот или другой минимум демократизма, смотря по тому, насколько гегемония переходит в решающие моменты национальной истории не к буржуазии, а к "низам", к "плебейству" XVIII века, к пролетариату XIX и XX веков, эта идея г-ну В. Левицкому чужда. Эта идея гегемонии и составляет одно из коренных положений марксизма..."[38]
И далее Ленин снова развивает мысль, что степень демократизма каждой капиталистической страны, степень скрепленной традицией "самостоятельности, независимости, свободолюбия и инициативности "низов", - зависит от успешности борьбы "низов" за гегемонию во время буржуазной революции, "зависит именно от того, будет ли гегемония в решающие моменты принадлежать буржуазии или ее антиподу..."[39]
Эти строки вводят нас в глубочайшую диалектику ленинского понимания прогресса в истории. Корень всего прогрессивного Ленин неизменно видел в борьбе эксплуатируемых масс. [469/470] Была ли буржуазия прогрессивной в эпоху буржуазных резолюций XVII-XVIII вв.? Да, была; она стремилась отнять власть у дворянства, стремилась устранить экономические помехи развитию капитализма. Правда, буржуазия предпочитала путь реформ для осуществления этих преобразований, однако законы истории заставляли ее вступать на путь революции. Но буржуазия потеряла бы гегемонию, потеряла бы положение вождя в революции, если бы не шла в союзе с быстро революционизирующимися массами; стремление сохранить гегемонию и заставляло буржуазию проникаться революционными, демократическими, прогрессивными идеями и принципами, которые могли сплотить вокруг нее массы, вызвать их доверие и повести их за нею в бой.
В той же статье "О старых, но вечно новых истинах", где, казалось бы, буржуазия совершенно развенчана Лениным, он возносит на огромную высоту ее революционно-демократических лидеров XVII-XVIII вв. Ленин пишет: "Буржуазия в Англии и во Франции в свое время, в половине XVII века или в конце XVIII, не вздыхала по случаю "нетерпимости" меньшего брата, не строила кислых гримас по поводу "слишком пламенных ораторов" из числа этого меньшего брата, а сама поставляла ораторов (и не только ораторов) самых пламенных... И из числа этих пламенных ораторов находились люди, в течение веков и веков оставшиеся светочами, учителями, несмотря на всю историческую ограниченность, зачастую наивность их тогдашних представлений о средствах избавления от всяческих бедствий"[40]. Эти слова помогают понять диалектику ленинской мысли. Революционность английской буржуазии середины XVII в. и французской конца XVIII в. выражалась именно в том, что на известных этапах революции она не пугалась революционности "низов", напротив, поставляла им самых пламенных руководителей, - и тем самым, руководя массами, училась у них. Ведь дать лозунги стихийному движению масс вовсе не значит навязать им нечто чуждое их интересам; напротив, это значит прислушаться к их чаяниям, осознать хотя бы более или менее верно некоторые их интересы.
Точно так же лишь на первый поверхностный взгляд может показаться, что друг другу противоречат два ответа, которые Ленин дает в двух разных статьях на один и тот же вопрос: в чем причина коренного различия между путями революции 1789 г. и революции 1848 г.?
В статье "Чего хотят и чего боятся наши либеральные буржуа?", Ленин, громя П. Г. Виноградова, призывавшего Россию идти не по пути Франции 1789 г., а по пути Германии 1848 г., сравнивает оба эти пути. Переворот 1848 г. произошел, говорит [470/471] он, главным образом под руководством либеральных буржуа, ведших за собой "на буксире" массы, тогда как переворот 1789 г. "проведен хотя бы в известной части активно-революционной массой народа, рабочих и крестьян, отодвинувших, хотя бы на время, в сторону солидную и умеренную буржуазию"; этот переворот 1789 г. "доставил на известный период господство революционному народу"[41].
В статье "О двух линиях революции" Ленин, сравнивая нисходящую линию французской революции 1848 г. с восходящей линией революции 1789 г., писал о последней: "Буржуазия... верила в гармонию интересов, не боялась за прочность своего господства и шла на союз с крестьянством. Этот союз обеспечил полную победу революции"[42]. Победителем феодально-абсолютистского строя Ленин называет не буржуазию: "Восходящая линия была в 1789 г. формой революции, в которой масса народа победила абсолютизм"[43]. Но "масса народа" не могла тогда победить без руководства буржуазии. Те короткие моменты, когда массы отбрасывали руководство буржуазии, только подтверждали, что они все равно не могут всерьез выйти за рамки буржуазной революции, что, следовательно, буржуазия могла бы в конечном счете не бояться "за прочность своего господства". Именно эти же короткие моменты, как и вообще постоянные порывы масс, хотя бы не удававшиеся, "отодвинуть в сторону солидную и умеренную буржуазию", не только пугали буржуазию, они и учили ее самую смелую часть революционности. Добиться победы буржуазия могла только с массами, т.е. будучи революционной. В этом смысле массы вели за собой буржуазию "на буксире" даже на тех этапах революции, когда она пламенно и смело возглавляла их.
Очень много дает для понимания ленинского метода в постановке этого вопроса его критика Мартова в статье "Принципиальные вопросы избирательной кампании".
Здесь Ленин прямо развивает мысль, что все политически прогрессивное, чем по праву может гордиться французская буржуазия, было плодом соответствующего "перевоспитания" ее со стороны народных революционных масс. "Либеральная буржуазия во Франции начала обнаруживать свою вражду к последовательной демократии еще в движении 1789-1793 годов... В начале эпохи буржуазных революций либеральная французская буржуазия была монархической; в конце долгого периода буржуазных революций - по мере увеличивающейся решительности и самостоятельности выступлений пролетариата и демократически буржуазных ("левоблокистских", не во гнев будь сказано Л. Мартову!) элементов - французская буржуазия вся [471/472] была переделана в республиканскую, перевоспитана, переобучена, перерождена. В Пруссии, и в Германии вообще, помещик не выпускал из своих рук гегемонии во все время буржуазных революций и он "воспитал" буржуазию по образу и подобию своему. Во Франции гегемонию раза этак четыре за все восьмидесятилетие буржуазных революций отвоевал себе пролетариат в разных сочетаниях с "левоблокистскими" элементами мелкой буржуазии, и в результате буржуазия должна была создать такой политический строй, который более угоден ее антиподу"[44].
Как видим, буржуазия в политике такова, каков ее "воспитатель", т.е. тот класс, который достаточно активен и силен, чтобы стремиться перебить (и в той или иной мере перебивает) у нее гегемонию в общественном движении. Она становится демократической и республиканской лишь постольку, поскольку ее "воспитывает" революционный народ, порывающий с нею, если она изменяет ему.
Что понимает тут Ленин под "левоблокистскими" элементами в широком историческом смысле?
В этой же статье он противопоставляет Мартову, всей исторической концепции меньшевизма, мысль, что столкновения между буржуазией и помещиками-землевладельцами хотя и неизбежны, но никогда в истории не были резки и решительны. "Напротив, резки и решительны - сколько-нибудь резки и решительны - были столкновения между крестьянами и помещиками, между рабочими и капиталистами"[45]. Революционная тактика рабочего класса всегда состояла в том, чтобы искать союза с крестьянством и демократической мелкой буржуазией, отвлекая их от союза с колеблющейся либеральной буржуазией. Это и есть "левоблокистская" тактика в широком смысле слова. Ленин продолжает: "Не было ни одного буржуазно-освободительного движения в мире, не дающего примеров и образцов "левоблокистской" тактики, причем все победоносные моменты этих движений связаны всегда с успехами этой тактики, с направлением борьбы по этому пути вопреки колебаниям и изменам либерализма. Именно "левоблокистская тактика", именно союз городского "плебса" (=современного пролетариата) с демократическим крестьянством придавал размах и силу английской революции XVII, французской XVIII века"[46]. Ленин ссылается далее на критику Марксом трагедии Лассаля "Зикинген" за то, что Лассаль ставил бюргерско-рыцарскую оппозицию выше плебейско-крестьянской[47].
[472/473]
Итак, буржуазию мы считаем революционной и прогрессивной на тех этапах, когда она шла в союзе с крестьянско-плебейскими революционными массами и более или менее смело возглавляла их.
Но это не значит, что и на таких этапах революции не было скрытого противоречия между буржуазией и "низами". Их конкретные интересы и соответственно их методы борьбы с феодализмом и абсолютизмом были глубоко различны. Поэтому-то на протяжении всей революции и шла то невидимая, то видимая борьба за гегемонию, борьба, в которой буржуазии было очень трудно удерживать перевес на своей стороне.
В самом деле, к чему в конечном счете стремились массы во всех великих революциях, хотя бы сами того ясно не сознавая? Все великие революции, говорит Ленин, "стремились не только завоевать политические права, но и вырвать самое управление государством из рук господствующих классов, всяких эксплуататоров и угнетателей трудящихся, чтобы раз навсегда положить предел всякой эксплуатации и всякому угнетению"[48]. Массы боролись против существующей формы эксплуатации, а не за новую форму эксплуатации. Буржуазии же надо было использовать борьбу крестьян против помещиков, для захвата власти в свои руки и для замены феодальной эксплуатации капиталистической эксплуатацией.
Вот на это-то противоречие и указывал неустанно Ленин, обобщая опыт всех буржуазных революций в истории. В своей классической работе "Две тактики социал-демократии в демократической революции" Ленин писал: "Буржуазии выгодно, чтобы буржуазная революция не смела слишком решительно все остатки старины, а оставила некоторые из них, т.е. чтобы эта революция была не вполне последовательна, не дошла до конца, не была решительна и беспощадна... чтобы эти преобразования были как можно осторожнее по отношению к "почтенным" учреждениям крепостничества (вроде монархии); чтобы эти преобразования как можно меньше развивали революционной самодеятельности, инициативы и энергии простонародья..."[49]
Но несмотря на это глубокое противоречие, в XVII- XVIII вв. у крестьянства не могло быть другого вождя, кроме буржуазии, а у буржуазии не могло быть пути к власти, кроме как на гребне народной революции.
Крестьянская или крестьянско-плебейская масса не могла сама добиться победы. Она по самой своей природе обречена колебаться. "Это показал, - говорит Ленин, - общий ход революций, в которых бывали краткосрочные диктатуры трудя[473/474]щихся, поддержанные временно деревней, но не бывало упроченной власти трудящихся; все в короткое время скатывалось назад. Скатывалось назад именно потому, что крестьяне, трудящиеся, мелкие хозяйчики, своей политики иметь не могут, и после ряда колебаний им приходится идти назад. Так было и в великую французскую революцию, так было в меньшем масштабе и во всех революциях"[50]. Крестьянская борьба была сильна своим стихийным напором, отрицанием феодализма, ненавистью к угнетателям, но она была слаба своей идейной и организационной стороной. Крестьяне, прежде всего в силу своей распыленности как мелкие производители, не могли иметь ясной программы действий и создать сильную и единую организацию для борьбы. Поэтому-то, говорит Ленин, крестьянина в истории всегда экономически и политически, в том числе во время революции, объединяет и возглавляет либо буржуазия, либо пролетариат[51]. Последовательно руководить основной крестьянской трудящейся и эксплуатируемой массой, довести ее борьбу до ликвидации всякой эксплуатации может только пролетариат. Но так как рабочий класс был еще очень неразвит в XVII-XVIII вв., он не мог тогда играть такой роли. Оставалась одна буржуазия как возможный руководитель крестьянства.
Это, однако, не значит, что буржуазия в XVII-XVIII вв. была экономически более развита, чем рабочий класс. Такое распространенное мнение, как показано выше, глубоко ошибочно. Если говорить не о торгово-ростовщической буржуазии, не связанной с производством, а о буржуазии, представляющей капиталистические производственные отношения, то буржуазия, как мы установили выше, всегда была экономически развита ровно настолько, насколько была развита система наемного труда, следовательно, насколько был развит пролетариат. "Буржуазия с момента своего возникновения была обременена своей собственной противоположностью: капиталисты не могут существовать без наемных рабочих, и соответственно тому, как средневековый цеховой мастер развивался в современного буржуа, цеховой подмастерье и внецеховой поденщик развивались в пролетариев"[52]. Если мы называем мануфактурных рабочих XVII-XVIII вв. "предпролетариатом", то и буржуазия на мануфактурной стадии капитализма была экономически далека от буржуазии эпохи господства крупной фабрично-заводской машинной промышленности. И вот именно эта ранняя буржуа[474/475]зия и именно потому, что ее антагонизм с рабочим классом еще не развился до высшей ступени, играла революционную роль, становилась во главе народных революционных масс. Ведь и английская революция XVII в., и французская революция XVIII в. произошли еще на мануфактурной, а не на машинной стадии капитализма.
Революционность этой не вполне развившейся буржуазии была тогда следствием ее собственного антагонизма дворянству, господство которого мешало развитию капитализма, но еще более следствием колоссального напора на дворянство со стороны его основного антагониста - крестьянства. Ранняя буржуазия сама по себе никогда не выступала с оружием в руках против феодально-абсолютистского строя, хотя он ее и стеснял. Она предпочитала приспосабливаться к нему и по мере возможности приспосабливать его к себе. Буржуазные "верхи" срастались с феодальными "верхами". Но объективные противоречия снова и снова ставили перед буржуазией вопрос о необходимости ликвидации феодализма. Нарастание революционного подъема "низов" создавало в конце концов кризис "верхов", расширяло трещину среди "верхов". В условиях формирующейся революционной ситуации лидеры буржуазии ощущали возможность захватить власть в свои руки, если соединиться с "низами" и использовать в своих интересах их натиск на феодализм. В этой атмосфере возможного и стихийно надвигавшегося социального взрыва даже не вполне развившаяся еще противоположность между мануфактурным капитализмом и феодализмом подчас оказывалась достаточной силой, чтобы побудить буржуазию на революцию.
Как видим, революционная ситуация в XVII-XVIII вв. совершенно так же, как и позже, порождалась прежде всего нараставшим подъемом "низов".
Если мы хотим, пользуясь ленинским методом, изучать все революционные ситуации исторического прошлого, надо обратиться к обобщениям Ленина, к раскрытию им понятия "революционная ситуация". Напомним ленинские высказывания о революционной ситуации, содержащиеся в его работах "Маевка революционного пролетариата", "Крах II Интернационала". Три признака революционной ситуации сформулированы в самом лаконичном виде в конспекте реферата "Первое мая и война", составленном Лениным в 1915 г.: "Революционные ситуации[:] (α) низы не хотят, верхи не могут (β) обострение бедствий (γ) экстраординарная активность"[53].
Приглядимся к теоретическому содержанию этих ленинских определений под углом зрения их значения для исторической науки.
[475/476]
Почему полемический акцент Ленин всюду делал на необходимости кризиса верхов, на недостаточности обострения борьбы масс?
Потому, что это - продолжение той же борьбы с меньшевиками и прочими оппортунистами, борьбы против противопоставления "политического кризиса" - революции, против догмата, что политический кризис как таковой не имеет отношения к революции, т.е. к открытой революционной борьбе масс. Именно атакуя эту точку зрения, Ленин настойчиво доказывает, что политический кризис, кризис верхов, способен развиваться и развивается в "общенациональный политический кризис", т.е. в кризис, охватывающий и низы, развязывающий борьбу низов. Мысль Ленина заострена, следовательно, против метафизического отделения "бурь", разыгрывавшихся на политической поверхности, от процессов, происходивших в глубине общества, в положении и настроениях масс, т.е. против отделения "событий" от "состояний".
Подчеркивание Лениным роли "кризиса верхов" вовсе не означает, что не только низы, но часть верхов для возникновения революционной ситуации должна "не хотеть" жить по-старому и что, следовательно, революция немыслима, если в ней не участвует какая-нибудь часть "верхов" - господствующих классов, например, буржуазия. Такое толкование ленинского учения о революционной ситуации как раз соответствовало бы меньшевистской постановке вопроса. Ленин же говорит, что "кризис верхов" выражается не в том, что кто-то в их рядах не хочет жить по-старому, а в том, что они не могут управлять по-старому и что происходящий на этой почве раскол в "верхах" развязывает революционную активность "низов".
Следовательно, "кризис верхов" учитывается Лениным только как один из показателей и факторов подъема революционного движения низов. В этом смысле можно сказать, что все три ленинские признака революционной ситуации в сущности сводятся к разным сторонам единого вопроса об условиях подъема масс, их вовлечения в революционную политическую борьбу.
Сущность "кризиса верхов" в ленинских высказываниях определена совершенно ясно: "кризис верхов" состоит в том, что прежние "основы государственного устройства" оказываются недостаточными для удержания "порядка" и "законности". "Кризис верхов" состоит в том, что "верхи" не могут управлять по-старому, "сохранить в неизменном виде свое господство". Вот суть ленинской мысли: речь идет о невозможности "управлять", "господствовать", "вести государственные дела", т.е. об отношении "верхов" к "низам", а вовсе не об отношениях внутри "верхов", между господствующими, эксплуататорскими классами или группами. Ничто в ленинских опреде[476/477]лениях революционной ситуации не дает права предполагать, что под "кризисом верхов" он разумел, скажем, недовольство буржуазии своим общественно-экономическим положением. Такие встретившиеся нам обороты речи, как: "требуется еще, чтобы верхи не могли хозяйничать и управлять, как прежде", "чтобы эксплуататоры не могли жить и управлять по-старому", - если взять их в контексте, - не означают, что для части эксплуататоров прежние условия хозяйства и жизни больше не приемлемы, скажем, в результате прогресса капитализма. Нет, слова "хозяйничать", "жить", употреблены здесь отнюдь не в смысле "вести хозяйство", а в смысле распоряжаться, сохранять господство, управлять. В самом деле, ведь как поясняет Ленин свою мысль, что для революционной ситуации требуется, чтобы "верхи" не могли хозяйничать и управлять, как прежде? Он не говорит о переходе буржуазии в оппозицию, а, напротив, в объяснение своих слов говорит, что русская буржуазия после 1905 г. сделала все зависевшее от нее для укрепления самодержавия, для поддержки помещичье-крепостнической контрреволюции, не щадила ни денег, ни совести, лишь бы обеспечить "мирное развитие", - и все-таки в 1912-1913 гг. вся буржуазия "от кадетов до октябристов" принуждена констатировать, что самодержавие не смогло обеспечить "порядка" и "законности", т.е. подавить революционное движение "низов".
Вот в чем суть "кризиса верхов" по Ленину: прежде всего не в их расколе и распрях, а в том, что даже при максимальной сплоченности, при полном отсутствии раскола и распрей, "верхи" оказываются не в состоянии удерживать "порядок", т.е. успешно, прочно сковывать силы революции. Эта невозможность управлять по-старому становится очевидной для самих "верхов". На этой-то основе очевидной невозможности управлять по-старому и возникают раскол и распри: появляются те или иные конституционные и прочие проекты, долженствующие обновить и укрепить власть, - проекты, поддерживаемые одними, отвергаемые другими. Эти ссоры - не причина, а проявление "кризиса верхов".
Те историки, которые иначе толкуют вопрос о "кризисе верхов", рассуждают так, как рассуждали некогда Мартов и Ерманский: "...Они смотрят на верхи и не видят низов. Но если десять Рябушинских и сто Милюковых ворчат и либерально негодуют, то это значит, что десятки миллионов мелких буржуа и всякого "мелкого люда" чувствуют себя невыносимо"[54]. Ясно, что источником революционной ситуации никогда не могли быть сами по себе интересы горстки буржуазии, "призвавшей" народ к революции. "...Десятки миллионов людей не [477/478] идут на революцию по заказу, а идут тогда, когда настает безысходная нужда..."[55]
Меньшевики проповедовали, что выход из "кризиса верхов" состоит в том, чтобы буржуазия, хотя бы и чисто конституционным путем, пришла к власти. Эта установка неразрывно связана с представлением, что сущность "кризиса верхов" состоит в недовольстве буржуазии существующим положением вещей. Ленин же считал, что выход из "кризиса верхов" состоит лишь в превращении его в "политический кризис общенационального масштаба", т.е. захватывающий и эксплуатируемых, лишь в вовлечении все более и более широких народных революционных масс в этот политический кризис, только в подлинной революции. Эта установка неразрывно связана с представлением о "кризисе верхов" как кризисе, в основе своей являющемся кризисом господства "верхов" над "низами", как кризисе отношений между "верхами" и "низами" прежде всего и главным образом. Только на этой основе можно рассматривать такие проявления "кризиса верхов", как переход буржуазной части "верхов" в оппозицию, как раскол в самих "верхах".
Понятно, почему Ленин снова и снова подчеркивает, что для наличия революционной ситуации недостаточно, чтобы низы не хотели жить по-старому, но надо еще, чтобы верхи не могли господствовать по-старому. Если низы не хотят жить по-старому, но верхи располагают достаточно сильными средствами удерживать их в повиновении, - революция невозможна. Пусть даже нарастает это нежелание низов жить по-старому, - оно будет парализовано, если верхи еще не исчерпали все свои резервы, если верхи могут усиливать аппарат своего господства в ответ на усиление недовольства низов. Но рано или поздно резервы оказываются исчерпанными, - тогда уже вопрос касается, по словам Ленина, "основ государственного устройства, а вовсе не каких-либо частностей его, касается фундамента зданий, а не той или иной пристройки, не того или иного этажа". Вот в таких-то условиях, когда в пределах данных основ государственного устройства, не ломая самого его фундамента, уже невозможно дальше укреплять режим господства над низами, - министерские, парламентские, конституционные и тому подобные кризисы уступают место "кризису верхов".
Как видим, "кризис верхов" означает изменение соотношения сил между господствующими эксплуататорскими классами и классами эксплуатируемыми. Поскольку экстраординарное обострение нужды и бедствий трудящихся масс Ленин выделяет в особый признак революционной ситуации, ясно, что указанное изменение соотношения сил проистекает либо из неэкстраординарного, медленного нарастания силы народного рево[478/479]люционного напора снизу как следствия накопления революционного опыта и созревания классового сознания, либо в некоторые исторические моменты, из внешнего ослабления силы правящих верхов в результате проигрыша или непосильной затяжки войны[56].
Из сказанного выше следует, что вопрос о "кризисе верхов" есть в учении Ленина вопрос о конкретном соотношении двух реальных сил, от которых только и зависит судьба революции, судьба всякой большой политической борьбы: организованной и вооруженной силы правящих верхов и менее организованной, менее вооруженной, но нарастающей силы народных масс. Ленин показывает, что всякая партия и группировка, находящаяся между этими двумя великими силами, не есть в сущности сама по себе сила. Буржуазные партии в России либо поддерживали самодержавие, либо пытались, хоть и трусливо, апеллировать, к народным, т.е. рабочим и крестьянским массам.
Как уже сказано, возникновение раскола в верхах есть признак и проявление "кризиса верхов". Но, раз возникнув, "кризис верхов" сам расширяет себя именно потому, что переходящие в оппозицию группы, партии или классы не видят другого средства реконструировать власть, как с помощью тех самых низов, для обуздания которых, в конце концов, эта власть и необходима. Партии апеллируют к народу, борьба партий пробуждает политическую активность масс, а в конце концов эта пробужденная активность может найти свой собственный, классовый, революционный путь, если только налицо субъективный фактор - революционная партия, способная руководить массами. Ленин говорил, что во время глубоких, потрясающих всю страну кризисов соперничающие партии "напрягают все свои силы, обращаясь к массам народа, и массы, руководимые верным инстинктом, просвещенные опытом открытой борьбы, идут за теми партиями, которые выражают интересы того или иного класса"[57].
Так обстоит дело с первым ленинским признаком революционной ситуации: "низы не хотят, верхи не могут".
Что касается второго, то он не требует долгих комментариев. Резкое ухудшение положения народных масс, согласно конкретным указаниям Ленина, наблюдалось во время экономических кризисов (от которых страдает не буржуазия, перекладывающая основное бремя кризиса на массы, а именно массы), во время затяжных войн и т.п. Дополнительная революционная активность масс, вызываемая этим ухудшением, так [479/480] сказать, приплюсовывается к выросшей прежде и развязанной "кризисом верхов" активности. В итоге возникает та экстраординарная, чрезвычайная активность, которая составляет третий ленинский признак революционной ситуации. Эта суммирующая все экстраординарная революционная активность и может превратиться в силу, совершающую революцию, если налицо достаточно мощный и зрелый субъективный фактор.
Как видим, все три признака составляют единство, сводятся к одному знаменателю. Может быть, наиболее лаконично суть учения Ленина о революционной ситуации была выражена им еще в 1904 г. в короткой формуле: партия пролетариата должна "поднять восстание в момент наибольшего правительственного отчаяния, в момент наибольшего народного возбуждения"[58].
Рассмотрение ленинского учения о революционной ситуации приводит к выводу, что краеугольным камнем этого учения является вопрос о "низах", о народных массах, об условиях такого подъема революционной борьбы этих низов, когда уже непосредственно дело доходит до революции, до всеобщего восстания. Все признаки революционной ситуации сводятся к этому пункту. Следовательно, учение о революционной ситуации есть в сущности учение о переходной ступени от революционного подъема масс к революции. Поэтому-то Ленин подчас и ограничивается указанием на это главное, основное. По поводу проектов резолюции к V съезду РСДРП (1907) он писал: "...Необходимо считаться именно с этим экономическим движением (рабочего класса. - Б. П. ), как с коренным источником и важнейшей основой всего развивающегося революционного кризиса в России"[59]. Ясно, что сама революционная ситуация в понимании Ленина есть нечто в высшей степени динамическое, - она нарастает, проходит ряд этапов в своем развитии.
Что сущностью, ядром ленинского учения о революционной ситуации является вопрос о "низах", о революционном поведении масс, - это видно и из той решающей роли, которую Ленин отводит при этом субъективному фактору. Если бы революционная ситуация определялась в конечном счете не только силой революционного напора низов, а еще чем-либо, на что пролетарская революционная партия никак не может повлиять, - субъективному фактору не принадлежала бы такая гигантская роль в превращении революционной ситуации в революцию.
Вернемся к революционным движениям XVI-XVIII вв. Ясно, что тогда подъем "низов" - это был преимущественно [480/481] подъем крестьянства. Когда речь идет о "крестьянской стране", говорит Ленин, то "перед лицом такого факта, как крестьянское восстание, все остальные политические симптомы, даже если бы они противоречили этому назреванию общенационального кризиса, не имели бы ровнехонько никакого значения"[60], так как складывание революционной ситуации все равно было бы неизбежно.
Но наличие этого фактора, крестьянского революционного подъема, далеко не всегда в XVI-XVIII вв. сопровождалось выступлением буржуазии, ее борьбой за власть. Напротив, в подавляющем большинстве случаев крестьянские и плебейские восстания пугали буржуазию. Она от этого огня лишь теснее жалась к твердыне феодально-абсолютистского строя. Во время Великой крестьянской войны XVI в. в Германии бюргерство, сначала было сделавшее шаг к революции, затем предало ее, побоявшись обжечь себе пальцы. В Нидерландах XVI в., в Англии XVII в. буржуазия отважилась на половинчатый, непоследовательный союз с крестьянскими массами, яростно штурмовавшими феодализм, - но свой приход к власти она использовала прежде всего для того, чтобы не дать им доломать феодализм. Во Франции XVIII в. буржуазия выступила наиболее революционно, т.е. во всей европейской истории наиболее смелым образом пошла на союз с крестьянскими революционными массами[61].
Но может быть это прогрессировавшее революционизирование западноевропейской буржуазии возможно объяснить, минуя вопрос о нарастании напора "низов", просто исходя из одного лишь факта роста мануфактурного капитализма? Нет, одного этого факта недостаточно хотя бы потому, что нельзя [481/482] отождествлять капитализм с капиталовладельцами-буржуа. Всякий буржуа-мануфактурист мог, если феодальные условия его слишком стесняли, изъять свой капитал из промышленности и использовать его для покупки феодального поместья, для откупа феодальных налогов, для приобретения (во Франции) чиновной должности в аппарате феодальной монархии, для ростовщических операций и т.д. Недовольство наиболее крупных буржуа своим положением обычно разрешалось этим путем, а вовсе не устремлением в революцию. Конечно, с ростом мануфактурного капитализма часть буржуазии пыталась отстаивать свои позиции, протестовала против налогов, монополий, привилегий, регламентации, внутренних таможен. Но все эти протесты сами по себе могли породить лишь верхушечные кризисы, а не кризис верхов, парламентскую оппозицию, а не революционную ситуацию. История Франции по крайней мере два с лишним столетия до революции 1789 г. полна уже такого рода протестов и оппозиции со стороны некоторых кругов мануфактурной буржуазии. Но, говорит Маркс, "ничто так не задержало победного шествия французской буржуазии, как то, что она лишь в 1789 г. решилась сделать common cause (вступить в союз) с крестьянством"[62]. Эти слова подразумевают, что экономические основания для победы буржуазии во Франции имелись уже задолго до 1789 г. и что, вступив в союз с крестьянской революцией, она могла бы раньше одержать победу.
В самом деле, не существует исторического закона, раз навсегда устанавливающего, на каком именно уровне развития капитализма становится возможной буржуазная революция. Теоретически она мыслима, раз налицо капиталистический уклад: так, во Франции в первой половине XVII в. Фронда начиналась при ясно выраженной революционной ситуации[63]. Есть ли что-либо невероятное в том, что революционное движение буржуазно-демократического характера развернулось во Франции еще за 150 лет до действительной революции? Есть ли что-либо невероятное в том, что в России революционная ситуация имела место в 1859-1861 гг., а буржуазная революция совершилась только в 1917 г.? "Ошибочно было бы думать, - говорит Ленин, - что революционные классы всегда обладают достаточной силой для совершения переворота, когда этот переворот вполне назрел в силу условий общественно-экономического раз[482/483]вития. Нет, общество человеческое устроено не так разумно и не так "удобно" для передовых элементов. Переворот может назреть, а силы у революционных творцов этого переворота может оказаться недостаточно для его совершения, - тогда общество гниет, и это гниение затягивается иногда на целые десятилетия"[64]. Разумеется, во Франции в длительный период между 1648-1653 и 1789 гг. происходило не только "гниение" феодально-абсолютистского общества, но и дальнейшее расширение капиталистического уклада в его недрах, хотя и очень медленное. Нет также оснований утверждать, что на протяжении этого 150-летия во Франции не было никаких волн революционного подъема или даже революционных ситуаций. Социально-политический кризис 1749-1750 гг. несравним, конечно, по своей силе и глубине с 1648-1649 гг., но все же и в нем можно видеть черты формирующейся революционной ситуации, не превратившейся в революцию. Будущие исследования покажут, нельзя ли говорить об элементах революционной ситуации во Франции и в начале XVIII в. (во время восстания камизаров) и во время общественных волнений в 20-х годах XVIII в.
Словом, колоссальное революционное упорство народных масс Франции, их все новые и новые выступления на протяжении длительнейшего исторического периода, несмотря на целую серию неудач, на целый ряд сорванных революционных ситуаций, вот что сделало в конце концов буржуазию во Франции более революционной, чем где бы то ни было. Во Франции оказывалось невозможным, как в Германии, длительно снять революцию с повестки дня истории. Революция во Франции XVII-XVIII вв. все снова оказывалась в повестке дня, стучалась во все окна и двери кулаками "низов". Тот, кто станет тщательно изучать развитие прогрессивной буржуазной идеологии во Франции, заметит, что она делала резкий шаг вперед всякий раз в момент (и непосредственно после) каждого из указанных выше революционных подъемов "низов". Если предательство буржуазии и губило эти зачатки революции, то лучшие умы и таланты буржуазии на каждом уроке все яснее ощущали возможность иного пути. Хотя революция, о которой идет речь, это "крестьянская революция", революция трудящихся и эксплуатируемых народных масс, ее успех или неуспех зависел от позиции буржуазии. Это наглядно показывает опыт Фронды. Народная стихия не могла победить, пока ее не возглавила революционная буржуазия. Буржуазная интеллигенция должна была дать народу идеи, политические лозунги, определить непосредственные цели борьбы.
[483/484]
Буржуазия "могла претендовать на то, чтобы представлять интересы различных трудящихся классов того времени"[65].
В той мере, в какой буржуазная интеллигенция (в России такую же роль играла дворянская интеллигенция) действительно отражала и по мере сил теоретически осмысливала нужды, чаяния и помыслы задавленной феодализмом и отчаянно боровшейся народной массы, - в той самой мере она была прогрессивной и революционной.
Объективная революционность французской буржуазии XVIII в. состояла не в чем-то, что она делала помимо народа, а в повышении революционного потенциала самих народных масс: массы слабее без вождя, чем с вождем, слабее без идей, чем с идеями. Только буржуазная интеллигенция могла тогда внести подобие сознания собственных интересов и общественно-политической ориентировки в стихийное движение масс. Ее роль отдаленно напоминает роль революционной партии.
Но, усиливая массы, буржуазия в то же время оплетала их своим влиянием. Ее демократическая идеология была мостом к массам, но в то же время этот приводной ремень был и потенциальной уздой, которая давала буржуазии положение ездока и сулила возможность, если понадобится, сдержать понесшего коня народной революции. В этом смысле передовая идеология французской буржуазии выражала ее смелость, но и ее опасения: она отважилась на революцию только тогда, когда почувствовала, что достаточно крепко держит в своих руках влияние на народ.
Передовая идеология французской буржуазной интеллигенции XVIII в. далеко не полно, не прямо, не в чистом виде отражала интересы народных масс и осмысливала их борьбу. Нет, подобно тому, как Вольтер издал "Завещание" Мелье урезанным со всех сторон, лишенным могучего революционного дерзания, так и вся идеология буржуазной интеллигенции отражала борьбу народа лишь более или менее урезанно, приглушенно, искаженно. К тому же она искусно вплетала в основной народный фон нити узкобуржуазных идеалов и требований. Поддерживаемую большинством крестьянства идею защиты личнотрудовой собственности от феодалов эти идеологи искусно обращали в защиту буржуазной частной собственности. Их сочинения были обращены не столько прямо к народным массам, сколько к широким кругам буржуазии, внушая ей, чтобы она не боялась революции: смотрите, как бы говорили они, в конце концов эта революция не такая уж всеразрушающая анархия...
Как видим, сравнение передовых группировок буржуазной интеллигенции XVIII в. с революционной партией, усиливающей [484/485] напор низов и превращающей революционную ситуацию в победоносную революцию, может быть допущено лишь в очень ограниченном смысле. Отношение к "низам" даже лучших революционеров буржуазии в корне отлично от отношения к массам пролетарских вождей. Никто не умел так беспощадно бичевать самодовольных критиков "хаоса революции" и "вакханалии самочинных действий масс", как Ленин. Известно пренебрежительное отношение Ленина ко всем тем, кто свысока смотрел на массы и учил их по книжкам. Ленин не уставал повторять, что необходимо учиться у масс, осмысливать их действия, тщательно изучать практический опыт борьбы масс. Вера в творческие силы масс - это и есть та особенность в деятельности Ленина, которая давала ему возможность осмыслить стихию и направить ее движение в русло пролетарской революции.
Эта антитеза наглядно показывает, как обстоит дело с революционной ролью буржуазии в XVII-XVIII вв. Революционеры буржуазии смотрели на массы свысока, "просвещали" их и не допускали мысли, что революционная борьба самих народных масс - нормальный порядок в истории.
Ленинское учение о революционной ситуации, основанное на глубочайшем понимании творческой и движущей роли "низов" в истории, вооружает историка правильным методом для подхода к буржуазным революциям XVII-XVIII вв. Ленинские идеи о французской буржуазной революции XVIII в. непримиримо враждебны всей меньшевистской, оппортунистической традиции в толковании этой революции.
Рассмотрение этих идей снова приводит нас к выводу, что марксизм-ленинизм требует ясно различать две разные вещи. Феодальный строй пал в результате революционной борьбы народных масс. Их борьбу буржуазия использовала для того, чтобы захватить власть в свои руки и заменить феодальную эксплуатацию - капиталистической.
Наконец, здесь необходимо указать на существенное различие роли масс в ранних буржуазных революциях, направленных против феодально-абсолютистского строя, и в таких революциях более позднего времени (например, в революциях 1830 и 1848 гг. во Франции), которые были направлены против тех или иных остатков феодализма, подчас сильно трансформированных: против монархии, против ипотечного гнета как преобразованной "верховной" собственности на землю и т.п. В этих революциях ни буржуазия не действует уже столь революционно, ибо она обременена развивающимся антагонизмом с пролетариатом, ни народная масса не выступает таким широким фронтом и с такой психологией, как в великих революциях XVII-XVIII вв. Слепой гнев крестьянской массы против непонятных ей гнетущих социальных сил может в этих исторических условиях обрести характер такой уродливой карикатуры [485/486] на крестьянское восстание, каким был пресловутый переворот Луи Бонапарта, и вообще сделать крестьянство одной из опор бонапартистских режимов в некоторых странах.
После победы и утверждения капитализма вопросы антифеодальной борьбы народных масс не сошли с исторической повестки дня. В XX в. еще оставались и остаются огромные пережитки феодальных отношений и огромные многомиллионные массы крестьянства, представляющие собой прямое наследие феодальной эпохи, вросшее в новые исторические условия. Империализм кровно заинтересован в сохранении феодальных отношений в колониальных, зависимых и экономически отсталых странах. На феодально-землевладельческие круги этих стран, на помещиков и земельную аристократию опирается иноземный империализм. Империалистический гнет тесно сплетается с феодальным гнетом. Поэтому и борьба против империализма, борьба широчайших масс этих колониальных, зависимых и экономически слаборазвитых стран против колониализма и монополистического капитала всегда является одновременно в той или иной мере борьбой против местных феодалов и пережитков феодальной экономики. Всякий удар освобождающихся народов по империализму есть одновременно удар по феодализму.
Поскольку основой основ феодализма является крупная земельная собственность, сердцевиной всякого антифеодального движения и в XX в. остается борьба за ее ликвидацию, за экспроприацию земли у помещиков, князей, государей и передачу ее трудящимся.
Великий исторический опыт сначала народов СССР, позже - стран народной демократии показал наиболее прогрессивный путь решения этой задачи, путь, ведущий к укреплению не капитализма на развалинах феодальной земельной собственности, а социализма. Этот путь состоит из двух этапов. На первом этапе земля феодалов делится между мелкими крестьянскими хозяйствами. Помимо этого этапа нет пути вперед. Всякие попытки непосредственно превратить большинство помещичьих хозяйств в крупные социалистические сельскохозяйственные предприятия были бы авантюризмом и повели бы лишь к разрыву союза рабочего класса с крестьянством; крестьянство в таком случае не оказалось бы победителем в борьбе с феодализмом. Единственная и естественная форма победы крестьян над феодалами-помещиками, отвечающая всей логике их предшествовавшей многовековой борьбы, это передел феодальной собственности, превращение ее в лично трудовую собственность, будь то посредством национализации или без таковой. На втором этапе с такой [486/487] же логической необходимостью совершается кооперирование крестьянских единоличных хозяйств и более или менее постепенное объединение их земельных владений. Процесс кооперирования является естественным, необходимым и добровольным, поскольку жизнь показывает, что сохранение системы уравнительного землепользования и равных мелких независимых хозяйств на длительное время - это утопия. Система эта либо очень быстро порождает расцвет кулачества, скупку или скрытую мобилизацию земли, утерю большинством своей трудовой собственности, либо для спасения последней побуждает крестьян - бедняков и середняков частично объединять свою собственность, возвращаться на новой основе к принципам общины[66]. Однако этот последний путь имеет место только при условии, что власть принадлежит трудовому народу во главе с рабочим классом, что в обществе укрепляется и развивается не капитализм, а социализм. Дело не в том, что рабочий класс навязывает будто бы крестьянству переход к коллективному хозяйству, экспроприирует у него землю, скот и орудия, заставляет его вступать в колхозы, а только и исключительно в том, что он, пользуясь аппаратом диктатуры пролетариата, исключает возможность первого варианта, т.е. парализует развитие по капиталистическому пути, подавляет кулачество. Достаточно перекрыть русло капиталистического развития, помочь основной массе крестьянства выйти из него, как она рано или поздно, быстрее или медленнее пойдет по пути коллективизации.
Так совершалось дело в нашей стране, так совершалось оно затем в странах народной демократии, в частности, в тех странах народной демократии, где были значительны пережитки феодализма, например, в Румынии. В каждой стране были свои особенности, но история неоспоримо показала, что отмеченные два этапа являются общим закономерным путем ликвидации пережитков феодализма и скрепления союза рабочего класса и крестьянства в совместном строительстве социализма. В Венгрии в дни контрреволюционного мятежа 1956 г. коллективизированное крестьянство самым убедительным образом продемонстрировало свою приверженность к кооперативному строю и народно-демократической власти.
Естественно, что во всех странах мира, где царит капитализм и режим колониальной и экономической зависимости, коммунистические партии включают в свои программы ликвидацию [487/488] пережитков феодализма и решение аграрно-крестьянского вопроса указанным путем. Они выдвигают требования, определяющие первый этап этого пути: "Земля - тем, кто ее обрабатывает", "Каждому пахарю - свое поле!" Таковы общие лозунги коммунистических партий всего мира в аграрном вопросе. Они не боятся, что кто-нибудь упрекнет их в пропаганде народнической утопии, будто может существовать строй равной мелкой собственности, мелких независимых трудовых хозяйств. Нет, если бы этот лозунг был изолирован от всех остальных, от требований, направленных к установлению социализма, если бы он выдвигался как средство решения аграрно-крестьянского вопроса при сохранении капитализма и власти капиталистов, - тогда авторы его, конечно, были бы мелкобуржуазными мечтателями. Всякому марксисту понятно, что уравнительный раздел земли между крестьянами при сохранении в стране капиталистических отношений и капиталистических форм собственности лишь расчистил бы путь быстрейшему развитию капитализма в сельском хозяйстве. Но коммунисты не отделяют этого требования от всей своей программы. Они имеют в виду, что земля крупных собственников будет роздана крестьянам в условиях прихода к власти рабочей партии, в условиях конфискации у капиталистов предприятий и банков, в условиях перехода общества от капитализма к социализму. В этих условиях развитие обновленной деревни по капиталистическому пути будет пресечено, а для развития ее по социалистическому пути двери будут широко открыты. Никто не намерен после победы революции запрещать или насильно ликвидировать систему мелкой трудовой земельной собственности: само крестьянство будет преобразовывать, т.е. прогрессивно развивать ее дальше, в систему коллективного хозяйства.
Хотя эти вопросы, казалось бы, достаточно ясны, следует несколько подробнее рассмотреть теоретические положения марксизма-ленинизма и соответствующую практику коммунистических партий в крестьянском вопросе.
Как только не извращали положения марксизма-ленинизма о роли крестьянства в пролетарской революции, в борьбе за коммунизм! В качестве квинтэссенции этих извращений рассмотрим изданную в 1952 г. монографию профессора Д. Митрани "Маркс против крестьянина"[67]. Автор ее - экономист-аграрник, в прошлом один из деятелей и идеологов "зеленого интернационала" - союза реакционных аграрно-кулацких партий Европы. Кулацкое нутро автора то и дело проступает на страницах его труда; так, ликвидацию кулачества в СССР он оплакивает как "ликви[488/489]дацию крестьянства". Идеи народничества, эсерства, немарксистского "социализма" он противопоставляет "коммунизму", т.е. идеям Маркса, Энгельса, Ленина; крестьянскую революцию - пролетарской революции. По утверждению Митрани, Маркс и Энгельс считали крестьянство обреченным, умирающим, враждебным революционному пролетариату классом. "Марксизм провозгласил священную войну крестьянству", войну идеологическую и политическую (стр. 22). В сознании Маркса якобы была лишь одна мысль: что развитие буржуазного общества есть отрицание мелкой частной собственности, а потому крестьянское хозяйство и крестьянство не могут играть прогрессивной роли (иначе говоря, Митрани полагает, как и меньшевики, что для марксизма именно развитие капитализма есть абсолютный синоним прогресса). Борьба Ленина с народничеством была якобы прямым продолжением этой "священной; войны".
По форме изложения претендуя на объективность, по существу бесцеремонно фальсифицируя всю суть марксистско-ленинского учения по аграрно-крестьянскому вопросу, приписывая марксизму-ленинизму ту пропасть и противоположность между пролетариатом и крестьянством, которая характеризует его собственное мировоззрение, Митрани настойчиво ведет читателя к своей концепции великой крестьянской революции, разыгрывающейся в новейшее время, по его мнению, вопреки марксизму-ленинизму и в борьбе с ним. Если до 1917 г. крестьянские восстания и выступления в истории были локально ограниченными и требования их также носили ограниченный характер, то с 1917 г. и по наши дни, согласно концепции Митрани, совершается выход крестьянства на историческую сцену в качестве активной и самостоятельной силы - не в Западной Европе, а в странах, лежащих восточнее. Мало того, чем дальше на восток, тем, якобы, все отчетливее крестьянство выступает как главная активная сила революций. В России в 1917 г., утверждает Митрани, революция прошла две фазы: сначала это было огромное по своим масштабам крестьянское восстание, а затем "естественный ход" революции был нарушен политическим переворотом, произведенным большевиками. Это было первым столкновением "лицом к лицу" марксизма с крестьянством не в теории, а на практике. Но при этом Ленин и его соратники сознавали все решающее значение крестьянского вопроса в России, они старались использовать революционную силу крестьянства, хотя бы и с тем, чтобы впоследствии уничтожить своего союзника. В 1917-1919 гг. Ленин, заявляет Митрани, придерживался в вопросе о национализации земли эсеровских позиций уравнительного раздела, лишь стараясь замаскировать их марксистской фразеологией, например, словами о союзе городского пролетариата только с полупролетариатом деревни. Переход к нэпу [489/490] Митрани трактует как признание силы крестьянского класса. Установление колхозного строя было, по нелепому взгляду Митрани, "ликвидацией крестьянства" и введением некрестьянского труда в сельском хозяйстве. Но на первых порах крестьянская революция в России, в результате которой земельная собственность крупных поместий перешла в руки крестьян, была выдающимся историческим успехом и была санкционирована большевиками, поскольку она отсекала пути для капиталистического развития (хотя крестьяне в глазах большевиков и оставались всегда неверным, нестойким резервом).
Митрани считает, что русская революция отличалась от великой французской революции не своим социальным содержанием, ибо обе были антифеодальными революциями, а результатом. Победоносная русская крестьянская революция, по Митрани, была подготовлена целой цепью крестьянских революций, прокатившихся по Восточной Европе, в том числе 1905 г. в России, 1907 г. в Румынии. Русская революция 1917 г. и ее аграрные реформы в свою очередь разбудили самосознание крестьянства многих стран, якобы нашедшее свое политическое воплощение не в чем ином, как в "аграрных партиях", вошедших в "зеленый интернационал". Митрани похваляется тем, что они якобы вели борьбу одновременно и с большевизмом, и с капитализмом и стыдливо обходит молчанием развал и крах этих кулацких организаций. Какая-то необъяснимая "ситуация" после второй мировой войны позволила марксистско-ленинским партиям "распространить свою антикрестьянскую политику" на ряд стран Восточной Европы и Азии. Это была, как и в 1917 г., политика "использования" сил крестьянской революции для ее последующего удушения.
Конечная цель книги Митрани - агитация в широких крестьянских массах, внушение им мысли, что в настоящее время не только в Европе, но и в Азии крестьянство стоит перед выбором: коммунизм или либерализм (читай капитализм). Руководящая роль пролетарских партий в странах социализма якобы неизбежно приходит в столкновение с интересами крестьянства.
Содержание насквозь клеветнической книги Митрани охарактеризовано нами именно потому, что она представляет собой своего рода резюме всех идеологических маневров, направленных на подрыв союза пролетариата с крестьянством. Эту сторону современной тактики и идеологии буржуазии необходимо знать, необходимо неустанно бороться с поистине иезуитским планом антикоммунизма представить марксистско-ленинскую теорию, коммунизм как исконного врага крестьянской массы, якобы презирающего ее, противопоставляющего рабочему классу и обманывающего ее в узко тактических целях уступками и словами о союзе. Злостная книга Митрани как бы впитала в себя [490/491] все измышления правосоциалистических и аграрных партий Европы, все антикрестьянские догматы меньшевиков и прочих псевдомарксистов, все идейное наследие кулацкого "зеленого интернационала" и империалистической пропаганды, апеллирующей ко всемирному кулачеству.
Если буржуазная идеология видит свою главную задачу в трактовке истории крестьянского вопроса новейшего времени в том, чтобы вбить клин между крестьянством и пролетариатом и снова, как некогда, сделать крестьянское антифеодальное движение резервом буржуазии, то советские историки прежде всего анализируют все объективные предпосылки союза рабочего класса с крестьянством. Их преимущественное внимание привлекает, в частности, новейшая эпоха - начиная с Великой Октябрьской социалистической революции и до наших дней. Советские историки при этом, конечно, выступают против всяких попыток механически отождествлять эту эпоху с той, когда Ленин и большевики разоблачали народнические и эсеровские иллюзии насчет "уравнительного землепользования" и "черного передела", прикрывавшие тогда борьбу за капитализм. Диалектика истории приводит к тому, что в эпоху борьбы за социализм те же лозунги получают иное объективное содержание. Это широко раскрыто советской исторической наукой. Она показала политику партии на разных этапах революции как по отношению к крестьянству как классу, пока оно ведет антифеодальную борьбу, так и порознь по отношению к беднякам, середнякам и кулакам. Следует, однако, оговорить и некоторые встречавшиеся в нашей науке неточности и ошибки.
Невозможно, например, согласиться с появившейся давно, но привлекающей интерес и до сих пор статьей покойного проф. В. В. Бирюковича "О некоторых вопросах развития феодального общества"[68].
В этой статье, хотя по форме она посвящена средневековью, речь по существу шла о современности. Посылка: крестьянство якобы только потому играло большую роль в ликвидации феодализма, что оно само есть "капиталистический класс", что оно представляет всего лишь "наиболее демократическое и радикальное крыло буржуазии". Получается, что ни малейшего противоречия между интересами крестьянского класса и интересами буржуазии не было в ходе антифеодальных, буржуазных революций. Крестьянство получило в этих революциях полное удовлетворение, ибо оно боролось только за буржуазную частную собственность, за капитализм. Никакого противоречия между буржуазно-собственнической стороной и трудовой в ту пору в крестьянине не было, две души не боролись тогда в нем. Отсюда - вывод: это противоречие возникло лишь после победы [491/492] капитализма, в процессе капиталистического развития, так как крупное капиталистическое производство вытесняло и разоряло мелкое крестьянское хозяйство. Внутреннее противоречие в крестьянстве возникает лишь постольку, поскольку крестьянство деклассируется, перестает быть крестьянством, лишается своего имущества. Поэтому в современных условиях борьба крестьянства либо есть борьба за собственность, - и тогда она по существу безнадежна и реакционна, или, если она совершается под руководством пролетариата и носит революционный характер, - тогда она должна быть и борьбой против личной трудовой собственности крестьян, а интересы крестьян должны быть вполне тождественными интересам пролетариев.
Иначе говоря, революционная борьба крестьянских масс против пережитков феодализма, которые еще сильны в огромной части мира, полностью сбрасывается с актива сил социализма; утверждение, будто "классики марксизма неизменно относили крестьянское движение против феодализма к разряду мелкобуржуазных движений, которые в качестве таковых не могут объективно преследовать такую задачу, как уничтожение капиталистического строя", просто не соответствует действительности. В том-то и дело, что не "неизменно", а в определенных исторических условиях. В современных же исторических условиях крестьянское движение против феодализма служит вовсе не утверждению капитализма, оно как раз объективно расшатывает и капиталистический строй, объективно содействует уничтожению капиталистического строя под руководством пролетариата. Оно тем самым способствует и установлению диктатуры пролетариата. Но при этом оно остается борьбой миллионов мелких и средних производителей деревни за свое крестьянское хозяйство, за свою трудовую собственность.
Как было показано выше, в борьбе крестьян против феодализма преобладала негативная сторона, они стихийно старались разрушить существовавшую тогда систему эксплуатации. А буржуазия использовала их разрушительную работу для замены в обществе старой, феодальной формы эксплуатации - новой, капиталистической формой эксплуатации. В этом смысле можно сказать, что крестьяне боролись против реально существующей эксплуатации, а не за новую форму эксплуатации. Как видим, эта революционная борьба крестьян против феодализма отнюдь не тождественна борьбе за капитализм. Важно прежде всего видеть противоречия в этой крестьянской борьбе, ее вторую сторону - борьбу крестьян как эксплуатируемых непосредственных производителей против эксплуатации.
Не только к средним векам можно приложить истину, что лозунг личной трудовой собственности имеет прогрессивное значение лишь тогда, когда он направлен против феодального землевладения. И в наши дни крестьянство множества зарубежных [492/493] стран продолжает испытывать феодальный гнет, оно само - живое наследие феодального строя, не уничтоженное ходом капиталистической концентрации производства нигде, кроме Англии. Современное крестьянское движение нельзя целиком подводить только под рубрику борьбы против капиталистической эксплуатации: оно в большой мере остается антифеодальным. При этом лозунг "личной трудовой собственности" не стал реакционным или служащим интересам укрепления капитализма.
Крестьянство в нашей стране, во всех странах социализма безоговорочно повернулось лицом к рабочему классу. Оно ищет союза с рабочим классом во многих странах. Союз не означает одновременного поворота крестьянства от своих - крестьянских - требований к чисто пролетарским требованиям. В противном случае мы пришли бы к абсурдному выводу, что крестьянское движение в нашу эпоху может быть революционным только в том случае, если оно по существу является уже не крестьянским, а пролетарским движением. Это означало бы, что не революционным, реакционным являлось движение крестьян в европейских и азиатских странах народной демократии, завершившееся аграрными реформами. Оно означало бы, что не революционными, реакционными являются в наши дни такие лозунги, как: "Каждому пахарю - свое поле", "Земля - тем, кто ее обрабатывает". Нет, крестьянские массы, миллионы мелких и средних производителей деревни отнюдь не должны отречься от самих себя, от своих совершенно естественных лозунгов и требований, чтобы стать революционными.
Как известно, аграрные реформы в странах народной демократии не были основаны на отказе крестьян от лозунгов "черного передела" и "личной трудовой собственности". Например, в Румынии реформа 1945 г. была плодом подлинной антифеодальной крестьянской войны, подлинным "черным переделом". В самом деле, что означают слова "черный передел"? В. И. Ленин так объяснял смысл этого выражения: "...Полный успех крестьянского восстания,.. перераспределение всей земли в интересах крестьянства и согласно его желаниям ("черный передел" или что-нибудь в этом роде)"[69]. Общеизвестно, что этот лозунг сам по себе не выходит за рамки буржуазно-демократических революций, но думать, что крестьянство не может быть союзником и резервом пролетариата в социалистической революции, если оно не отречется от этого лозунга, - значило бы порвать с ленинизмом. С этой позиции меньшевики боролись с ленинизмом. Если бы коммунистические и рабочие партии для установления диктатуры пролетариата, для начала строитель[493/494]ства социализма нуждались в отказе крестьянства от уравнительного раздела земли, то им оставалось бы одно из двух: или не ставить вопроса о власти, а дожидаться, пока само развитие капитализма лишит эти миллионы мелких и средних собственников-производителей в деревне всякого имущества, превратив их в батраков, в сельских пролетариев, тогда уже они "отрекутся от иллюзий"; или, взяв власть, насильственно лишить имущества, т.е. экспроприировать этих мелких и средних производителей в деревне: не хотят "отрекаться от иллюзий" по добру - пролетаризировать их насильно. Как известно, к таким выводам неумолимо вели схоластические теории "горе-марксистов".
Навряд ли было бы верно цитировать высказывания Маркса - Энгельса, сделанные до революции 1848 г., о "консервативности", "реакционности" крестьянства, об "идиотизме деревенской жизни", не учитывая исторической обстановки, в которой эти высказывания были сделаны. На первом этапе формирования марксизма задача Маркса и Энгельса в самом деле состояла в том, чтобы особенно подчеркивать, что только пролетариат является безоговорочно революционным классом. Как известно, лишь опыт революции 1848 г. заставил Маркса и Энгельса дать разработку и крестьянского вопроса. Если мы обратимся к высказываниям Маркса и Энгельса, сделанным после 1848 г., мы найдем здесь такую оценку революционной роли крестьянства: "Все дело в Германии будет зависеть от возможности поддержать пролетарскую революцию каким-либо вторым изданием Крестьянской войны. Тогда дела пойдут превосходно"[70]. В лице революционного крестьянства "пролетарская революция получит тот хор, без которого ее соло во всех крестьянских странах превратится в лебединую песню"[71].
Точно так же, вспоминая слова Ленина, обращенные против народников и эсеров, надо одновременно помнить и ту борьбу, которая велась Лениным с меньшевиками по вопросу о крестьянстве. Даже приемлемое для народников понятие "трудовое крестьянство" Ленин использовал, выступая против меньшевиков. Надо помнить, что меньшевики не раз обвиняли Ленина в "народничестве". С точки зрения догматического социал-демократического "марксизма" уступкой народничеству оказывается и все, что внесено в постановку крестьянского вопроса опытом колхозного строительства в СССР, опытом социалистических стран Европы и Азии, программами коммунистических партий в странах капитализма.
[494/495]
Недостаточно говорить о руководящей роли пролетариата по отношению к крестьянскому движению, если не учитывать при этом подлинно объективных оснований для этой руководящей роли, для союза рабочего класса и крестьянства. Объективные основания указала нам политическая экономия феодализма. Отождествляя всякую крестьянскую собственность с буржуазной собственностью, можно прийти к выводу, что раз буржуазия - антагонист пролетариата, то и крестьянство - антагонист пролетариата. Ясно, что для обоснования союза пролетариата и крестьянства при такой "политической экономии" оставались бы только субъективные факторы: "переход крестьянства на точку зрения пролетариата", "преодоление крестьянством собственнических предрассудков" и т.д. Но какие объективные экономические причины делают возможными эти субъективные сдвиги? Тут мало ссылаться только на разорение крестьянства капитализмом, на пролетаризацию крестьянства: вопрос о сельском пролетариате не совпадает с вопросом о мелких и средних деревенских собственниках-производителях, т.е. о крестьянской массе. При ложной политической экономии феодализма выходит, что в основной крестьянской массе нет якобы объективных предпосылок для союза с рабочим классом, что крестьянство, следовательно, не может добровольно принять руководства рабочего класса, - его надо или принудить к этому или предварительно "раскрестьянить". Такая теория направлена против союза рабочего класса и крестьянства.
Ей противостоит марксистское разграничение понятий "буржуазная частная собственность" и "собственность, основанная на личном труде". Четкое разграничение этих двух понятий глубоко отражает опыт строительства социализма в СССР.
Именно живой исторический опыт нашей страны углубил и уточнил высказанную Марксом мысль, что буржуазно-капиталистическая собственность не только отлична от основанной на личном труде индивидуальной собственности, но и является ее отрицанием. Отрицание капиталистической собственности, т.е. социалистическая революция, писал Маркс, снова создает индивидуальную собственность, но уже приобретающую форму "кооперации свободных работников и их общинного владения землей и произведенными ими средствами производства". Это - отрицание отрицания, говорит Маркс, и обрушивается на буржуазную политическую экономию, на сикофантов капитала, занимающихся смешением и отождествлением двух различных и противоположных родов собственности - основанной на собственном труде производителя и основанной на эксплуатации чужого труда[72].
[495/496]
Ленинский кооперативный план и колхозное строительство в СССР, а затем в странах народной демократии, явились осуществлением гениальной мысли Маркса.
Вопрос о мелкой трудовой собственности и ее исторических судьбах имеет много общего с вопросом о товарном производстве и его исторических судьбах, хотя это и два разных вопроса. Одинаково ошибочно смешивать и отождествлять с капитализмом и товарное производство, и собственность мелких и средних производителей, основанную на личном труде.
Корень теоретических заблуждений такого рода лежит в смешении товарного хозяйства с капиталистическим.
В общем, несомненно, правильно связывать личную земельную собственность с товарным производством. Разрыв с марксизмом начинается тогда, когда и то и другое отождествляется с буржуазными, капиталистическими отношениями. Нельзя ставить знак равенства между товарным производством и капиталистическим производством, а поэтому также и между личной трудовой собственностью и буржузно-капиталистической частной собственностью.
И товарное производство, и собственность мелких и средних производителей, основанная на личном труде, - это категории исторические, не вечные, имеющие в истории начало и конец, но отнюдь не совпадающие с капитализмом. И товарное производство, и собственность мелких и средних производителей меняются в истории, они играют совершенно разную роль в зависимости от того, какие экономические условия окружают их в обществе.
В рабовладельческом обществе существовал значительный слой мелких крестьян-собственников, но капитализм отнюдь не зарождался в их среде. При феодализме наряду с собственностью феодалов на главное средство производства, землю, существовала собственность крестьян и ремесленников на некоторые средства и орудия производства, на свое хозяйство, дом и т.д. Крестьяне в средние века постоянно пытались бороться за распространение и на землю принципа личной трудовой собственности. Но это им, как правило, не удавалось: собственность на землю господствующий класс удерживал в своих руках. Однако в том или ином ограниченном объеме личная трудовая собственность мелких производителей на орудия и средства производства и на продукт труда при феодализме была не "идеалом", а экономическим фактом. И она выражала не зарождение буржуазного строя, а антагонизм самого феодального строя.
Противоречие крупной феодальной собственности и мелкой лично трудовой собственности отражало противоречие основных классов феодального общества, эксплуататоров и эксплуатируемых. Мелкая трудовая собственность крестьян на протя[496/497]жении многих веков феодальной эпохи отвечала именно их положению трудящегося, эксплуатируемого класса.
Позже, с зарождением и развитием в обществе капиталистических отношений, не только крестьянство стало дифференцироваться, но и по существу крестьянское товарное производство, крестьянская собственность стали приобретать двойственный характер. Где господствуют капиталистические экономические законы, там товарное производство оказывается зачатком капиталистического производства, крестьянская трудовая собственность - зачатком буржуазной собственности. Крестьянское хозяйство становится средой, ежечасно и ежедневно, постоянно и непрерывно выделяющей из себя капиталистов (а с другой стороны, - пролетариев). Но за вычетом кулацкой верхушки, оно не утрачивает и трудового характера.
Так вместе с подымающимся капитализмом складывается характерная для крестьянства двойственность. В. И. Ленин неустанно характеризовал крестьянство как двойственный, противоречивый класс в капиталистическую эпоху и поэтому как "такой класс, который колеблется"[73]. Его колебания между буржуазией и пролетариатом отражают его объективную экономическую противоречивость: "Положение крестьянина таково по его быту, условиям производства, условиям его жизни, условиям его хозяйства, что крестьянин - полутрудящийся, полуспекулянт"[74].
Таким образом, в природе самого крестьянина налицо объективные предпосылки для союза как с буржуазией, так и с пролетариатом. Поэтому-то пролетариат как единственно последовательный революционный класс может и должен бороться за руководство крестьянским движением. Буржуазия, конечно, не "навязывала", не "подсказывала" крестьянству собственнические лозунги, а опиралась на буржуазно-собственническую природу самого крестьянства. Крестьянство долгое время верило в буржуазию как в единственного возможного защитника своей лично трудовой собственности, а тем самым и как в руководителя на пути к буржуазно-капиталистической частной собственности. Крестьянство долгое время не ждало защиты своей трудовой собственности от рабочих. Но в конце концов оно должно было убедиться, что надежный и естественный его союзник - это именно рабочий класс.
Если же исходить из утверждения о буржуазной природе крестьянской собственности, получится, что пролетариат "навязывает" и "подсказывает" крестьянству свой путь. Субъективный фактор - "лозунги", "переход на точку зрения пролетариа[497/498]та", "преодоление предрассудков", "отречение от лозунгов" и т.д., - вот все, что остается для объяснения этого поворота крестьянства. И это неизбежно, если стать на путь отрицания всякой мысли о том, что трудовое начало в крестьянстве древнее и глубже, чем буржуазное. Между тем В. И. Ленин объяснял, что в вековой борьбе с помещиками, кулаками, капиталистами "крестьянин трудящийся воспитал в себе ненависть и вражду к этим угнетателям и эксплуататорам в течение веков, а это "воспитание", данное жизнью, заставляет крестьянина искать союза с рабочим против капиталиста, против спекулянта, против торгаша"[75]. Исходя из представления о чисто буржуазной природе крестьянина, получается, что вековое воспитание крестьянина якобы заставляет его искать союза только с торгашом. Отсюда следует вывод, что самый близкий и естественный союзник крестьянства - не рабочий класс, а буржуазия. Только с помощью необъяснимого революционного волюнтаризма пролетариат отбивает этого союзника у буржуазии!
В наши дни вопрос о собственности мелких и средних производителей в деревне стоит иначе, чем он стоял до победы социализма. Новая историческая эпоха потребовала развития марксистско-ленинской теории в этом вопросе по сравнению с тем временем, когда ликвидация феодализма могла быть только синонимом утверждения капитализма.
Победа крестьянства, захват земли и имущества помещиков и прочих эксплуататоров есть всего лишь ликвидация феодальных отношений или их пережитков. Лично трудовая собственность существовала в неполном виде в феодальном обществе как противоположность господствовавшей феодальной собственности, и ее полная победа есть не что иное, как отрицание феодализма. Это может явиться расчисткой путей для капитализма - если победа крестьянства достигнута под руководством буржуазии, если окружающие общественные условия характеризуются господством капитализма (т.е. до эпохи победы и утверждения социализма). В этом случае в крестьянской индивидуальной собственности, чем дальше, тем больше, проявляются черты, однотипные с буржуазной собственностью, она становится основой торгашеской, спекулятивной, эксплуататорской, индивидуалистической тенденции в развитии крестьянского хозяйства, а ее трудовая природа, напротив, как бы отходит на задний план. Но если победа достигнута под руководством рабочего класса, тогда, как известно, разрешение задач буржуазно-демократической революции подготавливает не расцвет капитализма, а условия для народной демократии, для развития диктатуры пролетариата, опирающегося на союз с основной массой крестьян[498/499]ства, для сокрушения капитализма, для социализма. Чем глубже сломлено господство капитализма в обществе, тем более возможен иной путь развития крестьянской индивидуальной трудовой собственности: добровольное объединение мелких и средних индивидуальных производителей в производственные кооперативы и тем самым замена мелкого сельскохозяйственного производства крупным.
Если бы была правильна теория об исключительно буржуазной природе крестьянина, то о добровольном кооперировании крестьянских хозяйств не могло бы быть и речи. Личная собственность толкала бы крестьян только на путь капитализма, следовательно, коллективизировать их можно было бы только насильно. И в самом деле, некоторые историки, исходя из подобных теоретических посылок, еще недавно считали, что крестьянство, поскольку оно не коллективизировано, является для пролетарской власти враждебной средой, что коллективизация - это нечто привнесенное в деревню извне, нечто навязанное пролетариатом крестьянству. Но получается, в таком случае, что пролетариат и пролетарская партия не вполне искренне руководят борьбой крестьянства за землю на буржуазно-демократическом этапе. Выходит, если поверить этим историкам, что партия давала крестьянству лозунги только для того, чтобы использовать революционную силу крестьянства, не собираясь на деле всерьез осуществлять эти лозунги, напротив, собираясь вскоре экспроприировать крестьянскую собственность, завоеванную в революционной борьбе. Такое мнение ничего общего не имеет с марксистско-ленинской теорией и практикой.
В действительности же кооперирование крестьянских хозяйств является не экспроприацией, а одним из двух возможных закономерных путей развития крестьянской мелкой и средней собственности, основанной на личном труде: либо она развивается в буржуазно-капиталистическую собственность, либо в групповую, колхозную, - в зависимости от того, какие окружают ее общественные условия. Выбор пути происходит в борьбе. Было бы недопустимой идеализацией крестьянства думать, что оно без руководства пролетариата, без политического господства пролетариата в обществе способно осуществить второй, социалистический путь. Другой руководитель - буржуазия, кулачество - стремится вести крестьянскую массу по противоположному пути, и поворот крестьянства на путь коллективизации невозможен без отстранения пролетариатом этого другого руководителя. Но недопустима и противоположная ошибка: непонимание добровольного характера коллективизации, следовательно, соответствия ее в конечном счете глубочайшим экономическим интересам трудящегося крестьянства. Из этой ошибки проистекали все перегибы и извращения в колхозном строительстве.
[499/500]
Известно, что переворот в нашей деревне, ликвидировавший оставшийся от прошлого, возглавляемый кулачеством буржуазный строй, был совершен по инициативе Советской власти, но не только не вопреки воле крестьянства, а при поддержке основных масс крестьянства. Советская власть возглавила движение многомиллионных масс крестьянства за коллективизацию. Известно, что в странах народной демократии постепенно, в многообразных конкретных формах, часть крестьянства становится на путь производственной сельскохозяйственной кооперации. Это и значит, что когда в обществе сломлен капитализм, в крестьянском хозяйстве не только проявляются две тенденции, но в конечном счете оказывается более сильной тенденция к превращению собственности в групповую, колхозную. Трудовая природа, заложенная в личной собственности мелких и средних производителей, оказывается более глубокой, чем буржуазная, - она только не могла взять верх, пока в обществе господствовал капитализм. Когда же окружающие общественные условия благоприятствуют развитию по социалистическому пути, лично трудовая собственность содействует не обособлению и конкуренции крестьянских хозяйств, а их кооперированию. Дальнейшее сближение колхозной собственности с общенародной пойдет тоже не вопреки интересам и выгодам крестьян, а на основе их интересов и выгод.
В этой связи заслуживает внимания дискуссия 1957 г. в журнале "Вопросы истории": по мнению некоторых авторов, Ленин был в 1917-1918 гг. против раздачи помещичьей земли крестьянам и согласился на это только в качестве вынужденной уступки эсерам и неразумным "мелкобуржуазным" мужикам, согласился на это лишь из преходящих "тактических" соображений. К сожалению, все участники дискуссии, рассматривая аграрную реформу 1917 г. в России, не сопоставляли ее с аналогичными реформами, осуществленными в 1945-1948 гг. в странах народной демократии, где не было никаких эсеров, как и с аналогичными требованиями, содержащимися в программах братских коммунистических партий, тоже не вынужденными тактикой по отношению к эсерам.
Прежде чем рассмотреть ленинские высказывания по существу, отметим, что Ленин нигде и никогда не говорил об этом мероприятии Советской власти - о введении уравнительного землепользования, как о "тактическом шаге" или "тактическом маневре".
В действительности декрет Советской власти о разделе помещичьих земель поровну между трудящимися крестьянами не был ни тактическим маневром, ни вынужденной уступкой, а являлся теоретически обоснованным и верным для любой страны шагом в борьбе за социализм. Это требование земельного передела было записано еще в первой программе партии. Ленин [500/501] о нем говорил: "Требование... возвращения отрезков не есть - загородка. Оно есть дверь. В эту дверь прежде всего надо выйти для того, чтобы идти дальше, для того, чтобы по открытой, по широкой дороге идти до самого конца, до полного освобождения всего трудящегося рабочего народа на Руси"[76]. Как видим, речь идет о мере, открывающей дорогу к социализму. Могут спросить: почему требование уравнительного раздела земли крестьянам отсутствует в программе РКП(б), принятой VIII съездом в 1919 г.? Ответ на этот вопрос прост: партии незачем было вносить в программу требование, уже осуществленное к тому времени. Но мы находим это требование в современных программных документах коммунистических партий всех тех стран, где оно еще не осуществлено. Противоречит всему 45-летнему опыту КПСС, а также опыту братских коммунистических партий представление, выдвинутое Митрани: большевикам-де в 1917 г. обязательно требовался союз с крестьянством, а так как этот союз на принципиальной основе не получался, то пришлось пойти на беспринципный "тактический маневр", дать крестьянству то, что партия считала неправильным давать и что, следовательно, она собиралась при благоприятных условиях отнять. Партии и Ленину никогда не был присущ эдакий иезуитизм в отношении масс!
Величие Ленина состоит в том, что он не только учил массы, но и учился у масс. Как ни богата была марксистско-ленинская теория до опыта Великой Октябрьской социалистической революции, этот опыт безмерно обогатил ее. Глубокие теоретические положения по аграрно-крестьянскому вопросу, которыми располагали большевики накануне Октября, были порождены историческими условиями, когда первой в порядке дня еще стояла буржуазно-демократическая революция. До Октябрьской революции главная задача марксистов в аграрно-крестьянском вопросе состояла в том, чтобы развенчивать народническо-эсеровские иллюзии, будто раздел земли между крестьянами может привести общество к социализму. Эта мера может только расчистить путь "демократическому" капитализму, она не ведет к социализму, настойчиво разъясняли большевики, имея в виду осуществление этой меры вне других, подлинных социалистических мероприятий, вне установления диктатуры пролетариата, вне конфискации собственности крупной буржуазии и т.д. Октябрьская революция совершилась. Назавтра после нее, поскольку победа социализма еще не была утверждена, Ленин, естественно, еще продолжает прежнюю борьбу, - поэтому он еще фиксирует, что большевики "не согласны" с лозунгом уравнительного землепользования и являются "противниками" та[501/502]кого закона[77]. Без диалектики, без историзма не понять, что эти цитаты относятся к тому времени, когда новый фактор, в корне меняющий всю суть вопроса о разделе помещичьей земли между крестьянами, а именно фактор перехода власти и командных экономических высот в руки рабочего класса, исторически только появился, был еще, так сказать, новорожденным. Большевики еще принуждены делить власть с левыми эсерами. Ленин еще ведет борьбу с их программой и в прежнем теоретическом плане - как если бы этот новый, все меняющий фактор еще не восторжествовал. Беря вопрос в плоскости буржуазно-демократической революции, он еще подчас говорит, что закон о земле принят просто потому, что такова воля большинства крестьянской массы, что это уступка пролетариата крестьянам, их иллюзиям и заблуждениям[78].
Но гораздо важнее, как сквозь это вырисовывается новая постановка всей проблемы: раз данная мера будет осуществлена при господстве пролетариата, при переходе к нему политической власти, при рабочем контроле на предприятиях, при национализации банков, значит, эта мера тем самым может приобрести значение одной из переходных мер к социализму.
"Крестьяне, - писал Ленин по поводу крестьянских наказов еще в сентябре 1917 г., - хотят оставить у себя мелкое хозяйство, уравнительно его нормировать, периодически снова уравнивать... Пусть. Из-за этого ни один разумный социалист не разойдется с крестьянской беднотой. Если земли будут конфискованы, значит господство банков подорвано, если инвентарь будет конфискован, значит господство капитала подорвано, - то при господстве пролетариата в центре, при переходе политической власти к пролетариату, остальное приложится само собою, явится в результате "силы примера", подсказано будет самой практикой.
Переход политической власти к пролетариату - вот в чем суть. И тогда все существенное, основное, коренное в программе 242-х наказов становится осуществимым. А жизнь покажет, с какими видоизменениями это осуществится. Это дело девятое. Мы не доктринеры. Наше учение не догма, а руководство к деятельности.
Мы не претендуем на то, что Маркс или марксисты знают путь к социализму во всей его конкретности. Это вздор. Мы знаем направление этого пути, мы знаем, какие классовые силы [502/503] ведут по нему, а конкретно, практически, это покажет лишь опыт миллионов, когда они возьмутся за дело"[79].
Уже здесь вполне ясно высказана мысль, что программа уравнительного раздела земли между крестьянами в случае перехода власти к пролетариату становится для крестьянства "путем к социализму". Конечно, предупреждает Ленин крестьян, программа их наказов осуществится "не в ее данной формулировке, а в ее сути". Но когда она осуществится в ее сути, заканчивает Ленин эту замечательную статью, "тогда наступит конец господству капитала и наемному рабству. Тогда начнется царство социализма, царство трудящихся"[80].
Трудно сказать яснее. Как видим, В. И. Ленин писал об этом даже накануне Октября.
А вот что писал Ленин после Октября, в известной статье "Союз рабочих с трудящимися и эксплуатируемыми крестьянами": "...Коренного расхождения интересов наемных рабочих с интересами трудящихся и эксплуатируемых крестьян нет. Социализм вполне может удовлетворить интересы тех и других. Только социализм может удовлетворить их интересы. Отсюда возможность и необходимость "честной коалиции" (честной! - Б. П. ) между пролетариями и трудящимися и эксплуатируемыми крестьянами. Напротив, "коалиция" (союз) между трудящимися и эксплуатируемыми классами, с одной стороны, буржуазией, с другой стороны, не может быть "честной коалицией" вследствие коренного расхождения интересов этих классов"[81].
Как видим, В. И. Ленину чуждо меньшевистско-троцкистское мнение, что крестьянство - буржуазный класс, образующий якобы "враждебную среду" по отношению к пролетариату. Но, может быть, по Ленину, уравнительный раздел земли после Октября был не переходной мерой к социализму, а проявлением буржуазной души крестьянства? Нет, говорил Ленин, если большевики поддержат предложения об уравнительном землепользовании и переделах земли между мелкими хозяевами, они "ни капельки не изменяют своей программы. Ибо, при условии победы социализма (рабочий контроль над фабриками, следующая за этим экспроприация их, национализация банков, создание высшего экономического совета, регулирующего все народное хозяйство страны), при таком условии рабочие обязаны согласиться на переходные меры, предлагаемые мелкими трудящимися и эксплуатируемыми крестьянами, если эти меры не вредят делу социализма... При согласии левых эсеров (а равно [503/504] стоящих на их стороне крестьян) на рабочий контроль, на национализацию банков и т.д., уравнительное землепользование было бы лишь одной из переходных мер к полному социализму... Он (пролетариат. - Б. П. ) обязан, в интересах победы социализма, уступить мелким трудящимся и эксплуатируемым крестьянам в выборе этих переходных мер, ибо вреда делу социализма они не принесли бы... Никогда уравнительное землепользование и т.п. меры не повредят социализму, если власть в руках рабочего и крестьянского правительства, если введен рабочий контроль, введена национализация банков, создано рабочее и крестьянское высшее экономическое учреждение, направляющее (регулирующее) все народное хозяйство, и т.д."[82].
Итак, сущность программы уравнительного землепользования не одна и та же, буржуазная, проводится ли эта программа в условиях капитализма (эсеровская программа) или в условиях победившего социализма. По Ленину, сущность ее в условиях побеждающего социализма в корне меняется, и она может и должна быть принята пролетариатом. Уравнительное землепользование в этих условиях было мерой, не вредной для дела социализма, а одной из переходных мер к полному социализму. Это было, по Ленину, не вынужденной уступкой партии большевиков мелкобуржуазной стихии, а творчеством миллионов мелких трудящихся и эксплуатируемых крестьян, выбирающих и предлагающих свои переходные меры к социализму[83].
Вот именно эти мысли Ленина послужили семенем, из которого выросла победоносная программа коммунистических партий всего мира в аграрно-крестьянском вопросе. То, что Ленин впервые нащупывал на опыте Октября, прислушиваясь к голосу масс, обогащая и улучшая марксистскую теорию, откристаллизовалось за прошедшие с тех пор десятилетия в незыблемые аксиомы науки о путях движения многомиллионных крестьянских масс к социализму[84].
Советская власть ликвидировала помещичье землевладение [504/505] и осуществила вековую мечту крестьянства о земле[85]. С закономерностью за этим последовал переход мелкого распыленного крестьянского хозяйства на путь социалистического кооперирования, а общность двух форм социалистической собственности сблизила рабочий класс и колхозное крестьянство, упрочила их союз, сделала их дружбу нерушимой[86]. Колхозная форма полностью отвечает уровню и потребностям современных производительных сил в деревне, а на определенном этапе постепенно экономически изживет себя личное подсобное хозяйство колхозников, и они добровольно откажутся от него, убедившись, что им удобнее и выгоднее удовлетворить свои потребности за счет ресурсов общественного хозяйства[87]. Этот великий исторический опыт развития крестьянства в СССР служит путеводной звездой для передовых сил всего человечества. Рабочие и коммунистические партии зовут крестьянство, в том числе в экономически отсталых странах, к борьбе за переход земли в собственность тех, кто ее обрабатывает, за ликвидацию феодальных порядков и пережитков. "Феодальные устои могут рухнуть лишь под натиском общедемократического движения. Лишь глубокие аграрные преобразования и широкое крестьянское движение могут смести остатки средневековья, сковывающие развитие производительных сил, решить продовольственную проблему, столь остро стоящую перед народами Азии, Африки и Латинской Америки"[88].
Коренное условие борьбы за последовательное развитие антиимпериалистической, антифеодальной, демократической революции - это союз рабочего класса и крестьянства. От его прочности в немалой мере зависит степень участия национальной буржуазии в антиимпериалистической, антифеодальной борьбе[89]. Однако по мере обострения классовой борьбы она проявляет склонность к соглашательству с империализмом и внутренней реакцией. Это неизбежно, поскольку обнажается проблема: по какому пути развития идти дальше, по капиталистическому или социалистическому.
Крестьянству капиталистический путь сулит только дальнейшее разорение. Уже окончательно развеяна легенда об устойчивости мелкого крестьянского хозяйства. Монополии грабят его об руку с помещиками. Социализм же обеспечивает землей всех крестьян, содействует их объединению в кооперативы, предоставляет им технику, повышает производительность их труда[90].
[505/506]
Таков опыт многовековой борьбы крестьянства против феодального гнета, таковы перспективы его побед и прогресса. Антифеодальная борьба крестьянских масс на современном этапе мирового революционного движения - очень важная составная часть сливающихся в единый поток сил, грозящих сокрушением строю угнетения во всем мире. Участие крестьянских масс придает особенную широту этому революционному потоку. В него вовлечены сейчас уже не десятки миллионов, а сотни миллионов людей. Широта массы, вовлеченной ныне в антифеодальную борьбу, неразрывно связанную с национально-освободительной войной против империализма, является исторически беспрецедентной. Она распространилась на громадных пространствах Азии, Африки и Латинской Америки. И эта массовость движения заставляет нас вернуться к теоретическому положению, которое Ленин назвал "одним из самых глубоких" положений марксизма: что широта, объем исторически действенной народной массы возрастает вместе с ростом "основательности исторического действия" этой массы[91]. Современное величайшее во всемирной истории по своей основательности дело народных масс - это не только дело тех тружеников, которые строят социализм и коммунизм на значительной части земного шара, но и тех, кто ведет войну против рабства на всех материках планеты. Их роль в решении судеб человечества растет на наших глазах.
Таким образом, рассмотрение антифеодальной борьбы новейшего времени обогащает наше понимание закона возрастания роли народных масс в истории. Следует согласиться с выводом современной марксистской социологии, что возрастание активной роли народных масс и широты их участия в историческом действии - это не просто эмпирически наблюдаемый факт, но подлинный социологический закон, один из главных законов всемирной истории, открытых историческим материализмом[92]. Анализ закономерностей феодализма и борьбы с ним со стороны угнетенных трудящихся масс является важным звеном в исследовании этого закона, взятого в целом: закона возрастания активной роли народных масс в истории в процессе поступательного исторического развития.
[506/507]
СНОСКИ
[1] К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 4, стр. 459<<
[2] В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 26, стр. 226.<<
[3] К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 4, стр. 314.<<
[4] К. Маркс, Ф. Энгельс. Избранные письма. М., 1953, стр. 408.<<
[5] В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 15, стр. 205-206.<<
[6] См. там же, стр. 206.<<
[7] В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 14, стр. 373.<<
[8] См. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 17, стр. 44.<<
[9] В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 37, стр. 305-306.<<
[10] В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 16, стр. 290-291.<<
[11] В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 16, стр. 299; т. 17, стр. 162-163; К. Маркс. Теории прибавочной стоимости (IV том "Капитала"), ч. II. М., 1957, стр. 34.<<
[12] См. по этому вопросу: О. Г. Чайковская. Вопрос о характере Реформации и Крестьянской войны в Германии в советской историографии последних лет. - "Вопросы истории", 1956, № 12; М. М. Смирин. О характере экономического подъема и революционного движения в Германии в эпоху Реформации. - "Вопросы истории", 1957, № 6; А. Д. Эпштейн. К вопросу о Реформации и Крестьянской войны в Германии как первой буржуазной революции. - "Вопросы истории", 1957, № 8.<<
[13] См. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 17, стр. 46.<<
[14] См. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 33, стр. 39.<<
[15] В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 6, стр. 392-393.<<
[16] В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 17, стр. 46.<<
[17] Там же, стр. 163.<<
[18] В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 16, стр. 301.<<
[19] В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 11, стр. 5.<<
[20] В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 10, стр. 271.<<
[21] В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 23, стр. 166-167.<<
[22] В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 23, стр. 301.<<
[23] В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 27, стр. 112.<<
[24] В. И. Ленин. О врагах народа. - Полн. собр. соч., т. 32, стр. 306-307.<<
[25] В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 34, стр. 37; т. 13, стр. 54.<<
[26] В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 32, стр. 374.<<
[27] В. И. Ленин. Шаг вперед, два шага назад. - Полн. собр. соч., т. 8, стр. 370.<<
[28] В. И. Ленин. К оценке русской революции. - Полн. собр. соч., т. 17, стр. 47.<<
[29] Там же.<<
[30] Там же, стр. 46.<<
[31] В. И. Ленин. Грозящая катастрофа и как с ней бороться. - Полн. собр. соч., т. 34, стр. 196.<<
[32] В. И. Ленин. О "Вехах". - Полн. собр. соч., т. 19, стр. 171.<<
[33] В. И. Ленин. I Всероссийский съезд по внешкольному образованию. - Полн. собр. соч., т. 38, стр. 368.<<
[34] В. И. Ленин. К оценке русской революции. - Полн. собр. соч., т. 17, стр. 44.<<
[35] К. Маркс и Ф. Энгельс. Буржуазия и контрреволюция. - Сочинения, т. 6, стр. 114.<<
[36] В. И. Ленин. I Всероссийский съезд по внешкольному образованию. - Полн. собр. соч., т. 38, стр. 367.<<
[37] В. И. Ленин. Переход контрреволюции в наступление. - Полн. собр. соч., т. 32, стр. 216.<<
[38] В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 20, стр. 282-283.<<
[39] Там же, стр. 283.<<
[40] В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 20, стр. 281.<<
[41] В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 11, стр. 226-227.<<
[42] В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 27, стр. 77.<<
[43] Там же.<<
[44] В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 21, стр. 83-84.<<
[45] Там же, стр. 87.<<
[46] Там же, стр. 89.<<
[47] См. там же, стр. 89-90.<<
[48] В. И. Ленин. Третий Всероссийский съезд Советов. Заключительное слово. - Полн. собр. соч., т. 35, стр. 286-287.<<
[49] В. И. Ленин. Полн., собр. соч., т. 11, стр. 38.<<
[50] В. И. Ленин. Речь на Всероссийском съезде транспортных рабочих. - Сочинения, т. 32, стр. 257-258.<<
[51] См. В. И. Ленин. О продовольственном налоге. - Сочинения, т. 32, стр. 339.<<
[52] Ф. Энгельс. Развитие социализма от утопии к науке. - К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 19, стр. 190-191.<<
[53] В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 26, стр. 379.<<
[54] В. И. Ленин. Анкета об организации крупного капитала. - Полн. собр. соч., т. 21, стр. 305.<<
[55] В. И. Ленин. I Всероссийский съезд крестьянских депутатов. - Полн. собр. соч., т. 32, стр. 186-187.<<
[56] См. В. И. Ленин. Новый подъем. - Полн. собр. соч., т. 13, стр. 72; он же. Падение Порт-Артура. - Полн. собр. соч., т. 9, стр. 159; он же. Разгром. - Полн. собр. соч., т. 10, стр. 251.<<
[57] В. И. Ленин. Политические партии в России. - Полн. собр. соч., т. 21, стр. 276.<<
[58] В. И. Ленин. Самодержавие и пролетариат. - Полн. собр. соч., т. 9, стр. 134.<<
[59] В. И. Ленин. Проекты резолюций к пятому съезду РСДРП. - Полн. собр. соч., т. 15, стр. 9.<<
[60] В. И. Ленин. Кризис назрел. - Полн. собр. соч., т. 34, стр. 277.<<
[61] Основоположники марксизма-ленинизма предвосхитили только еще назревавший в их время сдвиг в знаниях историков об английской и французской буржуазных революциях. Два крупнейших переворота, произведенных советской исторической наукой, как раз состоят в осуществлении ленинской задачи - в открытии великой крестьянской войны в недрах каждой из этих великих буржуазных революций. К сожалению, эти книги все еще не доведены до опубликования. По Английской революции XVII в. см.: М. А. Барг. К вопросу о социальной идеологии диггеров. - "Новая и новейшая история", 1960, № 4; он же. Социальная утопия Уинстенли. - В кн.: "История социалистических учений". М., 1962; он же. Английская революция и судьбы крестьянского землевладения. - "Средние века", вып. V, 1954. См. также С. И. Архангельский. Крестьянские движения в Англии в 40-50-х годах XVII века. М., 1960. По Французской революции XVIII в. см.: А. В. Адо. Из истории крестьянских движений в первые годы Французской революции конца XVIII века. - "Вестник Моск. гос. ун-та. Серия общественных наук", 1956, № 4; он же. Крестьянское восстание в начале Французской революции 1789 г. - В кн.: "Из истории общественных движений и международных отношений". М., 1957; он же. Аграрное законодательство Учредительного собрания и крестьянские движения во Франции в 1790 г. - "Новая и новейшая история", 1957, № 2.<<
[62] К. Маркс - Ф. Энгельсу, 27 июля 1854 г. - К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. XXII, стр. 49.<<
[63] В нашей монографии "Народные восстания во Франции перед Фрондой (1623-1648)", (М.-Л., 1948) на конкретном материале сделана попытка показать, что в середине XVII в. во Франции имела место революционная ситуация, что Фронда была началом буржуазно-демократического революционного движения, сорванного из-за отступления буржуазии.<<
[64] В. И. Ленин. Последнее слово "искровской" тактики. - Полн. собр. соч., т. 11, стр. 366-367.<<
[65] К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. XV, стр. 508-509.<<
[66] Ф. Энгельс в своей работе "Марка" писал, что современный крестьянин "при содействии своих естественных союзников, рабочих - может сам себе помочь, если он только захочет понять, как это сделать. Но как? Путем возрождения марки, но не в ее старой, пережившей себя, а в омоложенной форме; путем такого обновления общинного землевладения, при котором последнее... обеспечит мелкокрестьянским общинникам все преимущества крупного хозяйства и применение сельскохозяйственных машин... " (К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. XV, стр. 645).<<
[67] D. Mitrany. Marx against peasant. - A study of social dogmatism. London, 1952.<<
[68] "Вопросы истории", 1952, № 2.<<
[69] В. И. Ленин. Две тактики социал-демократии в демократической революции. - Полн. собр. соч., т. 11, стр. 35.<<
[70] К. Маркс - Ф. Энгельсу, 16 апреля 1856 г. - К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 29, стр. 37.<<
[71] К. Маркс. 18 брюмера Луи Бонапарта. - К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 8, стр. 607 (примеч. 89).<<
[72] См. К. Маркс. Капитал, т. I, стр. 766-768, 777.<<
[73] В. И. Ленин. VIII съезд РКП(б). Доклад о работе в деревне 23 марта. - Полн. собр. соч., т. 38, стр. 196.<<
[74] В. И. Ленин. I Всероссийский съезд по внешкольному образованию. - Полн. собр. соч., т. 38, стр. 354.<<
[75] В. И. Ленин. Экономика и политика в эпоху диктатуры пролетариата. - Полн. собр. соч., т. 39, стр. 278.<<
[76] В. И. Ленин. К деревенской бедноте. - Полн. собр. соч., т. 7, стр. 190.<<
[77] См. В. И. Ленин. Речь на совещании делегатов комитетов бедноты Центральных губерний. - Полн. собр. соч., т. 37, стр. 179; он же. Пролетарская революция и ренегат Каутский. - Полн. собр. соч., т. 37, стр. 321.<<
[78] В. И. Ленин. Союз рабочих с трудящимися и эксплуатируемыми крестьянами. Полн. собр. соч., т. 35, стр. 103; ср. сочинения, цитированные в предыдущей сноске.<<
[79] В. И. Ленин. Из дневника публициста. - Полн. собр. соч., т. 34, стр. 115-116.<<
[80] Там же.<<
[81] В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 35, стр. 102.<<
[82] В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 35, стр. 103-104.<<
[83] Ср. Е. А. Луцкий. О сущности уравнительного землепользования в Советской России. - "Вопросы истории", 1957, № 3.<<
[84] Аграрные реформы в европейских странах народной демократии освещаются в работах: А. Д. Ступов. Развитие социалистического сельского хозяйства в Болгарии. М., 1960; А. И. Пушкаш. Борьба за аграрные преобразования в Венгрии (1944-1948 гг.). М., 1959; Д. 3аксе. Социалистические преобразования аграрных отношений в Германской Демократической Республике. М., 1960; Н. Г. Клименко. Общественно-экономические преобразования в деревне Польской Народной Республики, ч. 1. Аграрные отношения в старой Польше и их преобразования народно-демократической властью. [Киев] 1959; И. Козма. Сельское хозяйство Румынской Народной Республики на пути социализма, пер. с румын. М., 1961; А. И. Недорезов. Аграрные преобразования в народно-демократической Чехословакии. М., 1954.<<
[85] См. Программа Коммунистической партии Советского Союза. Принята XXII съездом КПСС. М., 1961, стр. 11.<<
[86] См. там же, стр. 14-15.<<
[87] См. там же, стр. 83.<<
[88] Там же, стр. 45.<<
[89] См. там же, стр. 47.<<
[90] См. Программа Коммунистической партии Советского Союза, стр. 48.<<
[91] В. И. Ленин. Сочинения, т. 36, стр. 423.<<
[92] Г. И. Царегородцев. Возрастание роли народных масс в процессе поступательного исторического развития. - "Уч. зап. 2-го гос. мед. ин-та им. Пирогова", т. V, вып. 14, 1957; В. В. Гаряев. Об общем социологическом законе возрастания роли народных масс в истории. - "Сборник научных работ преподавателей философии вузов, г. Харькова", вып. 2. Харьков, 1962.<<
ПРИЛОЖЕНИЕ
Проблема феодального синтеза